СССР при Брежневе. Правда великой эпохи
Шрифт:
С момента возникновения в России жандармерии, а в Советской России – ВЧК – ОГПУ – НКВД, тайная полиция всегда ставила себя в привилегированное положение по отношению ко всем прочим силовым ведомствам – армии, обычной полиции и милиции. Нередко свои превратно истолкованные ведомственные интересы охранка ставила выше интересов государственных. Еще при царском режиме люди, призванные защищать Россию от великих потрясений, оказывались во главе заговоров не только против чиновников средней руки, но и против первого премьер-министра России А.П. Столыпина, а также членов императорской фамилии. Да что там великие князья! Когда требовалось, рыцари плаща и кинжала готовы были уничтожить руководителя собственного ведомства, лишь бы не расставаться с сытой и спокойной жизнью. И, надо признать, охранка внесла немалый вклад в подготовку революционного взрыва – поднятая ее агентами (типа Азефа) волна террора сыграла в крушении царизма далеко
После революции охранка (теперь ЧК) почувствовала себя еще более сильной и значимой частью государственного аппарата власти. Как писал в солидном исследовании, специально посвященном роли советской тайной полиции в развале Красного проекта, известный своими неожиданными разоблачениями автор А. Шевякин, возникнув, очень скоро советские спецслужбы «стали превосходить уровень необходимости для государства. И вся эта глобализационная мощь КГБ со временем была направлена только на удовлетворение личных запросов части его руководства и тех вождей СССР, с кем приходилось считаться. Так СССР стал со временем не государством, имевшим спецслужбы, а спецслужбой, имевшей свое государство»107.
Выводы Шевякина могут показаться излишне категоричными, но давайте посмотрим, во что на протяжении всей советской истории выливалась самоуверенность спецслужб? Они чувствовали себя настолько уверенно, что пыталась отстранить от власти создавшую ее коммунистическую партию и самостоятельно встать во главе страны неоднократно. Первая такая атака была предпринята чекистами, как сегодня это представляется, еще в 1918 году под прикрытием так называемого мятежа левых эсеров. В годы НЭПа ОГПУ стало инициатором так называемой операции «Трест». Считается, что разработка «Треста» проводилась с целью подчинить русскую политическую эмиграцию интересам большевистского режима. Но не менее возможным было и другое развитие событий – силами «Треста» чекисты вполне могли совершить в стране переворот и открыть двери в Советскую Россию для своих союзников в среде эмиграции. Не это ли имели в виду евразийцы и сменовеховцы, когда писали о скором перерождении изнутри большевистского режима? В начале 1930-х годов очередной шеф советской тайной полиции Г. Ягода оказался ключевой фигурой нового заговора. По форме он был направлен против Сталина, но на самом деле – против партии и страны. О зловещей роли в нашей истории И.Н. Ежова и напоминать не следует. Многие до сих пор наивно полагают, что Ежов был всего лишь слепым орудием Сталина. Но почему же тогда он тайно собирал на Сталина компромат? Разве холоп позволит себе нечто подобное по отношению к своему Хозяину? Особенно ярко проявились претензии спецслужб на власть в деятельности Берии, ставшего ключевой фигурой убийства Сталина в марте 1953 года и на протяжении нескольких месяцев после этого выполнявшего роль фактического лидера государства. Вспомним также, что именно КГБ, как можно было видеть выше, сыграл ключевую роль в устранении Хрущёва108.
Кроме того, важно отметить, что в советских органах госбезопасности всегда были сильны не русофильские, а преимущественно западнические настроения. Только в разные годы чекисты ориентировалась на разные слои западного общества. Первоначально это были европейские и американские ультра-леваки, так сказать, интернационалисты, которые и составляли основной костях зарубежной агентуры НКВД. Позже симпатии чекистов сместились вправо. Берия уже явно чувствовал себя не наивным леваком, а респектабельным социал-демократом, ратовал за широкий компромисс с Западом. Чем дальше, тем больше усиливалась «правизна» политических целей, которые преследовали советские службы безопасности как особое государство в государстве – сперва в сторону идеологии конвергенции, а затем и полной капитуляции перед Западом.
Этот исторический дрейф вправо имел под собой вполне тривиальные материальные интересы – большие, очень большие деньги. О каких деньгах приходится говорить? Во-первых, вернемся ко временам правления «дорогого Никиты Сергеевича». Бурный рост в эти годы теневой экономики не мог пройти мимо всевидящих «компетентных органов». Но почему-то никакой реальной борьбы против нее не началось. К чему бы это? Как показывают некоторые серьезные исследования, в конце 1950-х годов происходит постепенное сращивание спецслужб с теневыми экономическими структурам. Теневиков «доили» и «крышевали» авторитеты криминального мира, а те, в свою очередь, находились под присмотром соответствующих органов, в сейфах которых аккумулировались баснословные богатства. Во-вторых, злую шутку сыграл хлынувший в страну поток нефтедолоров, значительная часть которых перетекала на подложные заграничные счета, через которые якобы осуществлялось финансирование антиимпериалистической пропаганды и разного рода разведывательные операции. Эти теневые деньги были столь велики, что об их истинных размерах приходится только догадываться. Высокие чины из КГБ оказались более кого бы то ни было в советском руководящем слое заинтересованы в размене «власти на собственность», для того чтобы пользоваться накопленным открыто. Шальные «чекистские деньги», как следует из материалов известного современного аналитика Алексея Мухина, собранных им в работе «Игра теней: “Деньги КГБ” против “Денег КПСС”», в конце концов переросли советскую систему и буквально взорвали ее изнутри109.
