Средина. Том 1
Шрифт:
Ярушка меж тем дойдя до отца, остановился. Он пригнул голову, ощущая, как тягостно застучало внутри него сердце и на мгновение сдавило горло, от страха. Однако сокрыть правду мальчик не мог, так как праведность была его основой.
— Отец, — наконец вскинув вверх голову, произнес Яробор и голос его затрепыхался. — Я должен сказать! Я не прошел испытания, так как мне помогли!
— Помогли?! — зычно дыхнул в ответ Твердолик Борзята и его мужественное лицо, укрытое как и положено воину, оные уподоблялись Богу Воителю, брадой и усами побелевшими от старости, зримо дрогнуло.
— Кто? — вопросил старшак общины, обводя суровым взором столпившихся подле них ребятишек и взрослых.
Ярушка приметил тот взгляд и порывчато качнув головой, пояснил:
— Эту
Мальчика, однако, резко перебил Твердолик Борзята, подозрительно оглядев с головы до ног, на малость остановившись взором на сломанном луке. Этот взгляд Яробор хорошо знал. Твердолик Борзята его всяк раз таким обозревал, когда кто из старших отцу жаловался на нехорошие вопросы сына, а последний отвечал (всегда искренне), что ничего такого не говаривал… не говаривал, потому как те самые нехорошие вопросы задавал не столько мальчик, сколько лучица.
— Что ты такое сказываешь Яробор? — теперь и голос Твердолика Борзяты прозвучал подозрительно, он ведь до конца не осознавал уникальности своего сына, а не ругал его, абы сие запрещали делать лебединые девы, прицепленные к нему. — Какой дух? При чем тут Дикинький мужичок?
Отрок немедля снял с плеча колчан, и, передав его вместе с луком стоящему подле сроднику, Браниму Горяю, наклонившись, принялся развязывать ремешки на каныше. Засим снимать и сам каныш, и чулок. Он приподнял разутую ногу несколько вверх и продемонстрировал отцу и иным старшим покрытую желтой повязкой лодыжку. Пристроив ногу на лежащей на земле сапог, мальчик коротко пояснил, что с ним произошло, обаче, не став сказывать о самих разговорах с Дикиньким мужичком.
— Поэтому, — дополнил он свою молвь. — Испытание я не прошел.
Яробор смолк и глубоко вздохнул, ощутив одновременно спокойствие своей совести и стыд за собственную слабость. А кругом него нежданно наступило отишье. Оно, очевидно, не было всепоглощающим, мощным, ибо прерывалось стрекотом сорок, перекличкой птиц и зверей, переговорами коров, лошадей, кур и утей. Оно затухало в пение шмелей и пчел, стрекоте кузнеца, дуновение ветра и колыхание ветвей дерева.
Прошло немного времени, когда очнувшийся, точно от дум и разглядывания мальчика, Здебор Олесь, с темно-русыми волосами, собранными на затылке вроде в кулич, да обильно поросший брадой и усами так, что их концы были собраны в малые косички, обдав стоящих округ мужей взглядом серых очей, молвил:
— Однако помощь тебе оказали не людьми, а духи. Значит неможно сказать, что испытание ты не прошел. Вишь Твердолик Борзята говорил я тебе, это меня по лесу водили духи, оставляя следы за Яробора, або желали, чтобы твой сын прошел испытание. Благородного отрока ты вырастил, которого не только уважают духи, но который и сам поборник справедливости, пришел и обо всем произошедшем поведал. Посему, я считаю, как старший над ним, что первое испытание отрок, Яробор, прошел достойно.
Здебор Олесь шагнул к мальцу, и, протянув к его голове правую руку, ухватил за долгие волосья схваченные в хвост. Ярушка подчиняясь воле старшего, так как было положено на испытание, что последнее слово оставалось за ним, склонил голову. И тотчас Здебор Олесь вынул засапожный нож с под голенища каныша с четырехгранным, вогнуто-выпуклым клинком, и, вздев хвост мальца вверх, единым махом отрезал половину его, символизируя тем самым прохождение первого испытания. Охотник, медленно развернувшись, протянул и передал отрезанные волосы Твердолику Борзяте и, несомненно, сам оставаясь довольным отроком, добавил:
— Славный сын у тебя старшак!
И немедля пришли в движение окружающие мальчика сродники да кинулись к нему обниматься, аль постукивать по плечу, однозначно с тем проявляя уважение и к нему самому, и оставленному на ноге духом дару.
