Срединный пилотаж
Шрифт:
– А ты куда их клал? – Удивительно трезвый вопрос от телки, торчащей, как шпала.
– Да, никуда я их, на хуй, не клал! – Орет Блим Кололей. – Я приходовался. Прихожу – все убрано.
– Тогда, кто все убирал? – Удивительная логика, особенно для женщины, прущейся, как мокрый хуй по стекловате.
Блим Кололей и Лизка Ухваттт несколько секунд молча смотрят друг на друга. У Блима Кололея отвисает челюсть, а Лизка Ухваттт многозначительно поднимает остатки бровей. Блим Кололей Переводит взгляд на Клочкеда, а Лизка Ухваттт на Светика Зашкуррр.
– Кто? – Едко спрашивает Блим
– Кто? – Зловеще вопрошает Лизка Ухваттт.
– Да, отъебитесь, вы. – Машет на них бутылкой со вторяками Клочкед, сбавляя обороты. – Забыли, кто варил?
Квартира спасена. Ура мне!
Блим Кололей кивает. Действительно, варил Клочкед, он же и первым ставился и, значит, в приборке винтоварного стола участия не принимал.
Взгляд Блима Кололея перемещается на Светика Заркуррр. Совместное смотрение выводит ее из ступора. Светик Зашкуррр начинает осознанно шевелиться, смахивает пепел с джинсов и, сощурившись, смотрит на бьющие зловещим красным светом глаза Блима Кололея и Лизки Ухваттт.
– Вы чего? – Спрашивает Светик Зашкуррр.
– Ты убиралась!? – Хором говорят Лизка Ухваттт и Блим Кололей.
– Ну, я… – Лениво отмахивается от режущих глаза лучей, источаемых зрачками винтовых Светик Зашкуррр.
– Куда ты компот дела? – Орет на нее Блим Кололей.
– Да, никуда я ничего не девала. – Светик Зашкуррр начинает понимать, что дело-то серьезное. Компот это: Это такая, брат, ценность: В общем, без него – никуда. И, за долгие месяцы ширяния истина эта успела отложиться в долговременной памяти Светика Зашкуррр и теперь без изменений оттуда успешно извлечена.
– Я баяны собрала, пузырьки, а бумажки всякие ненужные – выкинула.
– Признается, наконец, Светик Зашкуррр.
– Ага!!! – Торжествующе воскликивает Блим Кололей! – В них и был компот завернут! – И он лезет под раковину и извлекает набитое до краев помойное ведро:
За те двое суток, что прошли с начала винтовой сессии, туда было что покласть. Добрый десяток пепельниц, пакет с прокисшим молоком, кучи чайных нифилей вперемешку с юзаными баянами, струнами и прочими пищевыми и торчальными отходами.
Светик Зашкуррр с ужасом взирает на это сосредоточие мусора. Даже Клочкед прекращает трясти бутыль с вторяками и присоединяется к вдумчивому созерцанию помойки.
Лишь Блим Кололей настроен крайне решительно. Он расстилает на полу газету и, предварительно вытащив пакет с прокисшим молоком, вываливает на нее все ведро! Вне своей емкости весь этот мусор являет собой крайне удручающее зрелище. В нем постоянно происходят какие-то подвижки, шевеление, и, участникам марафона, у которых в глазах и так все сдвигается, глючится, что эта куча мусора – живое существо и через секунду-другую из него вылезет какая-то пакость типа дерьмодемона, хотя «Догму» из них смотрел только Клочкед.
Но дерьмодемона не появляется, это же киношная выдумка, зато из-под всякой гадости показывается наркоништяк. Он состоит из использованных машин, его одежда – фантики из-под струн, он щерит в добродушной улыбке острейшие выборки: Впрочем, некоторые из них достаточно тупые: Его пальцы
– оранжевые пятерки. Его хуй – белая десятка.
– Подставляйте веняки, мальчики и девочкИ! –
В его баянах и венах, сделанных из кербиков, взятых из системы для переливания крови, течет чистейший винт. И все марафонщики, блаженно улыбаясь, радостно подставляют наркоништяку свои истыканные руки. И их нимало не заботит, что аппаратура-то уже пользованная: Что в ней чей-то контроль: А ведь у Блима Кололея и Лизки Ухваттт – гепатит Ц:
Стоп! Чего это я?
Ведь тогда все на этом и закончится. Все втрескаются, поставятся, вмажутся, а потом начнут ебаться, ебаться, ебаться: А кому это интересно?
Вот тебе, мой недоумевающий прозрачный читатель, это интересно? Ах, тебе интересно, маньяк ты сексуальный! Так обломись, симпатяга!
Контрахроника 2.
Время, назад!
Нет, ну какого хуя этот наркоништяк вылупился именно сейчас? Нет, положительно, мои герои прекращают мне повиноваться. Ведь наркоништяк – вообще из другой главы, да и: Но об этом чуть позже. Итак, продолжим: В смысле, начнем со старого места.
Блим Кололей настроен крайне решительно. Он расстилает на полу газету и, предварительно вытащив пакет с прокисшим молоком, вываливает на нее все ведро! Вне своей емкости весь этот мусор являет собой крайне удручающее зрелище. В нем постоянно происходят какие-то подвижки, шевеление, и, участникам марафона, у которых в глазах и так все сдвигается, глючится, что эта куча мусора – живое существо и через секунду-другую из него вылезет какая-то пакость типа дерьмодемона, хотя «Догму» из них смотрел только Клочкед. Конечно, никто оттуда не лезет, нету там никого:
Кажется, что найти в этом скопище отходов какие-то мелкие бумажки, просто невозможно. Однако Блим Кололей становится на колени и, вооружившись десятикубовым баяном с выборкой, принимается раскапывать бычки, подцепляя на струну все кулькообразные, пакетиковидные и прочие подозрительнопохожие на требуемые бумажки.
Лизка Ухваттт, славящаяся своей невозмутимостью, невозмутимо отступает на несколько шагов и, доблестно сдерживая рвотные порывы, в моменты когда на выборку подцепляется селедочный хвост, с которого сыплются петухи, пепел и струны, невозмутимо скипает в комнату.
– Я трескаться не буду! – Успевает она произнести, но на это никто просто не может обратить внимания, ибо все внимание оставшихся присутствующих настолько безраздельно занято происходящим на полу, что на поглощение любой другой информации его не хватает.
Газеты давно не хватает. Мусор расползается уже по полу, но Блим Кололей продолжает свои археологические изыскания. Теперь он завладел банкой из-под шпрот и выскребает из нее последние чаинки.
Клочкед, больше не в силах сдерживаться, присоединяется к Блиму Кололею. Вторяки уже отбиты и теперь ничто не может удержать Клочкеда от погружения в помоечную стихию. И, надо сказать, ему везет. И везет практически сразу. Ведь Клочкед подходит к процессу поисков мало того, что творчески, так еще и использовав свой интуитивно-логический ясновидческий инстинкт. Клочкед завладевает ведром. Там остается еще газетка. И под ней-то, среди прилипших окурков, и обнаруживаются искомые два масеньких кулька с черным и красным: