Средняя степень небытия

Сорокин Александр Сергеевич

– Принесла рекомендации?

– Какие рекомендации?

– Что работала в подобных заведениях Вены, Парижа или Москвы. Без подобных рекомендаций не берём.

– Я не захватила с собой подобных рекомендаций, - уклончиво отвечала Софья. – Я не знала, что потребуются рекомендации.

– Милочка, у меня конкурс шесть человек на место… Есть справка от врача?

– Нет.

– Ты что прямо с улицы ко мне ввалилась? – старуха откинулась на стуле. Надела, взяв со стола пенсне на шнурке, водрузила на горбатый нос и две минуты с гротескным изумлением рассматривала Софью. Но совершенная внешность её с большими ясными глазами, чувственным ртом, развитыми бёдрами и узкой талией, произвели на неё известное впечатление, и она решила продолжить расспрос. Не часто в заведение баронессы обращались в поисках работы дамы благородных кровей. Софья ничего не говорила о своём происхождении, но старуха почувствовала, что у кандидатки на поступление в заведение имеется редкий дар, способный привлечь определённую публику, хотя большинство посетителей предпочитали скорее опускаться в удовольствиях, чем подниматься.

– И что ты умеешь делать?

– Я готова… спать.

– Как спать? Так – хр-хр-хр, - старуха изобразила спящего человека. Она захлебнулась от смеха и вставная челюсть чуть не упала в стакан.
– Ладно, иди под… - помойся, потом поговорим, - сжалилась

старуха, глядя на дрожащую от холода и унижения Софью. Сделав большой глоток чая, баронесса позвонила в колокольчик.

Вошли две одинаково одетые служанки, обе в красных платьицах, синих чулках и посыпанных бисером кокошниках, одна брюнетка, другая – русая. Брюнетка повела Софью в ванную, а русая выкатила из-за ширмы инвалидное кресло, с массой предосторожностей перевела туда баронессу, усадила, накрыла клетчатым пледом. Старуха нажала зелёную резиновую грушу, соединённую с бронзовым рожком. Рожок издал протяжный ноющий звук, напоминающий те, что производят карпатские трембиты. Сей знак означал, что наступила пора объезда владений, проверки чистоты комнат, туалетов и внешнего вида сотрудниц. Перерыв заканчивался и через сорок минут заведение открывалось на вечер, последний продолжался до утра. По красному с золотыми шнурами ковру; устилавшему паркетный пол, старуху везли по коридору, куда выходили комнаты. Подъезжая к комнате, баронесса трубила в рожок, дверь открывалась и показывала себя сотрудница. Вид ей следовало иметь бодрый, улыбку милую и широкую, рапортовать о готовности к труду и здоровье в свободной манере, о проблемах и пожеланиях высказываться ненавязчиво без нажима. Старуха интересовалась делами наперсниц, их привязанностями, семьёй, если таковая была, желаниями обновить гардероб, переменить комнату или уйти в отпуск, график его, как и кривые месячных, вывешивались в коридоре на видном месте. Баронесса, женщина образованная, посвящавшая свободное от работы время не только разбору ссор и интриг воспитанниц, но и чтению, как любовных романов, так и утопистов, установила в заведении некую коммуну, провозвестник будущего. « Девочки» за труды не получали ничего, клиенты проплачивали в кассе, на которой не доверяя ни кому сидела сама хозяйка. Отказавшись от зла в виде ничего не значащих кредитных бумажек, курс которых как в доказательство постоянно падал, баронесса солидарно с предложениями лучших умов планеты открывала сотрудницам возможность получения множества бесплатных услуг и удовольствий. « Девочки» бесплатно четыре раза в день ели, при чём на каждую позицию, будь то первое, второе или третье, выставлялся ассортимент из двух-трёх вариантов. Пробу снимал врач, прикреплённый к заведению, ему баронесса тоже не хотела платить, но после закатанной истерики, угроз уйти, отказа вместо денег принимать любовь сотрудниц, что как справедливо отметила Элизабет фон Гроденберг, тоже стоило не мало, она вынуждена стала платить врачу тайно, чтобы не портить сотрудниц. Девочки бесплатно получали медицинскую помощь доктора, бесплатно баронесса читала им по вторникам лекции, содержащие основы гигиенических и социально-утопических знаний, проще – как не забеременеть и почему вредны деньги. Бесплатно они проживали, скрывались от полиции, мылись, без их затрат фон Гроденберг их одевала, считаясь с внешностью и всегда справляясь о вкусах, которые к сожалению, нередко у девочек отсутствовали. Деньги выдавались, исключительно при расчётах, уходе из заведения, при этом нередко наблюдались скандалы, доходившие до рукоприкладства с тасканием за волосы. В подобных случаях вызывался околоточный, неизменно встававший на сторону баронессы. Понятно, что выбрать подобную жизнь могли лишь девушки отчаянные. Контингент баронессы составляли скрывавшиеся от правосудия воровки, мошенницы, попрошайки, детоубийцы, сироты, отставленные содержанки, не нашедшие места, потерянные или просто неумные. Оценив Софью, баронесса поняла, что и та явилась в весёлый дом не просто так.

Проехавшись в инвалидном кресле, поприветствовав девочек, убедившись в их трудоспособности и послушании, до лета ещё было далеко, лишь Лизонька попросилась в отпуск в Рязань по семейным обстоятельствам, старуха подкатила к последней двери по коридору, толкнула колесом коляски. Незапертая дверь раскрылась. Содой доктор, осматривавший Софью, высунул голову над гинекологическим креслом, пальцем в резиновой перчатке приблизил очки к носу, что бы сфокусировать выражение лица баронессы.

– Что новенького? – спросила старуха.

– Невинна, - недоумённо пожал плечами доктор.

– Невинна? – протянула старуха, рот её осклабился в невразумительной улыбке.

Софья села в кресле, поджав ноги.

– Вот и славненько! – сказала баронесса. – Сегодня к нам ожидаются офицеры. Получишь боевое крещение… Тебя как зовут-то?

– Зовите меня Мариной.

Обещания баронессы не сбылись. Офицеры в тот вечер не пришли. Никому другому Софью тоже не предложили. Её оставили в покое. Остаток ночи она провела в постели, глядя в лепной с розовыми толстяками-амурами потолок, размышляя, что делать дальше. Странное дело, хотя Главный Враг был убит, она не испытывала удовлетворения, скорее - усталость, разочарование, опустошение. Уничтожение Царя являлось целью, с исчезновением цели сделалась бессмысленной сама жизнь. То, что после разрушения следует непременно строить - атавизм консервативного ума. После применения насилия новое должно вырасти на развалинах ненасильственно, что будет, то будет, чего достойна почва. Так учили товарищи. Желябов? Может быть её опустошало его отсутствие? Мнение фарисеев соединит их в любовники, но их связывали другие, новые отношения, которые передать так же сложно, как описать то чудесное общество, что возникнет после серии совершённых её товарищами убийств. Организация делилась на тройки, но помимо троек существовала ещё одна сверхсекретная защита. Трое руководителей, она, Желябов и Кибальчич, имели двойников. Похожих людей специально подыскивали и тщательно проверяли. Они должны были служить не за деньги, а разделять убеждения тех, дублёрами которых являлись. Двойник Кибальчича погиб при облаве подкопа на Гороховой улице, когда хотели взорвать министра внутренних дел. Под следствием находился сам Кибальчич. Арестован был настоящий Желябов. Двойник его, верный товарищ, оставался на свободе… А вот дальше мысли Софьи путались, и она то ли от усталости, безразличия, навалившегося на неё, не могла решить возможно самого главного. Софья Перовская была арестована вскоре после удачного покушения на Государя. Но она, Софья, лежала в постели публичного дома, баронессы Элизабет фон Гроденберг, не могла определиться, арестована она подлинная или её двойник. Как ни парадоксально, здесь тоже вступали в действие новые мысли, новые отношения людей, как надеялась Софья, будущего. Её отождествление с двойником. С которым она дружила и которого любила, наступило настолько полно, что она путала, где она, и где та. Вернее, её терзали сомнения, казалось, она знала истину, но во уже опять сомневалась в ней. Софья сжала пальцами голову. Шальные больные мысли метались там. Я устала, это пройдёт, твердила она себе. Мысли о самоубийстве, бессмысленности жизни овладевали, охватывали, хотелось подойти к окну, встать на подоконник, броситься вниз. Пусть её труп найдут у фасада публичного дома. Софья засыпала. Сквозь сон она, наконец, определилась, она решила, что следует найти двойника Андрея, а там станет видно, что делать дальше.

Наутро похолодало. Софья ёжилась под стёганым одеялом. Её никто не будил. Она встала, чтобы поплотнее задвинуть шторы, от непроклеенного окна сильно дуло. Софья тронула штору, ненароком взгляд её упал на улицу. Там внизу стояла та Третья, появление которой столь поразило её на канале. Придерживая тонкой кистью шаль у горла, Третья расспрашивала о чём-то господине в котелке. Лица его Софья не могла рассмотреть. Мужчина в плотном темном пальто стоял спиной, неслышно говоря, показывая на дом баронессы Гроденберг, что-то пояснял, не поворачиваясь, как это обычно делают гиды. Страх парализовал Софью. Ухватившись за штору, чтобы не упасть, она замерла у окна. Ей не было бы страшно, если б она знала, кто эта женщина, столь похожая на неё, что их можно назвать взрослыми двойняшками, не просто близнецами, потому что дети похожие как две капли воды в младенчестве, часто рознятся в зрелости в силу ли заложенных отличий, ещё не проявившихся в детстве, разности в питании или среде, где они выросли. От ужаса, страха, охватившего её, она уже сомневалась, нет ли у неё неведомой сестры. Третья не была двойником. Подлинный двойник Софьи находился в изоляторе. Там его ожидал суд, а потом повешение. Кто же эта третья, не двойник, но тройник? Софье стала казаться, что она сходит с ума. Может этот двойник- тройник продукт расстроенного ума, возбуждённых до предела человеческих возможностей в последние два дня нервов? Схватившись за виски, Софья села на постель.

Валерий сидел в своём кабинете на втором этаже управления, когда послышался звук разбитого стекла. Валерий вздрогнул всем телом, замер и лишь потом бросился на пол, под стол. Почти мгновенно в кабинет вбежали сотрудники, вошёл Данила Евгеньевич. « Что? Что случилось?!» - громко спрашивали в коридоре ожидавшие приёма люди. Данила Евгеньевич торопливо делал распоряжения. Сотрудники побежали. Раздался лязг автоматов, выхватываемых из ячеек оружейной комнаты. Какая-то женщина пронзительно закричала. За окном завыли сирены машин, отправившихся в погоню за показавшимся подозрительным автомобилем. Топот ботинок прогремел по лестнице и стих в направлении дома напротив, где предположительно мог находиться стрелявший. Валерий поднялся. Его охватило возбужденное неосознание опасности. Начальнику и товарищам он рассказывал чем занимался, когда началась стрельба. Все с каким-то недоверием смотрели на него, будто он совершил нечто предосудительное, нарушил общий покой. Никого не задержали, но через полтора часа принесли снайперскую винтовку, найденную на чердаке соседнего дома. Придерживая двумя пальцами, чтобы не стереть возможные отпечатки пальцев, Данила Евгеньевич повертел винтовку, внимательно рассматривая:

– Большими делами занимаешься, Валера, раз удостоился чести, такую дорогую винтовку на тебя выделили!

Чувствуя себя виноватым, Валерий понурил голову, уставившись с пол. Криминалист Евгений, выковырнувший пули из стены и теперь бережно державший их на листе бумаги, хлопнул Валерия по плечу:

– Да, старичок. Всё это неспроста.

