Средина. Том 1
Шрифт:
— Замечательный мальчик, такой крепкий, красивый, — глас на мгновение стих и с нескрываемой, нежной трепетностью добавил, — такая радость для меня узреть его. Прикоснуться… прикоснуться к моему бесценному малецыку.
— Господь Перший, господина надо поместить в кувшинку, как можно скорей, — это проронило иное существо и данный голос звучал как-то отрывисто приглушенно, наполняясь осиплостью, и вспять сызнова ее теряя. — У господина наблюдается рост артериального давления и падение сердечного ритма до пятидесяти сокращений в минуту. Органы и мозг сейчас все более стимулируя сердце могут однократно утратить естественные тормозные реакции, что вызовет остановку этого органа. Господин итак, хоть и показался вам крепким, не обладает достаточным здоровьем, сие зримо даже при поверхностном осмотре. Посему коли мы задержимся, данный сбой в сердце запустит цикличность в кодах, и в последующем может вызвать заболевание, оное величается, как аритмия. Данная болезнь поколь на Земле не лечится, ибо знания белоглазых альвов и гипоцентавров давно утеряны, отчего сама немочь приведет в дальнейшем к значительному увеличению размера сердца у господина…
— Все… все, замолчи Грудница, — властно перебивая сиплый голос, прозвучал бархатистый баритон. — Сызнова затрещала, принялась кидать свои заумные словечки… Сколько можно просить, сказывайте коротко.
— Что ж, мой любезный Вежды, — мягкость бас-баритонального голоса наполнила не только плывущую пред отроком тьму, но запрудила своей ласкающей музыкой его слух. — Грудница, как и ты, мой бесценный, не умеет сказывать коротко, сие, очевидно, в них ты не прописал. Ну, а мы с тобой малецык также пойдем, и не будем подвергать опасности здоровье нашего милого Ярушки… або он нам очень дорог.
— Слышит. Отец мальчик вас слышит, — теперь послышался звонкий, высокий тенор с нотками драматической окраски, проронивший свою молвь вельми взволнованно.
— Ты уверен, Седми? — вне сомнения вопросил Перший и мягкой теплотой теперь обдал весь мозг отрока… не только осознанием жизни, но и близостью Богов…
А после послышалось протяжное шипение и вовсе в самом ухе… голове мальчика… различаемо протянувшее: «дышит… он слышит…».
И тотчас шипение поглотило слух Яробора… поглотило всякую мысль… состояние… осязание, и надвинувшийся мрак прибольно сдавил всю его плоть аль только мозг, оно днесь стало уже не ясно.
Одна из обширных комнат маковки, вельми неширокая и одновременно долгая, вытянуто-прямоугольная, схожая с коридором, величалась худжра. Свод в худжре был не высок, а сами стены плавно изгибаясь, невдолге сворачивая вправо, словно описывая полукруг, терялись в той кривизне. В комнате, где и стены, и пол, и свод казались блекло-лазуревыми, не имелось окон али дверей. А входом служила напоминающая вязкую жидкость серебристая завеса, все время колыхающая своей поверхностью, расположенная на стене супротив уводящему в кривизну коридору.
С правого края стены в ровном ряду стояли на мощных коричневых прямых столбообразных подставках, небольшие люльки, или как их называли, кувшинки, один-в-один похожие на половинки яичной скорлупы. Сами кувшинки, как внутри, так и снаружи смотрелись белоснежными. Гладкая внешняя поверхность люльки лишь по самой грани стенки имела небольшие, серые вздутия, сродные бородавкам. Кувшинки поместились друг от друга на достаточном промежутке, отчего меж них можно было свободно прохаживаться туды или сюды.
В одной из тех люлек, в глубине густоватого, бело-желтого вязкого вещества плавало оголенное тело Ярушки. Ярко-красный изгибающийся тонкий змеевидный отросток связывал небольшое углубление, пуп, на плоти мальца со стенкой кувшинки. Вытянутое словно в струнку тело с прижатыми повдоль него руками, и едва колышущимися короткими волосами, было полностью утоплено в том веществе, слегка покачивая вроде убаюкивая его вправо… влево. Сомкнутые очи Яробора, не падающие признаков жизни черты лица, свидетельствовали, что он не спит, а находится в состояние обморока, потому как при данном условие и Крушец также не ощущал своего местонахождения. Изо рта отрока вылезал прозрачно гибкий веретенообразный жгутик, в ширину едва достигающий двух перст, в котором курился голубоватый дымок, единящийся с одной из серых бородавок, каковые на одинаковом удалении друг от друга, опоясывали внешнюю стенку кувшинки. Сами губы и зубы плотно удерживали жгутик, и, будучи сомкнутыми, не давали возможности проникнуть вглубь рта кружащей окрест жидкости.
