Спящие от печали (сборник)
Шрифт:
Мать сказала, что Лунная Красавица бесчувственная. Чёрствая. Чёрствая. Как можно улыбаться, когда в доме горе? И, говоря так, тихо и устало плакала и больше уже не трясла её.
И была сутолока каких-то расплывчатых людей среди дня. Потом грянул во дворе оркестр, закричали женщины и все быстро и бестолково пошли.
Перед Лунной Красавицей тронулся с места маленький лопоухий музыкант с огромным барабаном на животе, похожий на ходячую улитку. Он семенил с трудом, потому что был значительно ниже барабана, и редко лупил в жёлтые бока двумя толстыми палками, обмотанными тряпьём, с большого замаха,
На развилке нужная дорога незаметно отсоединилась от них налево – вместе с гробом, венками, с толпой, и с рыдающей мелодией марша. А печальный барабанщик брёл себе по правой, не видящий ничего за своим барабаном, изредка хлопая палками – бум… бум… И следом брела по безлюдно дороге она, за палками, расходящимися в стороны – и медленно сходящимися – бум… – за потемневшим от пота чужим затылком, за маленькой спиной в широких брезентовых лямках – бум… бум… бум… Они, двое, глядящие под ноги, уходили в пустую бескрайнюю степь, всё дальше и дальше от надрывающегося в скорби оркестра. Их никто не окликал вдогон в похоронной суете.
Первым опомнился барабанщик. Он стоял под солнцем, печальный, нетрезвый, скрытый от мира барабаном, слушал стрекот кузнечиков и пытался постичь происходящее. И за ним бездумно замерла Лунная Красавица.
Но теперь их заметили с далёкого уже кладбища – им кричали, махали от могилы руками и звали. Барабанщик сорвался вдруг с места и засеменил покорно к людям, едва различимым отсюда. Он не лупил уже больше в тяжёлый барабан, а почти бежал, похожий на улитку, опустив руки. И так же покорно побежала мелкими шажками за ним она, видя перед собою безвольно свисающие палки, обмотанные тряпьём. По серой колкой полыни. Без дороги и троп.
Далее следовал провал в её памяти. Но опять был дом, и тихий почтительный гомон, и тошнотворный запах огромного количества сытной еды.
В рейсовый автобус Лунную Красавицу с её полегчавшим чемоданом посадили смутно знакомые провожающие.
– Давай там собери денег, если уж ты ничего на этот раз не привезла, надо расплачиваться, я за ними приеду к тебе сама, – тихо и раздельно говорила мать в открытое окошко автобуса из своего панбархата. – Я не могу оставаться в этом доме, мне тяжело с моими нервами, с моим давлением, надо отвлечься, я съезжу на Украину, я ведь не была там ни разу, отдохну в новом месте, там новые впечатления, ты собери побольше… Надо же сказать там всё-таки, что его не стало.
И тут Лунная Красавица пригнулась и потянулась к матери в окне. Мать с готовностью подставила щёку.
– Забери её, – выговорила Лунная Красавица про девочку. – Привези её. Ко мне.
– Да-да! – громко и разочарованно ответила мать, отстраняясь. – Привезу! Не волнуйся, дорогая!
Автобус не трогался, а будто ждал, когда мать Лунной Красавицы замолчит, и люди в нем не шумели.
– Дети так утомляют в дороге! …Но тебе придётся походить по судам! Эти убийцы – знакомые судьи и даже дальние родственники, – обмахивалась мать платком, – им дадут лет по пять, не больше, но ты живёшь в городе, ты должна добиться для них высшей меры, слышишь?!
– …Чтобы все знали, на кого они подняли руку, – договорила она.
И спросила
– Иначе как мне смотреть людям в глаза?
Мать заморгала и расплакалась от жалости к себе по-детски быстрыми слезами…
Автобус ещё раскачивало вместе с Лунной Красавицей, духотой и давкой, и мотало из стороны в сторону, а сама она уже сидела в своей квартире на голой кровати, держась руками за виски, и в том же раскачиваньи упала на спину в сон, бездонный как пропасть. Но проснулась ранним утром и трижды вымыла полы, начиная всякий раз с балкона. И, шлёпая босиком, застелила постель высохшим матрацем и тряпками, снятыми с верёвки – белье хранило ещё бурые следы плохо отстиранной крови.
Поколебавшись, Лунная Красавица подошла к большому стенному зеркалу. Она увидела две дряблые морщины в углах рта – серебристое стекло не отражало больше ничего.
Лунная Красавица схватила чёрный жирный карандаш и с силой прочертила по невидимым бровям. И на ощупь обвела веки синим. И торопливо и густо обмазала губы лиловой помадой. Теперь чудовищно раскрашенная женщина улыбалась ей из зеркала. Лунная Красавица ответила ей мелким дребезжащим смехом: она оглядела себя, постороннюю, с ненавистью.
Так она красилась каждый день, пока ходила по судам и пока требовала в гневе усиления наказания для осужденных. Но уже смутно понимала временами, что ходит и говорит и действует вместо нее какая-то отвратительная сумасшедшая, одержимая равнодушной и темной властью мщения.
Иногда она видела эту сумасшедшую в своем зеркале.
– Справедливости в готовом виде нет на свете, ее добиваются, – твёрдо говорила ей сумасшедшая из зеркала. – Каждый убивший должен быть убит. Уничтожен.
– Да! Да!.. – беззвучно соглашалась с нею Лунная Красавица. И нерешительно спрашивала у сумасшедшей, не произнося ни слова: – А я? Я – тоже? Меня тоже надо..?
Сумасшедшая понимала её мгновенно:
– Но тебя ведь давно уже уничтожили…
Лунная Красавица не верила сумасшедшей, качала головой и не боялась её.
– Почему же мне кажется иногда, что я всё ещё есть? – спокойно возражала она.
На это сумасшедшая не отвечала ничего, а только усмехалась в презрительном высокомерии, кривя лиловые губы, зато по ночам орала и будила её своим истошным воплем.
– Что ты притворяешься! Ты – падаль! – напускалась на нее по ночам неистовая сумасшедшая. – Падаль! Ты что же, не помнишь, как он тебя убивал?!
Лунная Красавица засыпала с досады. Но сумасшедшая вскоре опять блажила в зеркале и визжала:
– Тебя убил Шулмусы!!!
Проснувшись однажды утром, Лунная Красавица накрасилась перед зеркалом и огорчилась: две дряблые морщины в углах рта не пропадали – они становились безобразнее и резче день ото дня. Она попробовала причесаться как следует. Но волосы вылезали клочьями, едва она потягивала их крупной расчёской. И тогда в дверь требовательно зазвонили одним неотрывным звонком.
Лунная Красавица открыла. Обрадованная, она хотела сказать – «я добилась для них наказания!» Но тут взгляд её соскользнул с чёрного панбархата. Рядом с матерью стояла маленькая девочка, повязанная по-старушечьи изношенным до дыр серым платком. Лунная Красавица отшатнулась в испуге, смешалась и пробормотала: