Спящие Дубравы
Шрифт:
— Ой, еще одна!
На этот раз внимание девушки привлек котенок не больше месяца от роду — очаровательный коричневатый комок пуха с огромными голубыми глазищами. Этого, как видно, еще не загладили окончательно: стоило Глори поднести к нему руку, как малыш тут же замурлыкал и перевернулся на спину, подставив ей толстенькое брюшко.
— Ты только посмотри, какая прелесть!
Девушка была просто счастлива. Я тоже не удержался и осторожно погладил малыша. Лака наградила меня красноречивым взглядом, который должен был объяснить, что я паршивый ренегат и она на меня обиделась, и повернулась к Извергу за сочувствием.
— Ну надо же! Там еще двое!
Глори явно собралась потискать немного и этих, но тут у нас за спиной послышалось вежливое покашливание. Мы обернулись и увидели почтенного пожилого лепрехуна.
Хорошо, что с нами Римбольда нет!
Гномы и лепрехуны — дальние родственники, но друг друга на дух не переносят. За время нашего путешествия Римбольд неоднократно презрительно отзывался о «паршивых сапожниках», а однажды, когда Бон его особенно допек, обозвал парня «лепрехунов сын». К его глубочайшему разочарованию и возмущению тот на страшное оскорбление даже не отреагировал, чем дал бородатому повод для категорического вердикта: люди — еще большие кретины, чем он думал.
— Я прошу прощения, милая барышня, но если вы будете гладить всех местных кошек, то, боюсь, натрете на своих ручках мозоли, — проговорил лепрехун и приподнял шляпу. — Падрик, для друзей — просто Падди.
Мы тоже представились, а потом Глори спросила:
— Неужели в Ай-Ту-Дорре так много кошек?
Падрик усмехнулся, уминая пальцем табак в коротенькой трубочке:
— А уж это кому как. Что по мне, то когда я за час встречаю их три-четыре дюжины…
— Ничего себе! — сказали мы хором.
— Я так понимаю, что вы у нас впервые, — улыбнулся лепрехун, выпустив красивое густое колечко дыма. — Не сочтите за бестактность, где вы остановились?
— В «Кошачьем лукошке», — ответил я и вспомнил, как нас поначалу восхитило название гостиницы. Не знаю почему, но сейчас оно нравилось мне не так уж сильно. Нет, особой подозрительностью я никогда не отличался, но когда видишь табличку на соседнем доме с надписью «Муррова улица»… Как говаривала моя мудрая матушка: «Много хорошо — уже нехорошо».
— О, так это прямо напротив меня! — восхитился Падрик. — Не откажите в любезности, посетите мой скромный дом. У нас здесь нечасто бывают гости из других стран.
— Что ж, почему бы и нет, — улыбнулась Глори. — Особенно если у вас найдется выпить чего-нибудь прохладного.
— Да, летом у нас жарковато, — согласился лепрехун. — Я как сюда перебрался, только на пятый год почувствовал себя нормально. Прошу.
М-да, уж не знаю, как там насчет часа, но по дороге к дому Падрика, которая заняла минут пятнадцать, я попытался ради интереса посчитать попадающихся навстречу кошек. Сбился на третьем десятке. Рыжие, серые, бурые, пятнистые и полосатые, большие и маленькие… Общее только одно — все на диво упитанные и ухоженные. Ах, да, еще одинаковым было отношение к ним горожан: почтительное и, хотя это и бред, слегка испуганное. Нет, я серьезно. Прямо на перекрестке мы стали свидетелями такой картины: из-за угла выехала телега, доверху загруженная корзинами. Бородатый возница засмотрелся на симпатичную девушку в окне второго этажа нашей гостиницы и не заметил, как прямо наперерез ему трусит матерый рыжий с белым котяра. Расстояние сокращалось, но кот не обращал на телегу никакого внимания. Он улегся прямо посередине дороги и принялся не спеша вылизываться. Я уже собирался крикнуть ему, или хотя бы спугнуть глупого зверя, но тут бородатый наконец-то оторвался от красотки и взглянул на дорогу. Ей богу, он побледнел, как свежепобеленная стена, и с проклятием дернул за вожжи так, что запряженный в телегу драконозавр едва не встал на дыбы. Колесо остановилось на расстоянии локтя от рыжего бока. От резкого движения верхняя корзина упала прямо на проходившего мимо разодетого мужчину средних лет.
