Средина. Том 1
Шрифт:
— Люди, — дополнил Небо к своим словам. — Они должны жить сами. Делать тот или иной выбор общественного пути, развития, верования. Только тогда их жизнь будет полной, и, обобщенно они будут счастливы.
— А в отдельности? — вопросил мальчик и медленно поднявшись с руки Першего, сел. Он неспешно упер длани в его точно лежак расположенные под ним ноги. — В отдельности? — повторил Яробор Живко, узрев недопонимание во взгляде старшего Раса. — Ты сказал, будут счастливы обобщенно. Но ведь непременно среди них найдутся те, которые будут мыслить своеобразно, поступать индивидуально,
Молвь юноши с каждым словом набирала громкость, в ней ощущалась горячность, не присущая его характеру. Вероятно, сейчас он говорил лишь от себя… о себе… о том, что переживал и чувствовал эти годы, находясь среди лесиков. Однако вместе с тем в словах его слышалось более мощное, весомое то, что в него эти годы вкладывал Крушец, взращивая, поучая человеческий мозг. Поелику осязалось, мальчик сказывает в целом о человечестве, столь разном не только цветом волос, глаз, кожи, но и желаниями, мечтаниями, верованиями, чувственностью.
И вновь возникал вопрос о том самом отребье…
Отребье!
К которым ноне относили таких людей, как Волег Колояр, Бойдан Варяжко, Гансухэ-агы… Людей высокой чести и нравственности, умеющих жертвовать собой во имя близких. Каковых ашерская религия, в данный временной промежуток, величала вероотступниками, инакомыслящими, еретиками, раскольниками. Словом теми, кто не принимал господствующего исповедания, и лживой власти… имеющих свою собственную идеологию, подаренную им предками, спущенную им Богами, белоглазыми альвами и дополненную гипоцентаврами. Веру признанную правящей системой вредной, опасной, и, несомненно, ложной… Ложной, может потому как несущей уважение к природе и всему тому, что ее населяет, окружает, созидает…
Именно про этих людей днесь высказывался Яробор Живко, словно защищая то единственно верное и чистое, что еще поколь существовало на Земле.
— Искать свой путь, — вставил, вступаясь за Небо, Вежды.
Его бархатистый баритон прозвучал так насыщенно, что взъерошил хохол на голове мальчика, да ласково огладил кожу на лицах Богов… бело-молочную или темно-коричневую, подсвеченную изнутри единящим всех Зиждителей золотым сиянием. Он вроде встряхнул и недвижно замершие в своде серые полотнища облаков, вызвав на них легкую рябь, мгновенно отразившуюся в зеркальных стенах.
— Человек должен искать свой путь, — продолжил все также бодро, словно напутственно, Вежды. — Не сдаваться, идти к своей цели. К тому, что ему близко, что вызывает радость. Человек должен добиваться собственного счастья, ибо бездействие разлагает. Лишь течение, поступь, движение есть источник жизни, бытия, как малой почки, зачатка листка, как летающей над пожнями пчелы, как рыщущего в лесу в поисках пропитания волка, так и человека… Человек должен ступать вперед. В поисках лучшей доли, для себя, семьи, своего племени, для людей в целом.
— Доля, — усмехаясь, повторил Яробор Живко, точно вырванное из речи Зиждителя слово, вероятно подчиняясь тому, что его интересовало. — Доля помощница Богини Удельницы. Вместе с Богиней она придет для каждого из людей его удел, вплетая в данное волоконце удачу, для тех, кто ступает по пути Прави. Но ведь выходит, нет никаких уделов, волоконцев удачи и Богинь… Одни Боги! Боги! Вы!
Внезапно досель молчавший Седми, гулко хмыкнул, все время толкования он неподвижно сидел, очевидно, желая раствориться в серо-дымчатом кресле, поверхность которого еще в самом начале от волнения Бога принялась свершать коловращательное движение пара. Однако сейчас зримо шевельнувшись и, в упор глянув на Першего, насмешливо сказал, воочью желая прекратить тот бесконечный наплыв поспрашаний:
— Что не ответ, так новый вопрос. И поверьте мне, поток вопросов не уменьшится, потому Вежды и пришлось часть из них перенаправлять на тебя Отец, наверно, все же надо было на Родителя, как советовал я.
— Если вы не хотите отвечать, я не буду спрашивать, — обидчиво откликнулся Яроборка и натужно дернулся, определенно, желая покинуть ноги Першего.
Старший Димург спешно придержал его за плечо, понеже понимал, волнение, обида не самое лучшее состояние для плоти перед обрядом, однако с тем не смог не улыбнуться словам сына.
— Нет, наш драгоценный, — не менее торопливо вставил Седми, узрев досаду юноши. — Мы не желаем тебя огорчать. Но просто мне, кажется, о Богинях мы с Вежды уже тебе сказывали.
— Невразумительно, — недовольно дыхнул Яробор Живко, и единожды воззрился на Зиждителя.
Дотоль полусомкнутые очи Седми широко раскрылись и его насыщенно мышастые очи уставились на мальчика, очень нежно пытаясь его прощупать, и одновременно демонстрируя, что-то Отцам.
— Что ты делаешь? — вопросил юноша, не отводя не менее настойчивого взгляда от лица Бога. — Ты словно колупаешься во мне. Не делай так, мне неприятно, я ведь просил.
И впрямь, ни Седми, ни Вежды за три дня, что мальчик был обок них, ни разу не смогли его прощупать… Прощупать так, чтобы он того не заметил. Это событие встревожило их обоих. И находясь в дольней комнате они, поведали о том, пришедшим в нее Отцам. На правах старших Вежды, Седми и Велет легко могли прощупывать младших членов своих печищ (и не только своих) обладая в том особой мягкостью так, что данного вмешательства братья не примечали.
— Возможно, это просто Крушец слишком напряжен, мы такое уже наблюдали в первой жизни, — предположил Небо.
Он на тот момент, стоял подле выря, на котором лежал Седми и нежно голубил его пшеничные волосы на голове, изредка наклоняясь и целуя любимого сына в очи и виски. На этот раз Седми был значимо терпелив и не отказывался от ласки Отца… что, коли говорить честно, происходило, потому как недалече стоял задумчиво на них поглядывающий Перший. Седми просто не желал своей строптивостью расстраивать Першего… Расстраивать, поелику дотоль на вопросы старшего Димурга по поводу чревоточины и пропажи Отекной, Вежды толком никак не отозвался, сказав нечто невразумительное вроде «было так надобно».