Средняя степень небытия
Шрифт:
– Не нужно притворяться, что ты ищешь спасения у Всевышнего. Спасения ищут живые, а ты не живое тело, а дух, сотканный из греха. Я давно поняла тайну, почему ты оставался неуязвим, когда я много раз убивала тебя. Золото: зубы и крест, единственно честное неорганическое вещество, которое у тебя есть!
Спрятавшаяся Софья обливалась слезами, страдания душили её. Она еле сдерживалась, чтобы не ринуться на выручку любимому.
В грот вошли десять мужчин в просторных клеёнчатых халатах, которые бывают у врачей – патологоанатомов на вскрытиях.
– Софья Софьевна, новую партию грехов привезли. Надо работать или рабочий день уже кончился?- спросили мужчины.
– Всем в цех! – приказала Третья-вторая-первая Софья, открыла дверь и, рассекая пол гвоздями шпилек, потащила за руку безвольного Борецкого вслед развернувшимся «анатомам».
Следующее помещение параллельного мира или завода, как хотите, представляло цех, центр которого занимали сверх каких-либо человеческих пропорций мясорубка и необычной конструкции столь же огромных размеров весы. Люди в просторных клеёнчатых халатах, «анатомы», на чём-то вроде электрокаров, возможно, машины питались другой энергией, подвозили неясные скользкие кровяные массы в плоских сверкающих тазах, поднимали общей ёмкостью наверх и засыпали в мясорубку. Софья Софьевна оставила Борецкого беспомощным медиумом стоять в центре зала, а сама взялась отдавать приказания рабочим, подходя к некоторым с требованиями и указаниями. Красивые черты лица её искажались до уродства. Чтобы перекричать шум работающих машин, она широко открывала рот, переходила на невразумительный визг.
Внезапно мясорубка забарахлила. Её остановили. Бригада ремонтёров, не отличимых по спецовкам от «анатомов», принялась за почин. Софья и Борецкий стояли, ждали. На подъёмнике они поднялись на смотровую площадку мясорубки. Отсюда хорошо было наблюдать за работами. Тут они встретили множество духов умерших японцев. Японцы фотографировались с видом на сверкавшие на свету детали мясорубки, перекусывали сэндвичами с кофе. Умершие немцы выражением лица показывали, что они другое, чем японцы, но делали то же самое. После починки мясорубка снова заработала. Красивое движение составных частей вызвало единодушные аплодисменты собравшихся. Заплакал ничего не поняв, лишь только младенец еврей. Со смотровой площадки хорошо было видно, как нечто бестелесное, окрашенное солнцем в розовое, прокручивается чрез лезвия механизма. Трущиеся части, хруст разрушаемых костей и раздираемых тканей звучали органом. Хор человеческих голосов складывался из гнусных всхлипываний, сладчайших рыданий и необузданного корявого смеха. Третья-вторая-первая Софья украдкой наблюдала за Борецким. Она надеялась, она надеялась, что зрелище растормошит его безучастность. Но тот пребывал в защитном ступоре, как если бы мёртвому в театре мёртвых пришлось играть роль мертвеца. Не найдя в облике Борецкого признаков жизни, Софья коротко взвизгнула от раздражения и толкнула его вниз. Площадка вымазанная человеческой лимфой оказалась склизкой. Взмахнув руками, Борецкий полетел в жерло мясорубки. Зеваки зашуршали голосами, подбежали ближе, щёлкнул фотоаппарат. Никто не решился подойти к краю площадки. Духи, выставив ноги, со страхом заглядывали вниз. Общее чувство овладело всеми, бывает оказывается и хуже, чем им сейчас. На Софью Софьевну смотрели с испугом, как на чёрную героиню.
Остолбеневшая Софья, подошедшая ближе, смешавшаяся с духами туристов, некоторое время стояла молча, с ужасом ожидая превращения любимого в колбасу. Потом она опомнилась, собралась и в бешенстве набросилась на хохотавшую начальницу. Но чем сильнее Софья трясла Софью Софьевну, чем громче кричала о своей любви к Борецкому, тем больше начальницу захватывал смех.
– Глупая, да ведь меня давно саму тошнит от неблагодарной работы администрации Страшного Суда. Думаешь, легко возиться в чужих грехах? А за Борецкого не волнуйся, ему эта процедура на пользу, - и Софья Софьевна снова рассмеялась истерическим смехом, указывая на Борецкого, вылезшего из мясорубки совершенно целым. Борецкий встряхнулся, сбросил с брюк чьи-то налипшие кишки и поправив мундир, полез на весы.
– Видишь? – продолжала начальница. – Ему этот массаж в кайф! Ведь часть грехов остаётся в лезвиях и ножах нашей, увы, несовершенной машины. Смотри, как он, довольный пошёл взвешиваться! – но едва успела Софья Софьевна договорить, как обезумевшая Софья с возгласами « Любимый, я нашла тебя!» - уже пыталась душить в нежных объятиях Борецкого.
Борецкий холодно высвободился и с недовольной гримасой пробубнил:
– Во-первых, мадам, я не Арсений Дмитриевич Борецкий, а любовник Софьи Софьевны. Лик же Борецкого я принял на два дня для развлечения. Во-вторых, не впутывайте меня в ваши грешки, я от своих отмыться не могу. Я вон палец прищемил! – он как ранее Софье Софьевне протянул Софье палец, на котором гримом была нарисована красная царапина.