Когда объятия и поздравления родни схлынули и отрок наконец-то обулся, поелику после первого испытания сразу начиналось второе, он подошел к отцу. Твердолик Борзята воочию обрадовано прижал сына к груди, и, вложив ему в руки небольшую котомку с едой, сказал:
— Теперь Яробор ты должен отправиться к великому дубу, и выбрав уединенное место недалече, схоронив вверенное оружие, развести костер да провести подле него ночь. Ты должен быть мужественным, неустрашимым и дождавшись утра и условного зова пробуждающихся птиц прийти к дубу. Главное ты не смеешь бросить своего оружия и поста, обязан не испугаться величия гая и живущих в нем духов.
Лишь отец перестал сказывать, как старший брат Чеслав Буй вручил мальчику деревянные, обтянутые кожей ножны с мечом, точно вверяя самое дорогое, ему, как будущему воину и мужу. Ярушка торопко кивнул, и в окружении еще шестерых отроков, каковым также удалось пройти испытание, тронулся по улице к выходу из поселения, абы обойти тын и направиться к великому дубу посвященному Богу Воителю. Туда к новому месту своего испытания.
Ночь неторопливо наползла на небо. Она притушила свет внутри густых зарослей леса, в глубинах которого сидел подле костра Ярушка. Малец уже заслонил густыми травами и сухой листвой меч, развел при помощи кресало (нарочно откованной изогнутой полосы), да кремня костер из собранного хвороста, наложив его обок себя целый ворох, и даже перекусил хлебцем, сальцом, сыром положенным матушкой. А теперь, как почасту делал ночами, уставился в чернеющее небо, нежданно ощутив такую нестерпимую тоску, от которой захотелось завыть… завопить. Глухая боль наполнила сначала голову отрока, тугой раскатистой зябью она пронеслась от виска к виску, и будто клюв дятла застучала в лоб. Надрывисто сотряслось все тело, и малец уткнув взор в сизо-черное небо увидел, как ярко блеснула там малая капелька света горящая и виденная им не только ночью, но и днем, и к удивлению не замечаемая более никем. И как только искорка густо засветилась, словно раскидав в разных направлениях насыщенные блики теней, Ярушка внезапно горько заплакал, уткнув лицо в ладони, и сам того не осознавая зашептал:
— Заберите! Заберите меня! Отец! Отец! Где ты? Где? Как мне больно, плохо без тебя, — перемешивая единожды свои слова и мысли Крушеца.
Протяжный стон вырвался из мальчугана, яркое сияние окутало все его вздрагивающее тельце. Голова, дернувшись вниз, уткнулась в полусогнутые ноги, прямо в колени, и лихорадочно затряслась. И тотчас болезненно свела корча пальцы на руках, ногах, и плюхнув, потекла из носа густая алая кровь.
А ночь надвигалась на чистый лесок неудержимой своей мощью, поглощая все краски, которые не только зекрым, бурым цветом окрашивали оземь, но и припорошили ее коричневыми, серыми полутонами. Они одевали в темные краски, присущие печище Димургов, камни, воды, травы, деревья, живых существ, которые уснули в кронах дубов, ильмов, елей, сосен… тех кто прикемарил в норах, в стволах, под кореньями… но и на людей, каковые притаившись, небольшими группами, подле расположившихся у костров отроков проверяли их на неустрашимость, пугая посторонними, не присущими живущим обок них творениям, криками и звуками. Нынче земля наливалась особыми соками, силами и ароматами…
Лесики жили в единстве с природой и землей матушкой, потому и праздники их подчинялись смене времен года, всегда отсчитываясь от дней летнего и зимнего солнцестояния да дней осеннего, весеннего равноденствия.
Наступивший кресень, первый летний, месяц принес лесикам не только проведение испытания над отроками, но и завершался праздником величаемым Ярилин день али Ярило Мокрый. Этот праздник считался рубежом между весной и летом, когда на смену лунному Богу Яриле приходил править солнечный Бог Дажба. В эти дни лесики совершая обрядовые песни, пляски и игрища обеспечивали благополучие будущих работ в полях. Умываясь целебной росой, даровали здоровье себе на будущий год, освещали избы, дворы, устраивали празднества не только в селениях, но и полях, тем самым задабривая правящих там духов.