Среди факиров
Шрифт:
Разбитые от волнения и усталости дети заснули было крепким, тяжелым сном, под охраной Боба, своей доброй собаки. Около полуночи они проснулись, так как устали лежать на жесткой, неровной земле. Их охватил смутный страх, они чувствовали себя одинокими среди этой дикой природы. Вдали раздавались крики шакалов, свист и стон ночных птиц, шелест ночных бабочек, хлопанье крыльев при полете летучих мышей, трещанье насекомых, шорох пресмыкающихся; все это смешивалось, усиливаясь в ночной тишине, и звучало в их ушах, как дикая и страшная симфония. Кроме всего этого, густая темнота приковывала их к месту и не позволяла рассеять движениями все эти страхи, над которыми они посмеялись бы при свете дня… Они не могли пошевелиться из страха наступить на одного из отвратительных
Наконец, Патрик сделал над собой усилие, вытер глаза и сказал сестре твердым голосом:
— Надо принять решение.
— Да, — ответила молодая девушка, — но что же нам делать?
— Мы уже говорили об этом вчера: надо ехать в Пешавар, на войну, к папе.
— А это далеко?
— Очень далеко… на северо-западе… 1400 миль от Калькутты.
— Туда есть железная дорога… три дня и три ночи езды…
— О, гораздо больше! Здешние поезда идут очень медленно.
— Время это ничего, нам нужны деньги.
— Правда! А денег-то у нас нет!
— Так как же быть?
— Я не знаю.
— Вчера и сегодня мы жили, как нищие.
— Нельзя ли нам ехать по дешевым билетам, которые дают бедным, чтоб они могли уехать в страну, где нет голода?
— А ничего, что мы поедем с этими людьми?
— Это мне приятнее, чем просить милостыню.
— И мне тоже!
Рассуждая таким образом, они подошли к обгоревшим развалинам дома, к остаткам того гнездышка, где протекло их детство. Они печально смотрели на эти развалины, производившие грустное впечатление могилы, и искали глазами, не осталось ли здесь какого-нибудь сувенира, какой-нибудь безделицы. Вдруг Мэри вскрикнула: она увидела в куче пепла, среди камней и железа, что-то блестящее.
— Смотри, Патрик, видишь, там что-то блестит.
— Правда!
Мальчик храбро полез по расшатанным стенам, оперся ногой о какой-то почерневший от огня камень, взобрался на обуглившееся бревно, соскочил в пепел, погрузившись в него до щиколотки, и закричал от радости. Мэри не ошиблась, это было золото, вероятно, какая-нибудь полурасплавленная золотая вещь, потерявшая свой вид, но сохранившая ценность благородного металла. Патрик схватил его, поднял с торжествующим видом над головой и воскликнул:
— Мэри, милая сестрица, мы продадим это золото и на эти деньги купим билеты.
— Да, мой дорогой, ты прав, поедем скорее. Я не могу здесь оставаться, это слишком ужасно, здесь все разрывает мне сердце.
Мальчик положил дорогую вещицу в карман, и оба отправились в Калькутту, в сопровождении верной собаки.
Выходя из парка, они встретили несчастных индусов, которые, сами того не зная, научили их, какое чудесное свойство имеет растение Bassia.
И те тоже шли к своим скромным и скудным запасам, чтоб пообедать, чем Бог послал. Они сказали несколько слов приветствия
— Милостивый государь, — сказала она дрожащим голосом, вся покраснев, — будьте так добры оценить это золото и, если найдете возможным, купить его.
В ее манере было столько грации, в голосе столько мольбы и в то же время столько достоинства, что негоциант и не подумал спросить, откуда у нее эта драгоценность. Он поклонился, посмотрел на золото, провел им по большому темному камню, смочил след кислотой, которую он налил туда из стеклянной баночки, и объявил, что это чистое золото. Потом он положил его на чашечку маленьких монетных весов, взвесил, затем сказал:
— Это стоит тридцать пять рупий, сударыня, то есть 57 франков 75 сантимов на французские деньги.
Удивленная Мэри готова была воскликнуть:
— Так много! О, как я рада!
Однако самолюбие и рассудительность заставили ее удержать это наивное и неосторожное восклицание.
Купец отсчитал эту сумму, отдал ей, поклонился и снова принялся за свое занятие.
Очутившись на улице, брат и сестра почувствовали себя уже совсем иначе, чем прежде. У них вдруг появилась уверенность в себе при мысли, что этой небольшой суммы хватит им, наверное, на путешествие до Пешавара. Они окончательно задались целью поскорей уехать. Пребывание в Калькутте было слишком тягостно. Они спросили у туземца-полисмена, где центральная станция. Тот сильно удивился, видя, что они идут пешком, но указал.
Они пришли туда уставшие и голодные. Патрик, у которого были деньги, взял на себя роль распорядителя. Ему пришлось протискиваться вперед в неописуемой давке. Бедный мальчик испытал большое унижение и был счастлив, что уберег от него свою сестру. Он спросил два места до Пешавара. Чиновник, к которому он обратился, увидев двух прекрасных детей белой расы, роскошно одетых, подумал, что они поедут на дорогом поезде, который останавливался на главных станциях, а именно: Бурдван, Баракар, Шерготти, Аллахабад, Футтехнур, Каунпур, Этаволах, Агра, Дели, Лагор, Лала Муса, Атточ и Пешавар. Он приготовил два билета, похожие на французские coupe-lit (спальные вагоны), отдал ему и сказал:
— Извольте, сударь… два места до Пешавара: 120 рупий (199 франков).
Это была относительно низкая плата, но Патрик покраснел, отскочил и пробормотал, совершенно смутившись:
— Это дорого, слишком дорого… у меня нет столько денег… мы поедем с сестрой вместе с туземцами.
Чиновник, сделавшийся вдруг дерзким, взглянул на них с высоты своего величия и воскликнул презрительно:
— Ехать с туземцами! Англичанам… белым… что вы такое выдумали, мальчик? Вы, вероятно, какой-нибудь boy (мальчик-прислужник), а ваша сестра горничная; ваш хозяин вам этого не позволит.
Мальчик поднял голову и гордо отвечал:
— Я — Патрик Леннокс, герцог Ричмондский! Разве это преступление, что я беден и не прошу милостыни?! Дайте мне два билета для эмигрантов.
На этот раз грубиян покраснел и пробормотал какое-то пошлое извинение. Он взял два других билета и прибавил, на этот раз вежливо:
— Это стоит только 18 рупий (29 фр. 70 сант.).
Патрик холодно рассчитался с ним, подал руку сестре, и оба в сопровождении Боба вышли на платформу, где толпились отъезжающие. У него в кармане оставалось ровно 28 франков и один су.