Подле кувшинки, прижавшись к ее бортикам, стояли две бесицы-трясавицы, неотрывно смотрящие на парящего в вязком веществе отрока, по виду нечем не отличимые от Трясцы-не-всипухи, и ноне вследствие отсутствия старшей и указания своего Творца не болтать лишнего, исполняющие ее полномочия в Млечном Пути. В шаге от люльки в свободном проеме худжры поместились три Бога. Вельми смурно уставившись на завесу, скрывающую вход в помещение и все еще кружащей в своей поверхности малой суводью, недвижно застыл Перший, так как черная змея в навершие венца, свесив треугольную голову к его уху, слышимо токмо ему чего-то туда шептала. Наконец, она едва зримо сотряслась, и, изогнувшись дугой, стремительно заняла положенное ей место в венце, скрутив по спирали свое черное с золотым отливом тело.
— Не понимаю, — негромко отозвался Перший, переводя взор с завесы на Седми стоящего подле него и уже вернувшего на свою голову венец в виде бечевки красного цвета. — Как он мог нас слышать? Видение еще не покинуло мозг… и малецык был не в состояние его побороть.
— Оно уже начало спадать, Отец, — пояснил Седми, и, положив левую руку на мощное плечо Вежды оперся на него, ибо болезненное состояние усилилось только он подключил на себя Лег-хранителя. — Я потому и одел ореол-венца, поелику боль меня покинула… А тут Лег-хранитель передал, что мальчик слышит ваше толкование, вот я и поспешил к вам.
— Мой милый малецык, — участливо произнес старший Димург, беспокойным взором обозревая покачивающегося Раса, растерявшего после видения золотое сияние кожи и не менее утомленного, чем Вежды.
Перший протянул к сынам руки и полюбовно огладил их лица, трепетно пройдясь по щекам, устам, и подбородкам. Засим он нежно приобнял правой рукой младшего из них, и прижав к себе, принялся ласково целовать Седми в висок, с тем перстами пройдясь по плетению его венца.
— Я установлю ноне на мальчика беса, — заботливо продолжил говорить Перший, все еще не выпуская из своих объятий Раса. — Он более чувствителен и работает мягче, посылая информацию короткими волнами… Вы только почаще переключайте его друг на друга, чтобы не утомляться… Оно как я погляжу, Крушец вельми быстро набирает мощь. И вас, таких хрупких, нежных моих малецыков может вмале обессилить… Да… такая неприятность, что мальчик слышал наш разговор, представляю теперь, как будет досадовать на меня Родитель. Крушец, вероятно, подключил его мозг сразу, как только я вошел в худжру, наверно хотел связаться со мной… Бесценный мой, представляю, как он тоскует… Надо о том еще раз поговорить с Родителем. Может Он изменит свои замыслы и разрешит нашу встречу, к примеру, когда прибудет Отекная. Можно будет единожды его осмотреть и потолковать. — Полюбовно произнес Господь и легохонько просиял, однако с тем зримо сотрясся всем телом Вежды.
Перший мгновенно узрел зябь, пробежавшую по лицу старшего сына, и, протянув к нему руку, принялся голубить тыльной стороны длани его щеку и губы, очень тихо и мягко молвив:
— Ну, что ты моя драгоценность так напряжен? Никак не пойму? Что-то происходит, я же чувствую… скажи мне…
— Нет, Отец, все хорошо, — немедля отозвался Вежды и зрелось, как крутнулись несколько утопленные желваки на его скулах, абы он с трудом справлялся со своим волнением. — Просто надо посетить дольнюю комнату, а она почти пустая… и хранилище в пагоде тоже, как я понял… — Бог всеми силами пытался перевести волнительный для него разговор в иное русло.