Софья попятилась назад, к выходу. Едва она успела проскочить в тоннель, как стена анатомов за ней сомкнулась. С призывом: « Лови, наш клиент!» - они кинулись следом с фонарями. Лучи света паутиной опутывали Софью. Ей потребовалось два километра изматывающего бега, чтобы преследователи отстали.
Скользнул по стенам тоннеля последний фонарь, стихли прыжки преследователей. Софья отдышалась, но успокоение она обрела не надолго. Она уловила отдалённое шуршание, будто кто-то не открыто гнался, но осторожно полз за спиной. Порой крались так тихо, что о присутствии новых преследователей можно было только догадываться. Бесконечный лабиринт из множества пустых тёмных комнат, диких длинных заброшенных перекрещивающихся коридоров таил явную угрозу.
Софья открывала и захлопывала множество разнообразных дверей, спускалась и поднималась по причудливым лестницам. Сзади она чувствовала смертельную погоню, переместившийся опять вперёд, влек её любимый голос. Ей казалось, что вот-вот она настигнет источник сладчайшего пения. Но чудящийся зовущий манящий голос всё удалялся, запутывая Софью в лабиринте, придавая мышцам силу, но обволакивая сознание неземной слабостью.
В двухсот первый раз спускаясь по одной из винтовых лестниц лабиринта, Софья набрела на полумрачное помещение, напоминающее винный погребок. К изумлению и радости она скорее ощутила, чем увидела проявление безопасной жизни, не таящей ни угрозы, ни преследования. В погребке стояло множество маленьких ванн, наполненных изумрудной водой. В ваннах сидели хорошо одетые мужчины. Все с шикарными цветными волосами, они, погружённые в спокойствие, пили пиво. В середине помещения с десяток склонённых фигур, сидело за столами, трое-четверо занимали место у стойки. Софья хотела и не как не могла разглядеть лица бармена, это раздражало её, давало почву для неясного, нового ещё малого беспокойства. Софья внимательно обошла столы и ванны, в которых сидели причудливые люди, и обнаружила, что ошиблась, помимо мужчин, тут были и женщины. В посетителях погребка не чувствовалось агрессии, они не обращали внимания на Софью, занятые еле слышными разговорами друг с другом. Беседы за столами и в ванных не содержали похоти, будто мужчины были ангелам, а женщины - пацанками с вытравленным полом. Атмосфера не страшила, не отторгала, насыщала умиротворением. Чем ближе подходила Софья к центру зала, тем красивее полнокровнее, развитее становились мужчины и женщины. Это уже были образчики совершенных людей, о которых мечтают мыслители. За благородством и безмятежностью форм, поз, осанок, черт ощущалось внутреннее достоинство, знание и покорность неизбежному. Софья никогда не встречала образцов человеческой породы в реальной жизни, и она остановилась заворожённая. Желябов, похожий на него Борецкий, приближались в отвлечённой нематериальности к образцам, здесь прибывал улей совершенных форм. У Софьи мелькнула анафемная мысль, не скрывал ли кто этих людей специально, чтобы миру никогда не даны были ни полная красота, ни безизъянный рассудок, ни сдержанность чистоты, лишь глупость, ущербность, эгоистичная скаредность. А если и справедливость, то справедливость палача.
За одним из столов Софья заметила женщину с высоким лбом, правильным носом, полной соразмерностью подбородка, скул и очертаний больших серых глаз. Женщина не влекла и не отталкивала. Она пребывала. Софья узнала здесь себя, вернее, ещё одну Софью, Софью – образец. Софья сидела в чёрном до пят плаще с капюшоном на голове. На коленях она держала спеленатого младенца. Софья сразу уверовала, вдруг почувствовав в младенце будущую святую Деву Марию. Заметив Софью, женщина спрятала грудь, которой кормила девочку и заплакала. Женщина привычно вытерла рукавом платья слёзы и протянула завёрнутого в одеяло ребёнка Софье.
Софья взяла свёрток на руки, откинула одеяльце и обнаружила, что младенец мёртв, рот его залит молоком, которое, давя грудь, пыталась влить в него мать. Испытывая животный ужас, ни сказав ни слова, Софья закрыла скукоженое личико одеялом, протянула ребёнка женщине назад, будто у неё, Софьи, он был мёртв, а у той мог бы и жить. Но женщина не взяла ребёнка. Софья повторила попытку, и тогда женщина в чёрном плаще произнесла:
– Что же ты от своего дитя отказываешься? Забыла, что после гибели Борецкого убила его, так и не успевшего родиться на шестом месяце?
– Ты что с ума сошла?! – прошептала Софья.- Ребёнку больше года, считая от зачатия. Это ты нянька его не уберегла.
– А Борецкому он был нужен?
Софья растерялась:
– Не знаю.
« Не знаю, не знаю, не знаю» - эхом разнеслось по тёмным коридорам
– Ни чего ты не знаешь, - сказала женщина в чёрном. Она раз за разом безуспешно пыталась навязать Софье мёртвый свёрток.
Софья повернулась спиной и сделанным видом подошла ближе к людям с цветными волосами, которые по-прежнему сидели в ваннах и вокруг столов и вкушали пиво. И вдруг она обнаружила, что в погребке есть окно, завешенное серой холстиной, откуда врывались бурные аплодисменты и крики.