Средина. Том 1

Асеева Елена Александровна

Старший Димург тотчас провел дланью по телу лучицы, затронув струящиеся по нему также, словно в сетчатом орнаменте, символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы плавно завибрировавшие своими стройными рядьями и прильнул губами к очам, в которых попеременно вспыхивали и вовсе густые блики света, однородного смаглого цвета.

— Мой милый… милый малецык, — прошептал Господь, вкладывая в каждое слово всю свою отцовскую привязанность и не менее сильную пережитую им боль, тревогу. — Послушай, меня внимательно, не перебивая. Я обо всем произошедшем, о нашей разлуке, твоем похищении знаю от Родителя… И это я… я виноват в твоих переживаниях, боли, болезнях… Прости меня, бесценность…

Несомненно, я не заслуживаю того, чтобы ты был обок меня, не заслуживаю твоей любви, привязанности… Но я так рад, так рад, что, несмотря на пережитое, ты не изменил своего решения и все еще жаждешь быть рядом со мной… И я тоже того хочу… жажду… лишь о том и думаю… Думаю о том моменте, когда завершится наша разлука, и мы будем вместе, и сумеем обо всем потолковать… обо всем… Но нынче… нынче очень многое зависит от тебя… Потому я прошу тебя выслушать меня внимательно.

Зиждитель резко прервался, потому как под Крушецом судорожно сотряслось тело мальчика и кровавая капля выползла из правой ноздри да замерла на ставшем плотной, как корка, слое мази. Еще мгновение и вторая капля, вже по проторенному пути подтолкнув первую, и смешавшись с ней воедино, дотекла до верхней губы юноши, приобретшей даже под мазью голубоватый цвет.

— Господь Перший, поторопитесь, время на исходе, — обеспокоенно дыхнула, стоящая где-то вне круга свечей рани, оттененная светом откидываемым лучицей.

— Крушец, — взволнованно и очень настойчиво проронил старший Димург и черты его лица, также как и золотое сияние наполняющее темную кожу, приметно задрожали. — В этой жизни более не тереби мальчика, оставь в покое. Он и так достаточно много думает, повышенно чувствует боль, свою и чужую, сопереживает и совсем лишне тревожится. Успокойся сам и так как ты полностью владеешь его мозгом, умиротвори мальчика. Необходимо, чтобы он прожил, как можно дольше и жизнь его была спокойной. Постарайся не вмешиваться в течение снов, не посылай в них накопленное тобой. Выброс зова делай мягче, сказывай о своих желаниях Родителю более ровно, спокойно. Не стоит горячиться, ибо тогда получается сумбур, и тебя Родитель не может понять… Приходящие видения воспринимай мягче… не противься им… слушай заложенное в тебе и тогда их чреда будет проходить многажды степеней, прерывистей… И, конечно, все, что тревожит с выдохом, отправляй Родителю… Ты понял? — голова лучицы малозаметно качнулась. — Теперь по поводу следующей жизни и это не менее важно, чем мною только, что озвученное.

Тело Яробора сызнова дернулось… и как-то конвульсивно дрыгнули его руки и ноги, стараясь выскочить из удерживающих их недр кушетки, а секунду спустя алая кровь тонкими струйками потекла из обеих ноздрей, заливая чуть приоткрывшийся рот.

— Господь Перший, время, надо завершать, — голос рани Темной Кали-Даруги уже не скрывал своего волнения, и она даже шевельнулась, словно собираясь вступить в круг описанный свечами.

Однако Бог торопливо вскинул руку и махнул в ее направление, останавливая тем самым демоницу на месте. И тотчас и вовсе энергично качнулись стены и свод кирки, так вроде кто-то жаждал через них войти, и днесь пытался пробить широкую али узкую брешь.

— Крушец, мой бесценный, — продолжил говорить Перший, вже заметно быстрей и с какой-то несвойственной ему горячностью, от каковой дотоль удерживал свою лучицу. — Следующая жизнь очень важна. Посему ты должен выбрать здоровую плоть. Оставь свои предпочтения по поводу ума и любознательности… В- первую очередь физическое здоровье плоти… Засим не изводи ее, не томи тоской ко мне и смурью, вспять успокаивай, поддерживай. Тогда ты должен выступать уже сам как Бог. Предоставь ей спокойно выбрать свой путь, найти духовное начало и смысл жизни. А когда поймешь, что плоть готова, выдохни из себя все накопленное. Ты поймешь, как надо это делать… Это все прописано в тебе Родителем. И запомни, в той жизни

не только Боги, но и ты не должен вмешиваться в течение жизни, абы плоть должна объединиться с мозгом, и с тобой. Она должна стать твоим костяком, стержнем… мощным…сильным, который ты переработаешь. Ты понял?

