Спуск к океану

Форстен Уильям P.

Те, кто когда-то были властелинами этого мира, наконец-то вкусили немного поражения, и только глупец решил бы, что они не затаили мечту возвращения мира, каким он был однажды.

Далекий гул привлек его внимание. Заслонив глаза от полуденного солнца, Винсент мельком заметил лениво кружащийся дирижабль. Дав сигнал колонне изменить направление, он направился к паровику, зная, что тот отмечал место назначения его ежегодного похода в Зону бантагов.

Нетерпеливое предвкушение показалось на лице юного Кина, и Винсент улыбнулся.

— Это твое первое путешествие сюда, не так ли? — спросил он.

— Да,

сэр. Я никогда ранее не видел бантагского лагеря, только несколько охотничьих отрядов.

— Во время первой битвы за Суздаль, тугары встали лагерем на всём протяжении холмов к востоку от города, там где сейчас расположился новый город. Позолоченная юрта старого Музты — вот это был вид — должно быть пятьдесят ярдов в поперечнике. Их тенты растянулись настолько далеко, насколько можно было увидеть. Это было грандиозное и ужасающее зрелище.

Он посмотрел на Абрахама. Боже, сколько лет утекло. Казалось это было словно вчера. Он все помнил, хотя память потускнела. Было трудно вспомнить абсолютный ужас, выстроившиеся умены, громоподобные песнопения, ритм бьющих мечей по щитам, который так необычно звучал, словно приближение грузового поезда. И ужас атаки. То, как они приближались, словно ураган, не обращая внимания на потери.

Абрахам не знал ничего подобного. Все, что он знал были легенды, воспоминания и парады на День поминовения и День победы, когда старики-ветераны собирались с его отцом, Полковником, чтобы помянуть павших и пройти торжественным маршем, затем удалиться в ближайшую таверну, чтобы подробно изложить истории и воспоминания о былом.

«Потерпевшие поражение, что они теперь вспоминают?» задался вопросом Винсент. Словно Прометей, они прикованы к горе памяти, мучимые мечтой о величии утраченного.

Он снова обернулся на колонну. Только пара из них, скорее всего пожилые сержанты, сражались у Суздаля, Испании, Роки Хилла и за Освобождение Чина. Некоторые видели несколько незначительных стычек, на самом деле ничего более чем перестрелки со случайной бандой пьяных бантагов, где с каждой из сторон были убиты двое или трое, а затем следовал шквал протестов и обвинений. Он задумался, как бы эти мальчики вели себя, если бы неожиданно столкнулись лицом не с несколькими пьяницами, а с лавиной, полным уменом, заполняющим горизонт впереди, солнечный свет мерцающий на вытащенных лезвиях, небо над головой, становящееся черным словно ночь от залпов стрел, шипящих подобно змеям, падающие дождем на них.

Пересекая высохшее русло, он послал коня вверх по крутой насыпи, кряхтя от боли, поскольку пришлось наклониться вперед. Его старая рана по-настоящему никогда не заживала, и даже после двадцати лет он по-прежнему должен был менять защитную повязку, которая прикрывала отверстие, пробитое в нем бантагской пулей. Осколки кости по-прежнему двигались в нем и только в прошлом месяце Кэтлин была вынуждена прооперировать еще раз, чтобы удалить особенно болезненный кусочек.

Он понимал, что она наиболее вероятно сказала своему мальчику приглядывать за ним, и Абрахам выполнял свою задачу, скача рядом с ним, довольно близко, чтобы предложить руку помощи, если он начнет терять хватку в седле.

Он отмахнулся от парня.

Когда он взобрался на берег реки, то скорее почувствовал, чем услышал отдаленный грохот.

Звук мгновенно вызвал холодную дрожь в спине. Несомненно это был глубокий резонирующий гул. Его лошадь навострила уши, сбросила скорость, тряся головой, ловя запах ветра. Он также ощутил его; смешанный запах лошадей, кожи и мускуса, присущих только представителям орды.

Он натянул вожжи и обернулся к колонне. Ее хвост был по-прежнему на дальней стороне запыленного русла высохшей речки. Некоторые из парней задрали головы вверх, несколько потянулись вниз, расстегивая кобуру карабина.

Обернувшись вперед к подъему местности он увидел их. Сначала показались лошадиные штандарты, воздетые кверху. Через несколько секунд, на расстоянии в полмили появились они, линия всадников орды, продвигающаяся равномерной рысью, бесшумно, силуэты, видимые на фоне желто-голубого горизонта.

— Боже мой, — прошептал Абрахам.

Винсент посмотрел на него и улыбнулся. — Всего лишь полк. Просто небольшая демонстрация, ничего более. Скачи назад, передай командирам, что всё оружие должно оставаться в кобурах. Мы не хотим никаких ошибок. Прикажи полку оставаться на этой стороне русла и разворачиваться. Затем доложишься мне.

Абрахам заколебался на секунду, увязнув взглядом впереди, разинув рот от зрелища.

— Пошевеливайся, мальчик, выполняй свои обязанности. Сегодня войны не будет. Если было бы наоборот, то на нас галопом надвигался бы полный умен.

Абрахам, приходя в себя, поспешно откозырял и дернул поводья, разворачивая лошадь.

Винсент продолжил двигаться, и приказав знаменосцу и горнисту следовать за ним, он поскакал вперед медленной рысью. Бантаги остановились на гребне холма, ветер хлестал лошадиные хвосты штандарта кар-карта. Он очень хорошо изучил некоторые из них за эти годы, и опознал флаг как знамя первого полка умена белых лошадей, элите личной охраны кар-карта. Здесь находились лучшие из них, победители у Порт Линкольна и Капуа, истекшие кровью в осаде Рима, тем не менее, непокорные до последней капли крови. Их шеренги, как и у него, теперь были заполнены сынами тех, кто выжил в той войне.

Лейтенант Кин догнал и присоединился к нему. Наподобие нетерпеливого дитя, он надеялся, что его пригласят с собой. Винсент заколебался на секунду. В конце концов это был единственный выживший сын Эндрю Лоуренса Кина.

Однако политические аспекты давили на него. Тот, с кем он собирался встретиться испытывал некоторую долю уважения к Эндрю, и это не помешало бы иметь мальчика рядом. Он кивнул ему с согласием. Абрахам взорвался мальчишеской улыбкой, но затем, вспомнив, что является новоиспеченным офицером из академии, мгновенно принял подобающий вид суровой прямоты.

— Абрахам, ты можешь нести мой флаг.

Винсент посмотрел на горниста.

— Барабанная дробь и фанфары, сержант.

Высокий, пронзительный сигнал вызвал холодок, пробежавший вниз по позвоночнику. Посмотрев на линию бантагов, он наполовину захотел, чтобы вместо него прозвучал сигнал к атаке. Он улыбнулся в душе. Былые воспоминания, старая ненависть и гнев были трудноискоренимыми. Война закалила его, покрыла мучительными шрамами, и все же после всех этих лет тьма, свернувшаяся кольцом желания убийства из-за нее, не исчезла полностью в его душе.