Выдвиженцем служб госбезопасности, а заодно и всего разношерстного блока ожидавших «ветра перемен» кланов естественным образом становится возглавлявший КГБ Юрий Владимирович Андропов – политик-реформатор, изощренный интриган, утонченный эстет и поклонник всего западного. Без опоры на всю эту публику, в особенности на подчиненные ему службу госбезопасности, Андропов не мог даже мечтать о победе в борьбе за власть со стариками-ортодоксами. Но взлет наверх обошелся Юрию Владимировичу недешево – он стал заложником своего могущества. Встав наконец у кормила государственной власти, он не обрел независимость своих действий и вынужден был проводить политику в интересах тех социальных сил, на которые ему приходилось опираться.
Приход к власти Андропова, как и многое другое в истории, был, с одной стороны, случаен, но, с другой стороны – вполне закономерен. Случаен в том смысле, что на посту председателя КГБ мог оказаться не либерал-западник «железный Юрик», а человек, стоявший на позициях патриотизма или даже умеренного русского национализма, как это было в случае с «железным Шуриком» (Шелепиным). Сам КГБ также мог оказаться под более пристальным контролем общества или Брежнев сумел бы проявить политическую волю и передать власть кому-то из более близких к себе людей. Что же касается закономерности прихода Андропова к власти, то и тут все очевидно: человек, упорно поработавший для достижения вожделенной цели – власти – получил заслуженную награду. В партийном руководстве многие не любили Андропова, но его оппоненты не смогли вовремя сорганизоваться, сделали это только через год, когда что-либо менять было уже поздно. А вот Андропов все делал вовремя, т. е. загодя.
В последние годы жизни Брежнева он очень расчетливо, всеми доступными бойцу невидимого фронта средствами укреплял свои позиции. Его труды не пошли прахом. Никто из андроповских соперников, будь то члены «днепропетровского клана» или лидеры крупных столичных парторганизаций не выступили против восхождения всемогущего ставленника КГБ на высшую ступеньку власти в стране. Более того, на Пленуме ЦК КПСС, проходившем 12 ноября 1982 года, с предложением о выдвижении Андропова на пост генсека выступил не кто иной, как его главный конкурент К.У. Черненко. При этом, как вспоминал В.И. Воротников, Черненко в своем выступлении многозначительно отметил приверженность Андропова к коллективной, коллегиальной работе. Реакция Андропова была не менее многозначительной. В своем ответном слове он пообещал решать вопросы «по возможности коллегиально. Но не всегда к всеобщему удовлетворению».
Тем самым Андропов, даже на уровне ничего не значащего ритуала, недвусмысленно заявил претензии на безусловное лидерство и четко продемонстрировал свое нежелание делить высшую власть с кем-либо из членов советского руководства. Видимо, неслучайно в те месяцы по стране широко распространился довольно острый анекдот (хотя, надо отметить, вполне лояльный и даже в чем-то доброжелательный по отношению к Андропову):
«Идет заседание ЦК КПСС.
– Кто за избрание Юрия Владимировича Андропова генеральным секретарем ЦК КПСС? Поднимите руки! Единогласно! А теперь проголосовавшие могут опустить руки и отойти от стенки».
Избрание Андропова генеральным секретарем ЦК КПСС у нас в стране и за рубежом было встречено неоднозначно. Многие рядовые граждане связывали с Андроповым надежды на коммунистический реванш – все больше и больше людей чувствовали потребность перемен, тихая и уютная атмосфера брежневского времени не могла соответствовать народу, привыкшему встречать и преодолевать трудности. Многие из тех, кто поверил дешевой саморекламе органов безопасности, которая навязывалась в 1970-е годы в многочисленных фильмах и книгах о чекистах, разведчиках и пограничника, теперь верил, что Андропов сумеет навести в стране порядок и придать ускорение ее развитию. Вряд ли доверие к Андропову было бы таким безоглядным, если бы уже в то время стало известно, как относятся к Андропову враги нашей страны – внутренние диссиденты и забугорные наблюдатели, в том числе штатные «прорицатели» западных спецслужб и советологических центров. Многие из них встретили Андропова буквально «на ура», как своего. Вот что сообщает об этом в своей книге Рой Медведев, знавший внутреннюю кухню диссидентов и западных аналитиков не понаслышке: