СССР
Шрифт:
– То есть мы так весело разбегаемся в интересах широких народных масс? – спросила Даша. – Ай какие мы молодцы.
– Ага, – согласился я. – Можно, конечно, как какие-нибудь техасские сектанты да хоть и наши старообрядцы или там молокане, запереться в скитах с ружьями наперевес и биться за торжество истинной веры в веках. Только у тех ребят в основном семейные предприятия, им последователи не нужны. А мы вроде к большему стремились. Так, может, пора малость отступить, – чтобы был шанс вернуться?
– А сколько народу по стране на площади вышло? – спросил Егоршев.
– В районе тридцати тысяч, так? – сказал я и посмотрел на Бравина.
Он подтвердил:
– Двадцать
– Ну вот. Это, мягко говоря, не армия, которая позволит воевать.
– А если бы получилась армия, прямо воевать бы начали? – звонко спросила Даша.
– Ну, Даш, ну перестань, – сказал я.
Рычев наконец созрел.
– Алик, военная риторика от меня в основном исходила, и сдал все я – так что мне и объясняться. Я на митинге хотел, но давайте здесь прогоним – раз Алик уже начал тему, а Дарья Вадимовна развивать принялась.
Он вздохнул, взъерошил редкие волосы и принялся рассказывать – спокойно и невесело:
– Все знают про джихад как про войну с неверными, но термин «священная война», если я не путаю, наоборот, крестоносцы ввели, а джихад, большой джихад означает самосовершенствование и мирное донесение истины до ближних. Если ошибаюсь, Галиакбар Амирович поправит.
Галиакбар Амирович успел удержать протяжный фырк и для краткости предпочел кивнуть.
– Ну вот с войной то же самое. Есть смысл воевать за торжество истины в душах, а не за убиение тел. Как задумывался Советский Союз – не наш, настоящий? Как общество социальной справедливости. Получилась Верхняя Вольта с ракетами. Потом решили – нет, мы не Вольта. Ухватились за шанс сделать евро-азиатскую Нигерию с танками. Не упустили, получилась прелестная Нигерия, бананы дешевле яблок, все заморское, в том числе рабочие и дворники, даже сырье иностранцы качают, а мы пьем, окурки под ноги швыряем, гордимся своими и режем чужих, которых все больше. И вот выпал шанс уже нам с вами, чудесный шанс создать в Нигерии маленькую такую Ваймарскую республику. Со своими рабочими, своими технологиями выше мирового уровня, с чистыми улицами и без фашистов. А потом наплодить таких республик, где чисто, где можно собой обоснованно гордиться и никого не резать. У нас этот шанс отобрали. Хотим, значит, быть Нигерией. Знать, судьба такая. Будем ждать новых чудес.
Рычев замолчал, чего-то ожидая. Все смотрели на него, одни с тоской, другие неловко. Рычев незаметно вздохнул и продолжил:
– Чудеса будут, если останутся те, кто помнит о том, что они возможны, чудеса, и о том, в какой стороне их следует искать. Там, где много работают. Там, где все время что-то придумывают. Там, где ценят друзей, где уважают себя как часть общества, где живут любовью, где, в конце концов, нет окурков и алкашей. У нас есть кому это помнить – четыре тысячи человек не шутка, да еще десять тысяч запредельщиков, полсотни тысяч сторонников и вроде бы совсем много всерьез сочувствующих. Сейчас они, правда, больше озабочены своими зарплатами, продовольственным снабжением и вообще благополучием – это я про самых продвинутых и преданных. И готовы драться за все за это, а не за жизнь совсем хорошую. Драться с нами, а не с внешним врагом. А я, знаете ли, готов драться за сторонников, а не с ними. И за себя драться, пока остальные говорят: «А как же наш годовой бонус?» – не готов я к этому. Неинтересно и вообще. То есть здорово, что мы выбили из Кремля выплату всех накоплений народу. Здорово, что жилье при хозяевах осталось, – одним проклятым вопросом меньше, порчи меньше. Здорово, что народ, который кричал: «Не уедем», теперь радостно денежки считает и с фломастерами бегает, чтобы их домовые модули чужим не достались. Здорово, что без драки обошлось, тем более если драка – как джихад в общепринятом, а не правильном понимании. Где кровь надо лить, в смысле.
