Спроси зарю
Шрифт:
Глава третья
Утром, не заходя в управление, Гусев отправился в газету, где раньше работал Александр Антонов.
«Интересно, — думал он, — что все-таки может сбить с толку хорошего человека? Этот Антонов жил в детском доме, учился в нашей школе, в морском училище. Факультет журналистики закончил… Читаешь его дневник — вспоминаешь свою молодость. Вроде бы парень как парень… А вот на тебе… Как решился? Ведь здесь все свои, здесь Родина. А там? Что там?»
Этот незнакомый парень вызывал непонятное сочувствие. Гусев еще не мог понять почему, но искорка сочувствия теплилась где-то в глубине души. «Как это он про цветы, — вспомнил Гусев, — фантазер… Да, не дождаться тебе, тетя Дуня, своих шлепанцев!»
— Редактор у себя? — спросил Гусев в приемной и, вспомнив телефонный разговор, с неприязнью поглядел на молодую секретаршу.
— Редактор занят. Вам лучше пройти в отдел писем. — Голос у нее был такой же сварливый, как и тогда по телефону.
«Вот стерва», — неприязненно подумал Гусев и твердо сказал:
— Мне срочно нужно к редактору.
— По какому вопросу? — не сдавалась секретарша. Гусев назвался.
Секретарша поднялась и, приоткрыв дверь в кабинет редактора, громко сказала:
— Борис Григорьевич! К вам из КГБ…
Гусев показал редактору удостоверение и сел. Несколько мгновений они смотрели друг на друга выжидающе. Редактору было лет под шестьдесят. Большие острые залысины на голове, немного вздернутый нос и хитрющие глаза-буравчики.
— У вас в газете работал некий Антонов, — начал Гусев. «Некий Антонов… некий, некий, — подумал он про себя, — как я его…»
Глаза-буравчики настороженно впились в Гусева.
— Да, работал, но мы его… уволили, — редактор поднял и переставил массивное пресс-папье с бронзовым медведем. — А что? Есть какие-то вопросы?
— За что уволили Антонова?
Редактор подумал и сказал:
— Вздорный был человек… Своеволен, нетерпим к критике, к товарищам. Я бы сказал, э-э… неуживчив. Знаний мало, умения и того меньше, а с товарищами не считался. Да что и говорить… Возомнил себя, — Борис Григорьевич даже поднял палец, — чуть ли не гением, а дела-то, дела и не делал.
Редактор вспомнил, как Антонов вспылил, когда решалея вопрос о его последней статье. Опять про ту же старину.
— Да что я вам говорю… Это вам каждый скажет…
«Неспроста пришел этот из КГБ», — думал он, настороженно разглядывая Гусева.
— Дух критиканства, знаете ли, развит сильно. Сам еще ничего не сделал, а… — редактор сделал многозначительный жест.
— А в чем это критиканство заключалось? — спросил Гусев.
— Хлебом не корми — дай с разносной статьей выступить. Да и в разговорах, на собраниях. И строим плохо, и бюрократов много, и никто, кроме него, правду-матку не любит…
«Уж бюрократов-то это точно — много», — подумал Гусев, глядя на редактора. Он почему-то сразу не понравился Гусеву. Может быть, из-за секретарши?
— Значит, ничего хорошего вы сказать об Антонове не можете? — покачал головой Гусев.
Борис Григорьевич сочувствующе развел руками и спросил:
— А в чем, собственно, дело, товарищ Гусев? Если не секрет?
— Несколько дней назад Антонов исчез в Америке. В Филадельфии… Ну… понимаете, наш долг — проверить.
Редактор кивал головой.
— А вы, Борис Григорьевич, не допускаете, что Антонов мог сделать это намеренно?
— Что? — испуганно спросил редактор. — Что вы имеете в виду?
Гусев подумал: «А он трусоват, кажется, этот редактор. Что бы он наплел тут про Антонова, если бы я в начале разговора сообщил ему эту новость». И сказал:
— Я имею в виду, не захотел ли Антонов остаться там, в Штатах, по своей воле?
Редактор вдруг громко засмеялся, испугав Гусева, а когда остановился, то покачал головой и вымолвил:
— Это не исключено! Такие, как он, ура-патриоты… От них всего ожидать можно…
Гусев целый день пробыл в редакции. Зашел к секретарю партбюро и заведующему отделом, в котором работал Антонов, поговорил с сотрудниками. Даже пообедал вместе с ними в кафе «Север».
Говорили об Антонове много хорошего. Талантливый журналист, честный парень, хороший товарищ, очень обязательный… Но вспыльчив, бывает резок. С редактором всегда был в контрах, но… кто с ним не в контрах?
Секретарь партбюро, громогласный и шумный мужчина лет сорока, сказал Гусеву:
— Парень как парень, писать может и хорошо и быстро, хоть и кончал факультет журналистики заочно. Есть в нем эта жилка… А честный — аж не знаешь куда дальше. Но вот найдет какая-то шаль на него — не переупрямишь. Ну и интеллигентен слишком, что ли. То ему неудобно, это… Мешала ему интеллигентность не раз.
Гусев усомнился — как может кому-то мешать интеллигентность?
Секретарь партбюро улыбнулся виновато, покрутил головой.
— Да как вам сказать… Уж очень он боялся кого-нибудь обидеть. Даже на летучках редко когда покритикует чей-то материал. И то десять раз оговорится… Носит все в себе, носит…
— Принципиальности не хватало? — спросил Гусев.
— Да нет, когда дело до принципиального доходило… Вон с редактором как схлестнулся. Простоты не хватало, — нашел, наконец, слово секретарь.
— Вы считаете, что его уволили из газеты правильно?
— Нет, — твердо сказал секретарь. — Неправильно. За то, что сорвал задание редактора, всыпать ему надо было по первое число, но не увольнять.