Спутники смерти
Шрифт:
— Каким образом…
— И я тогда понял, — не слушая меня, продолжал Ян Эгиль, — чего же мне не хватало все эти годы. — Голос у него задрожал, как будто говорить ему было тяжелее, чем делать жим лежа. — Все эти остальные так называемые матери никогда меня не любили, не то что она, та, что вынуждена была жить без меня все это время. А потом она пришла меня встретить к воротам тюрьмы. Правда, выдалось нам несколько хороших минут уже совсем в конце ее жизни.
Мы ехали какое-то время молча. Его рассказ произвел на меня такое сильное впечатление, что мне сложно было продолжать
— Он сказал, чтобы я зашел к нему.
— Хаммерстен?
— Да. Он сказал, что должен мне кое-что рассказать, что-то очень важное — и для меня, и для других, что стал теперь христианином и должен раскрыть правду, выговориться. Но когда я к нему пришел, в тот же вечер, он уже лежал там. Не до разговоров уже ему было. Забили его, да так зверски — кровища там повсюду была.
— Но как же ты вошел к нему?
— А там не заперто было.
— Так, выходит, это не ты лишил жизни Терье Хаммерстена…
— Да я ж и сказал — не я это!
— Хорошо, Ян Эгиль. Я тебе верю. Но кто же тогда это сделал?
— Не знаю. Он просто заплатил за все. За все мои мучения.
— Хаммерстен?
— Он убил моего первого приемного отца, тогда, в Бергене, и я не удивлюсь, если он же и Кари с Клаусом в Аньеланде жизни лишил!
— Ты точно это знаешь?
— Да кто же еще! Только в тюрьму я за это попал.
— Я имею в виду — точно знаешь, что он убил твоего приемного отца в Бергене?
Он не ответил, продолжая молча смотреть прямо перед собой.
— Но… — продолжил я, — во всяком случае, это сделала не твоя приемная мать, а ведь она тоже отправилась за это в тюрьму — за убийство, которого не совершала.
Он отвел взгляд от дороги и посмотрел на меня:
— А ты откуда знаешь?
— Я разговаривал с ней сегодня днем. Ты знаешь, где она живет?
— Нет.
— Но ты хотя бы знаешь, что она живет в Осло?
— Да мне плевать, где она живет! Она из моей жизни пропала бог знает когда!
— Так, может, тебе интересно узнать, что она мне рассказала?
— Ну? И что?
— Она вернулась домой в тот день, в семьдесят четвертом году, когда все уже произошло. Ты стоял в прихожей будто парализованный. И она подумала, что…
— Ну? И на кого она подумала? За кого приняла срок?
— За тебя.
— За меня?! — Он часто заморгал. — Я не могу в это поверить!
— Ну уж не за Терье Хаммерстена.
— И сколько она отсидела?
— А тебе никто об этом так и не рассказал?
— Нет!
— Ко времени событий в Аньедалене она была уже на свободе.
Он в бешенстве заскрежетал зубами, мне показалось, что у него сейчас раскрошатся зубы.
— Ах так!
— А ты по-прежнему утверждаешь, что тогда в Аньедалене это был не ты?
— Да я же об этом твердил все эти годы! Но никто мне так и не поверил.
— Я поверил. Но достаточных доказательств найти было невозможно. Вот если бы ты не дотрагивался до ружья!
— Я должен был защищаться! Я же знал, кого во всем обвинят…
Я бросил на него взгляд. Он сидел, глядя прямо перед собой, такой крупный, тяжелый и большой, но все равно я узнал в нем того несчастного подростка, с которым когда-то разговаривал в офисе ленсмана в Фёрде. Однако сейчас появилось в нем и кое-что пугающее — скрытая ярость, которую я заметил в его взгляде еще на парковке возле стадиона "Уллеволь".
Я снова переключил внимание на дорогу и заговорил:
— Хочу спросить тебя кое о чем, Ян Эгиль. Почему ты так злишься на меня? На меня, человека, который все время пытался…
— И ты еще спрашиваешь! — перебил он. — Да вы с Сесилией были для меня как мать с отцом! Лучшим временем в моей жизни были те полгода, которые я провел с вами. Почему, ты думаешь, я именно тебя вызвал тогда в Суннфьорд, когда залег в Трудалене, а меня обложил ленсман со своей сворой? А ты помнишь, что ты мне обещал? "Ничего не бойся", — сказал ты. И еще про то, что наручников на меня не наденут. Но первое, что сделали легавые, когда ты привел меня к ним, — бросились на меня и нацепили "браслеты", я даже ссать в них ходил! Ты предал меня, Варг, ты и все остальные. А ты ведешь себя так, будто был мне настоящим другом. И поэтому ты — самая большая сволочь из всех!
— Но… я же никогда не верил, что это сделал ты, Ян Эгиль!
— Да? — почти прорычал он. — Тогда какого ж хрена я десять лет в Уллерсмо оттрубил? Можешь мне это объяснить, Варг? Ты же такой умный у нас!
— Нет, не могу, Ян Эгиль. Это трагедия, такая трагедия, что черта с два я слова-то подобрать смогу.
Мы приближались к Окерну. Он показал пальцем на восток:
— Давай съезжай! Вон в ту сторону.
Я так и сделал. В то же время я внимательно следил за дорогой в зеркало заднего вида. Вдруг меня как током ударило: "Это он?… За две-три машины от нас… Тот же большой черный автомобиль, что шел за мной с самой улицы доктора Холмса?"
Я прибавил газу. Машины продолжали идти за нами, и ни одна не попыталась нас обогнать.
— На следующем перекрестке — направо.
Я так и сделал. Остальные поехали дальше вдоль района Восточный Акер, и только черный автомобиль отправился вслед за нами.
— Мне кажется, что за нами есть хвост, — пробормотал я.
— Чего? — Ян Эгиль повернулся и схватился за карман. — Проклятие!
Теперь черный автомобиль шел прямо за нами. Мы въезжали в большой промышленный район. По обеим сторонам дороги были складские ангары, погрузчики, контейнеры и припаркованные фуры. Где-то далеко впереди маячили многоэтажки Твейта, пригорода Осло.
Когда мы свернули на круговой разворот, черный автомобиль вырулил бок о бок с нами и одним ударом выдавил нас на крайнюю левую полосу. Одну или две секунды я был занят мыслями о Йенсе Дангеланде, который так переживал, не случится ли чего с его машиной. Но потом всякие мысли меня покинули — я вцепился в руль, пытаясь удержаться на дороге.
Дорога, на которую мы вырулили, была в ужасном состоянии. В асфальте зияли здоровенные выбоины. Я хотел развернуться в обратную сторону, но в черном автомобиле мгновенно раскусили мой маневр и так жестко подрезали, что я чудом избежал столкновения и свернул, куда им и надо было.