– Все государства построены на крови, – сказал Баранов в треть голоса, но Рычев услышал.
– Да, все. И башня из слоновой кости кажется красивой, пока не видны горы слоновьих трупов с выдранными бивнями. Но нам это надо? Если да, если это – то я пас.
Он опять помолчал, и его опять никто не подгонял. Просто смотрели.
Тон Рычева чуть изменился:
– Мы не хотели ничего плохого. Мы хотели вернуть людям молодость, счастье, мечту. Мы не сделали ничего плохого. Мы подарили Родине огромный ресурс, производственный, финансовый и моральный. И не наша вина, что даже в связи с этим многие готовы убивать.
Снова пауза – и снова иной тон, к счастью не такой отчаянный:
– Никто не виноват – знать, судьба такая у Союза: хоть его в раю и из мармелада построй, все равно рассыпушка выходит. Слишком многое на слове завязано. А может, просто правы были наши хантские друзья – плохое место невозможно спасать. Здесь, получается, плохое место. Но надежда осталась, это главное. Не у всех, но у многих. А места – они разные бывают. Кто-то ведь говорил, не помню кто, – у Союза дискретное состояние.
Я помнил кто, но подсказывать не стал. И так довольно тускло было.
А стало совсем, правда, ненадолго: свет щелкнул и сбавил яркость – включился так называемый естественный режим.
– Станцию отключили, – вполголоса объяснил Малов.
– Ух ты, – сказал Баранов. – Не выдержали атомщики. Торопятся. А ничего, что без нас? Хоть бы посмотреть пойти надо.
– Не надо, – сказал Рычев.
– Риф там, проследит, – сказал я. – Ладно, проехали. Ребят, Мак Саныч, большая личная просьба – про джихад на митинге ничего не говорите. Нам только с этой стороны наездов не хватало.
Рычев узко улыбнулся:
– Сам хочешь про это сказать? Дарю.
– Не, я пас. И про то, как все шкурные интересы выше общественных поставили, – тоже, пожалуйста, не надо. Вы правы, конечно, со своей и, наверное, с моей точки зрения тоже. Но по большому счету такие слова не очень справедливы и очень несвоевременны. Не надо обижать людей – они ведь всего лишь люди. Потом сами поймут. То есть поймут – хорошо. Не поймут – чего ж ради дергаться вообще. Только ноосферу пачкать.
– А о чем прикажешь говорить? – осведомился Рычев.
– Прикажешь... Чего вы совсем уж. Ну ладно. Да о том, что вы нам, в принципе, сказали, только без негативной и критической части: ребята, так, мол, и так, перед нами стояла дерзкая задача – показать пример. Мы ее решили. Теперь перед нами стоит еще более дерзкая задача: доказать, что этот пример действует для всей страны. Мы очень верим в вас и надеемся, что вы всем покажете. Ура-ура. Встретимся в новом Союзе, совет да любовь. Что-нибудь в таком духе.
– Алик, прекрасная речь. Давай ты ее и произнесешь.
– Не, Мак Саныч. Вы первую речь толкали, за вами и крайняя. А про мою я как раз хотел у вас совета спросить – чуть попозже, хорошо? Ну ладно. Чего еще забыли?
Егоршев, подумав, спросил:
– А с запредельщиками что будет?
– За них как раз не беспокойся, – сказал Рычев. – Промплощадки и сбытовые сети никуда не денутся, вывеску поменяют – и больше для них вообще ничего не изменится.
– А партийная составляющая?
Рычев усмехнулся:
– Тут все интересней. Предмет для переговоров есть, они продолжаются. Само собой, сильный конкурент никому не нужен, убивать жалко и боязно. Короче, как всегда, попытаются в партию власти влить. Клеопатры, ей-богу.