— Да, — отозвался Крушец и его резкий свист в этот раз был точно приправлен всхлипом. — Как долго… долго… Ты говорил Отец все пройдет быстро. Но нет! все слишком долго.

— Просто, все получилось не так как я желал, — умиротворяюще проронил Перший и нежно проведя перстами по телу лучицы, переместил с собственной кожи золотое сияние на него…так, что враз потемнело его лицо и руки. — И в том повинен я, мой малецык. Но нынче все зависит от тебя… И я прошу… прошу тебя… пообещай, что исполнишь, все о чем я тебя попросил… пообещай Крушец.

Яробор Живко нежданно туго дернул конечностями, и по его телу пробежала теперь явственная зябь. Она коснулась не только кожи, точно вскинув вверх слой мази и тем проложив по его довольно-таки ровной поверхности многочисленные трещины, но, кажется, прокатилась и по внутренностям. Отчего в местах трещин проступила совершенно белая кожа, живописавшая различимые даже под слоем мази синие вены, бурые нити жил и нервов, мгновенно выпучив их вверх и увеличив в ширине. А погодя изо рта юноши выплеснулась кровавая слюна, также скоро перешедшая в кровавую струю.

— Господь, вы убьете господина, — рани это дыхнула весьма негодующе и теперь шевельнулась зримо. — Убьете… Легкие надорвались, мы не успеем его спасти.

— Крушец… обещай… обещай, — тревожно зашептал Перший, прикладываясь губами к очам лучицы.

— Обещаю… обещаю Отец, — хлип, словно Крушец собирался заплакать, почти поглотил последнее слово.

— И не тяни с вселением. Как только будет разрешение, вселяйся… Не тяни, — добавил также скоро Димург и легохонько приподнял голову лучицы, подсунув под ее затылок ладонь, подталкивая в сторону груди и тем самым заставляя скрутиться в ком сияния. — А теперь сам, сам войди в плоть… И будь аккуратен, не навреди мальчику, мой драгоценный малецык, мой любезный Крушец.

Лучица, подталкиваемая рукой Бога нежданно вельми резво скомковалась в районе груди. И данное действо проделала не только голова, наматывая на себя сияние, но и удлиненный хвост, будущие ноги. Вмале они будто два вала сошлись в одно целое и вновь образовали округлое тело, похожее на водяной пузырь, оный медленно принялся втягиваться… вернее вползать в расщелину груди юноши.

— Господь! Господь! — голос рани демониц явственно выдыхал из себя не только тревогу, но и досаду, ибо Перший неотрывно смотрящий на исчезающего Крушеца, вроде как окаменел. Не двигались не только руки Зиждителя, черты лица, но даже замерло золотое сияние на коже.

— Господь Перший! — Кали-Даруга почти выкрикнула и тот же миг ударили в бубны ее сестры демоницы, стараясь пробудить своего Творца.

Димург резко качнул головой, обретая себя, и не столько от зова своих созданий, сколько от состояния самого мальчика. Понеже нежданно тело Яробора Живко лихорадочно затряслось, а изо рта густой пеной выплеснулась потоком юшка, заливая ему подбородок и шею. Перший, торопливо шагнул назад, выходя из круга и тотчас в него прямо-таки вскочила Кали-Даруга. Она смятенно ощупала мальчика, и, вогнав правую руку в поверхность кушетки, вырвала из ее глубин мелко трясущуюся голову. Но лишь для того, чтобы приткнуть к кровавым губам большой кубок полный красной, вязкой вытяжки, кою спешно стала вливать в рот юноши. Старший Димург также скоро взметнул руку вверх и прочертил в воздухе вытянутыми перстами треугольник, и тогда же дотоль монотонно вибрирующие стены, свод и пол кирки туго качнувшись, застыли, а окутывающий их легчайшей пеленой черный дымок впитался в саму гладкую поверхность. И тотчас малой зябью заколыхалась серебристая завеса, все время обряда недвижно окаменевшая.