— Ах ты, олух! — возмутился он, поправляя помятое перо на шляпе. — В какой кружке ты утопил свои глаза, злодей?!
— Простите, господин, — залепетал возница. — Я случайно…
— Случайно! — передразнил его франт, пиная злополучную корзину. — Это что же получается, ты, разгильдяй, по сторонам глазеешь, а кошкам следить, чтобы на них не наехали? Счастье твое, что все обошлось!
— Да, да, конечно! — запинаясь, бормотал бородатый. — Я сегодня же принесу благодарственные и искупительные жертвы Р’Мяфу, не сомневайтесь…
Франт презрительно фыркнул и пошел прочь, опираясь на роскошную трость с резным набалдашником. В виде кошачьей головы, разумеется.
— Видали? — усмехнулся лепрехун. По-моему он получал искренне удовольствие от созерцания наших с Глори лиц. — Кстати, мы пришли.
Как я и ожидал, дом Падрика был двухэтажным. На первом этаже располагалась обувная мастерская, на втором — жилые комнаты. Хозяин категорично потребовал, чтобы мы переобулись в мягкие домашние шлепанцы, усадил в удобные плетеные кресла, а сам скрылся в мастерской с нашей обувью. Впрочем, вернулся он через пару минут и торжественно вручил нам наши сапоги — начищенные до блеска.
— На вашем левом нужно было подбить каблук, молодой человек, — обвиняюще обратился он ко мне. На его добродушном лице, обрамленном седыми бакенбардами, явственно читалось неодобрение.
Я развел руками, признавая его правоту. Кстати, я признаю обувь только лепрехунской работы. Надежней и удобней в целом свете не сыщешь. Что бы там не говорил Римбольд, но если бы все подходили к своему делу так же, как они тачают сапоги, мир был бы куда лучше.
Хозяин тем временем сноровисто накрыл маленький столик, выставил на него кувшин с холодным лимонным напитком, кубки, тарелку с хлебом, сыром и фруктами.
— Последний герцог Ай-Ту-Доррский скончался лет двадцать назад, и с тех пор правит его супруга Белисинда, — начал он свой рассказ. — В общем-то, правит не лучше и не хуже, но, как вы, наверное, поняли, у почтенной вдовушки ба-альшой заскок.
— Кошки, — хором заключили мы с Глори.
Падди кивнул:
— Сколько их в герцогском палаццо, этого, наверное, не знает и сама Белисинда. Уж не меньше трех сотен, это точно. И среди всех этих мурлык всех размеров и мастей был один, совершенно особенный. Чтоб все матери так любили своих детей!
Так вот, кота этого звали Мяучин, что значит на каком-то древнем языке «Повелитель всех мяукающих». И так от природы не маленький, котик был настолько чудовищно раскормлен, что даже не мог ходить. Кроме шуток, ему даже миску — само собой, золотую, усыпанную алмазами — подсовывали прямо под морду, а потом убирали. Естественно, в конце концов, бедный зверь просто подох от ожирения.
— Представляю, что тут началось, — покачала головой девушка.
— Ой, и не говорите! — подхватил лепрехун. — Герцогиня объявила полугодовой траур, закрыла все увеселительные заведения и обязала каждого третьего жителя герцогства, независимо от расы, пола и возраста, в знак скорби обрить голову. Меня, к счастью, сей жребий минул, а вот соседке не повезло. Какие локоны пропали, э-эх! И какие вопли были, пока ее стража к храму тащила, где жрецы дожидались и цирюльник с бритвой. Им-то, жрецам, хорошо, они и так лысые, что твоя коленка…