Спрут
Шрифт:
Анна Карузо прибиралась в кухне, когда в дверь позвонил комиссар. Увидев его, она не выказала удивления. Молча отодвинулась, пропуская его в комнату. В черном траурном платье она выглядела старше своих двадцати лет.
— Я пришел просить о помощи, — сказал Каттани. — Мне необходимо знать, не сообщил ли вам жених какие-нибудь тайные сведения, которые узнал из разговора с вашим братом.
Девушка даже не подняла глаз.
— Мне не хочется мучить вас, — продолжал Каттани, — но я тоже был привязан к Де Марии. Если у вас
— Я ничего не знаю, — резко ответила девушка.
— Вы должны хотя бы знать, зачем вашему брату понадобилось видеть Де Марию.
— Семейные дела, — пробормотала Анна. — Брат хотел узнать, когда он собирается на мне жениться.
— Вижу, вы тоже поете эту песенку, — взорвался комиссар. — Известно ли вам, что я могу привлечь Вас к ответственности за сокрытие улик?
Наконец Анна подняла голову. Взгляд ее был полон горя и отчаяния.
— Вы думаете, это будет иметь для меня какое-нибудь значение?
Сильный и резкий африканский ветер гнал по небу гигантские дождевые тучи. Они были желтые от песка пустынь, и все вокруг казалось нереального желтовато-серого цвета. Песчаные дожди не редкость на Сицилии — они оставляют свой след на автомобилях, покрывая их тонким слоем песчинок, и на людях, изнемогающих от жаркого дыхания Африки.
Каттани ехал на работу в самом мрачном настроении. Этот странный свет на улице еще больше усиливал его раздражение. Его стратегия, как видно, зашла в тупик. Каждый шаг ведет к неудаче. Где выход? Что теперь, черт возьми, ему делать дальше?
Он поставил машину на стоянке . полицейского управления, взял пистолет, который, когда был за рулем, всегда держал в углублении под приборной доской, и направился к своему кабинету. Следом за ним с похоронным выражением на лице шел его заместитель Альтеро.
— К сожалению, ничего нового. Известно только, что убийца Де Марии был очень молод.
Они вместе вошли в лифт.
— Мы ведем проверки во всех направлениях, — выказывая служебное рвение, добавил Альтеро, словно желая оправдаться в том, что расследование брело наугад в абсолютной тьме.
Они подошли к кабинету Каттани. Комиссар резко обернулся и взглянул на Альтеро так, словно хотел испепелить его взглядом.
— Скажите положа руку на сердце, вы ничего от меня не скрываете?
— Не знаю, почему вы меня об этом спрашиваете. — Альтеро весь напрягся, и лицо у него потемнело.
— Например, в ту ночь, когда убили Маринео, вам позвонила по телефону какая-то женщина.
— Женщина? Не припомню. Может, моя жена.
— И вы куда-то бросились сломя голову из-за звонка жены?
— Послушайте, дорогой Каттани, — с некоторой досадой произнес Альтеро, — вы пренебрежительно относитесь ко мне с первого же дня, как тут появились. И мне непонятно почему. Если к тому же вы мне теперь не доверяете, то отстраните меня
— Идите, идите работайте, — выговорил, показывая, что разговор окончен, Каттани, — но не надейтесь на мое слепое доверие. Теперь я никому не доверяю, даже себе.
Паола весело бросилась ему навстречу и повисла у него на шее.
— Здравствуй, папа, иди посмотри, что нарисовала мама. Так здорово! — И потащила его за руку на террасу. — Гляди.
На мольберте стояло полотно. Какое-то абстрактное изображение, написанное нестерпимо яркими, резко контрастирующими красками. На террасу вышла и синьора Каттани.
— А, ты вновь взялась за живопись, — прокомментировал со скучающим видом комиссар. — Ты же несколько лет не держала в руках кисти. Ну что ж, по-моему, хорошо.
— Папа, разве тебе не нравится картина? — не отставала девочка.
— Конечно, нравится, очень красиво, — ответил он без всякого энтузиазма.
Жена внимательно следила за реакцией Коррадо — она глядела на него изучающим взглядом, как исследователь смотрит в микроскоп.
У Каттани была тяжелая голова, он чувствовал себя разбитым, больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Он мучительно пытался подобрать какие-то подходящие слова.
— Я решила устроить выставку, — объявила жена, продолжая следить за каждым его жестом. — Я рассчитала, что если поднажму, то через пару месяцев у меня будет достаточно картин для выставки.
— Такая спешка? А выставочный зал?
— Ну, это не проблема, — ответила она уверенным тоном, — все организует Нанни Сантамария в одной из картинных галерей в центре города.
Каттани почувствовал, как кровь ему ударила в голову.
— А кроме того, он сделает тебе рекламу по своей задрипанной телепрограмме, и все толпой кинутся покупать твои картины, потому что ты — жена комиссара полиции.
— А может, потому, что они нравятся людям, — обиженно возразила Эльзе. Ее вдруг охватила ярость. Не в силах сдержаться, она сорвала картину с мольберта к несколько раз ударила о стену, пока та не превратилась в клочья.
— Да что с тобой? — удивился Коррадо. — Она мне понравилась.
— Видела я, как она тебе понравилась! Ты жестокий, бессердечный человек!
— Ну что тебе от меня надо? — Каттани говорил спокойно и сурово. — Разве ты не видишь, каково мне приходится? У меня убивают людей, а я не знаю, где искать виновных. Ты же выходишь из себя, если я не восхищаюсь твоими шедеврами и не сравниваю их с полотнами Пикассо.
Эльзе, казалось, проняли его слова.
— Ох, прости меня, дорогой. — Она обняла его. — Может, я просто дура, но мне так нужна твоя ласка и внимание. — Коррадо молча погладил ее по голове. — Когда ты со мной вот так ласков, я чувствую себя счастливой.