Спятившая красавица
Шрифт:
– Я?! – растерялась Эля. – Люблю.
– Вот это самое главное, – крикнула Марина, захлопывая дверь.
– И куда же ты, на ночь глядя?! – только и успела спросить Элька.
Впрочем, если куда и вызывало определенные вопросы, то с кем уехала Марина, сомнений не было. Эля проследила из окна, как та села в автомобиль Долгова, который все еще караулил любимую девушку у дома, и послала сестре воздушный поцелуй.
Нельзя быть эгоисткой. Пусть у Марины будет все хорошо, она этого вполне заслужила. А Эля, а что Эля? Она останется при своей спокойной жизни. И не старой девой! У нее, между прочим, есть начальник кредитного
Она еще погуляет на свадьбе. Не на своей, так на Маринкиной. Наверняка встретит там Румянцева с его пассией Анжеликой. Та добилась того, чего хотела, – рассорила их. Так, может, из-за этого все дело? Так, может, не нужно было обращать внимания на ее сплетни?! Эля вздохнула. Она не обратила бы, если бы Никита сказал, что ее любит.
Просто набрал бы ее номер и признался, что не может без нее жить, что хочет жениться только на ней, что она для него самая желанная… Глупости. Мужчины так не говорят. Из них такие слова нужно выуживать клещами. Считается, что они суровые и немногословные. Но ей-то и не нужно много слов! Всего лишь одно.
Неужели она простит ему спор? Элька легла на диван и свернулась калачиком. Если она немного поплачет, то ей наверняка станет легче. Она прорыдала весь вечер, но легче не стало. Это потому, что она хотела умереть. А сейчас она поплачет за жизнь, такую безрадостную и разнесчастную с унылым и строгим начальником кредитного отдела Бестужевым.
Впрочем, у нее есть выбор. Она может остаться одна. И пусть ее называют старой девой! Да она наплюет на все названия. Будет жить для самой себя, родит себе ребеночка. Как здорово было бы, если бы она от Никиты забеременела. Он никогда не узнал бы, что это его ребенок. Эльке не нужны его деньги! Ей вообще ничего не нужно. Только лет через десять одним глазком посмотреть, как же сложилась у него жизнь с Анжеликой Сокольской.
Ее-то будет простой и обыкновенной. Она будет работать в банке, ездить на работу в метро, радоваться новогодним праздникам и помогать деду ремонтировать дачу. Это ее жизнь. Видимо, другой у нее уже не будет. Что ж, если ей так не повезло, то она с этим смирится. А почему, собственно, не повезло?! Ей повезло, она узнала, что такое любовь.
Глава 12
На этой прекрасной ноте всеобщего прощения…
Румянцев сидел на своем кожаном диване перед журнальным столиком, стеклянная крышка которого была уставлена емкостями со спиртными напитками. Он пил. Он решил напиться до такой степени, когда станет все равно, изменила ему Белоснежка или это просто бред его воспаленного сознания. Никита косился в сторону кабинета, где так и остался включенным монитор с бредовой фотографией целующейся парочки. Он призывно манил голубым экраном, чтобы лишний раз показать Румянцеву, как жестоко над ним посмеялась его избранница.
Никита поднялся и нетвердой походкой пошел в кабинет. На экране мелькало новое сообщение от Сокольской. Румянцев тяжело вздохнул и раскрыл его. Анжелика клятвенно уверяла, что Белоснежка беременна от Долгова, о чем уже успела
Скупая мужская слеза все-таки пробежала по его расстроенному лицу. Он вытер ее ладонью и принюхался. Слеза пахла спиртом. Никита напился, как распоследняя свинья. Легче от этого ему не стало, наоборот, жизнь стала казаться настоящим адом, с которым захотелось немедленно покончить раз и навсегда. Допить виски и покончить. А перед этим опустошить бутылочку французского коньяка, не оставлять же его Лаврентьеву?!
Румянцев направился обратно к столику, но внезапно перед ним возник расплывчатый образ Левушкина с перекошенным от ужаса лицом.
– Там эта, – начальник его безопасности не находил слов и только взмахивал руками. – Это!
– Что там? – флегматично поинтересовался Никита, еле ворочая языком. – Ядерная война?
– Хуже, – сказал Левушкин и облизал сухие от волнения губы. – Там госпожа Скороходова.
– Да что ты г-в-ришь?! – усмехнулся Румянцев и постарался навести резкость на дверь. – Где она?!
– Там не она, – заикнулся Левушкин о самом страшном. – Там они!
– Да что ты… – Никита захлопнул свой рот ладонью и икнул. – Она уже разродилась?! Я не приму ее ребенка!
– Он того, – попытался объяснить Левушкин, – не ребенок, он уже вырос.
– Что творится, куда катится мир? – Никита обхватил себя руками и облокотился на стену.
– К черту! – С воинствующим криком в комнату заскочила Белоснежка и откинула блеющего Левушкина на кожаный диван, в сторону от своего жениха. Бутылки на столике при этом радостно звякнули.
– Позвольте, – возмутился откинутый начальник безопасности.
– Не позволю! – заявила Скороходова и, подбежав к Румянцеву, со всех сил тряхнула его за грудки.
– Мамзель, – тот поправил лацкан пиджака, – Габана, понимаешь, Дольче…
– Плевать! – нагло сказала та и совершенно искренне добавила: – Никитос! Ты дурак.
– Позвольте! – Левушкин попытался подняться с дивана и надвинуться на Скороходову.
– Не позволю! – выкрикнул появившийся следом за ней Долгов и получил прямой удар в челюсть.
Никита не понял, как у него получилось залепить противнику левой рукой. Видимо, сработал рефлекс на уровне подсознания. За сегодняшний вечер, а практически за ночь, он настолько возненавидел этого человека, что не удержался. Хмель выветрился. И теперь он, прищуриваясь и лишний раз убеждаясь, что Анжелика Сокольская оказалась права, разглядывал, как Белоснежка возится с упавшим к ногам Левушкина кавалером. Она проявляла столько чувств к этому мерзавцу, что Румянцев ощутил приступ тошноты, который еле сдержал.
– Стасик, дорогой, ты не ушибся? – сюсюкала Скороходова с Долговым, поднимая того и усаживая в кресло.
– Тьфу на вас, – икнул Румянцев и завалился к Левушкину на диван. – Наливай!
– Не наливай ему больше! – возопила Белоснежка. – Он должен посмотреть на меня трезвым взглядом!
– Опоздали, мамзель, опоздали, – пробормотал Румянцев. – Я все знаю!
– Да? – с сомнением в голосе поинтересовалась Скороходова. – Все-все?
– Ес-тес-но, – усмехнулся Румянцев и поднял свой бокал, который предусмотрительный Левушкин все же наполнил. – За любовь и коварство!