Валерия отпустили домой, чтобы он отдохнул. Он шёл по коридору и чувствовал на спине взгляды, будто говорившие: парень, ты совершил нехорошее, ты повязан, ты кого-то прикрываешь, ты кого-то выпустил или обманул, кинул, так просто стрелять не будут. Никаким другим образом покушение на Валерия объяснить было нельзя. Он не вёл в прошлом ни одного большого дела, за которое с ним следовало поквитаться. Сейчас, ведя расследование убийства Царя, Он не нашёл мельчайшую зацепку, неясный след, способный провести к заказчикам преступления. За что же его хотели убрать?

Валерий шёл по улице, и теперь везде ему мерещилась опасность. В мимолетных взглядах прохожих ему чудилось отношение, словно они знали про него то, чего не знал он сам. Купив в киоске газету, Валерий пробежал глазами заголовки, дошёл до объявлений. Увидел знакомый телефон-массаж. Скоро он поднимался по широкой лестнице старого дома. Но здесь в полумраке парадной, слышны собственные гулкие шаги, ему сделалось ещё неприятнее. Если за ним охотились, знали привычки, где как не в притоне удобно было устроить ловушку.

Дверь на цепочке открылась. Безобразная крашенная расплывшаяся старуха выставила в щель крючковатый нос и часть глаза. Настороженный взгляд информационно-оптический щуп её, направленный за спину Валерия, опасливо прощупывавший пространство подъезда. Преобразился в приторно ласковую гримасу. Старуха скинула цепочку, впустила пришельца в тёмный коридор с ободранными обоями. Из полумрака зала выступали три девушки, они смотрели на Валерия, улыбались. Но лишь у двух приветливость походила на искреннюю. Третья, казашка, держалась совершенно отчужденно, раскосые глаза её не светились, по тонким губам бегало нервное тревожное выражение, менявшееся короткой еле уловимой судорогой, кривившей угол рта.

Валерия пригласили в большую комнату, служившую гостиной или залом. Он сел на мягкий без подлокотников пуфик. Девушки в неглиже, под совсем короткими халатами расположились на диване напротив. По просьбе Валерия старуха принесла ему кофе и напомнила условия работы. Массаж одной девушкой, в две руки, стоит шестьсот рублей, двумя – в четыре руки – семьсот, тремя – в шесть рук – восемьсот. Валерий давно не посещал подобные заведения. Последний раз более года назад. Хорошо помнил эту тёмную квартиру, с зачатками мебели. Кроме пуфиков, дивана, маленького стола и узкого серванта с пустыми полками, мебель тут отсутствовала. С потолка отвалилась часть лепнины, толи амура с трубой, толи пионера с горном. Белая краска на подоконниках и рамах осыпалась. Серые от пыли окна сомнительно мыли ли лет пять назад. Помнил Валерий и запах сырости и раздавленного куриного белка, который наполнял воздух. Девчонки же помнили его или делали вид, что помнили. По крайней мере, одна сказала: давненько вы к нам не заходили. От этих слов, произнесённых самой бабкой, высокой с хорошей фигурой серыми глазами, девушкой ему сделалось приятно и боязно. Пугала неправда, он не верил, что его могли запомнить по единственному приходу год назад. Валерий признался, что был здесь один раз и давно. Девчонки отвечали, что им кажется, он приходил чаще. Он якобы признавался, что работает в строительном бизнесе. Валерий не стал разуверять. Беседу вели славянки, казашка молчала. Валерий думал, не от того ли казашка грустит, что её редко заказывают. Он решил взять её, вдруг его выбор, его деньги поднимут ей настроение. Валерий спросил, куда делась ещё одна девушка, совершенно некрасивая, с толстыми руками и ногами, и головой как мяч. Ему отвечали, что она ушла. Сами девушки тоже уходили, но потом вернулись. Валерий встал. Он заплатил за казашку и стройную бойкую. Её подруга миниатюрная хохлушка, та якобы узнала его, показалась не привлекательной. Деньги забрала оставшаяся. Валерия провели в кабинет.