СССР
Шрифт:
– Ну, если после восьми, то я, может, все-таки подожду до вечера, а? Вдруг Александр Борисович с цементом решит.
5
И от нас ни умельцы ловчить или врать,
Ни предателей всех лицемерие
Не добились неверья в Советскую власть,
Не добились в Коммуну неверья!
– Так что все-таки с этим Кончиковым было?
– С Каменщиковым.
– И ты его выгнал.
– Я так понял, что имею право.
– Имеешь, конечно. И брать кого угодно на какие угодно должности тоже право имеешь – тут только на чутье и полагаться, а оно у тебя вроде есть. И не щетинься так, пожалуйста. Я хочу, Алик, чтобы ты одну вещь понимал. Тут не только проект, не только шанс уникальный – у тебя и роль уникальная. И директор, и великий председатель, и вождь, и Господь Бог.
– Вот попросил бы.
– Хм. С пониманием. Но ты очень молодой, хоть и умница, и физически не можешь ощупать, что ли, такое обстоятельство. Не просто как ты решишь, так все и будет, – но будет сразу и будет на десять лет вперед. И это почти по каждому решению. То есть ты человека не увольняешь, а вычеркиваешь из обозримой вселенной – не пачкая, к счастью, рук. Все, Каменщикова этого никто из известных тебе людей никогда не увидит, мы потеряли его навек. Это огромная ответственность – про честь не говорю, честь явление немножко другого порядка. Ответ нам держать, и не перед начальством, не перед Апанасенко и даже не перед Господом Богом, извини еще раз. Отвечать перед учебником истории и твоими внуками, которые дедку или лохом назовут, или нормальным таким дядькой.
– Одно другого не исключает.
– Это да. Я не хочу сказать, что мы с тобой недостойны, но тут дело в том, что заслужить это невозможно, не живут столько люди, чтобы такое заслужить. Повезло. Надо пользоваться. Не за себя – это-то легко, не за семью или любовницу. За всех своих. Я бы мог купить какой-нибудь небольшой футбольный клуб или иностранную газету, про Апанасенко уж молчу – поверь, он при желании всю Лигу чемпионов оптом купил бы, несмотря на королевские статусы и голосования парламентов, – клянусь, хоть королем бы стал, кабы не печенка Волчи. Видишь, с королевством не срослось, пришлось переквалифицироваться в президенты. Но не в этом же дело. Надо след на земле оставить, на карте, а не в сортире королевского клуба или чековой книжке негра, который только и умеет, что в девятку попадать сухим листом через голову. В цирке на Цветном бульваре половина мартышек это забесплатно сделает. Нам надо страну вытаскивать, и не со столиц, которые гниют и в гное плещутся, а с Сибири, где людям на самом деле надо помогать – и рыбой, и удочкой. На самом деле строить для них новый мир – и их самих заставлять его строить, пока не спились и не передохли совсем.
– Василий Ажаев, «Далеко от Москвы». Я в детстве читал, в больнице. Муть невероятная.
– Тем более невероятная, что на самом деле Ажаев писал про лагерь, в котором сидел и ударно трудился. Не знал, да? Серьезно тебе говорю – такой мемуар, вывернутый наизнанку. Вместо вертухаев активисты, вместо колючки яркие заборы, девушки вместо петухов – ну и шпионы с вредителями для имитации смысла. Перечитай с учетом этого – забавно. У нас, мне кажется, смысл все-таки явнее присутствует. Поэтому нам шпионы, вредители и вертухаи не нужны. Понимаешь?
– Как не понять. Службе эксплуатации срочно требуются надсмотрщики, умеющие управляться с хлыстами. И воспитывать будем, и к управлению привыкать, и шлам отсеивать. Я на Игорька в этом плане большие надежды возлагаю. Правильный такой парень. Он со следующей недели будет лично по нашим вербовочным пунктам ездить, по депрессивным регионам, чтобы зерна от козлов отделять.
– Интерпретации у тебя.
– Да я с этими стройками все слова скоро забуду, кроме матных. Элька уже бить меня начинает.
– Она-то где работает?
– В логистике, такой микроотдельчик на два человека, маршруты считают. На пару миллионов экономии уже насчитали. Концы-то здесь – мама не горюй.
– Это да. Как она, привыкла? Не Москва все-таки и даже не Казань.
– Так это ее родные места почти что. Она ж кузбасская, из-под Новокузнецка. Все маму грозится в гости привезти, я говорю: так давай на свадьбу, она хвостом вертит – успеем. Ненормальная женщина. Но климат для нее самый тот, разве что лето короче и зимой похолоднее будет.
– Да уж будет. Сам-то готов?
– Не знаю. Увидим. В Сибири, говорят, морозы легче переносятся, чем на Волге. И животных этих хоть не будет.
– Животных? А. Это да, комары здесь страстные.
– Кабы только комары. Ладно. Я уже привык. Опять же прародина ближе.
– Так. Какая еще?
– Алтай – прародина всех тюрок.
– Вот ты нудный все-таки, Алик.
– И что характерно, персонал такой же подбираю. Это вы еще с Бравиным или там с Кузнецовым не общались.
– Избавь меня пока от такой радости. Ладно, поехал я докладывать.
– А когда его ждать-то?
– Кого? Президента? Ну, не знаю даже теперь. Он, видишь, все собирался – и тут здрасьте, я устал, я ухожу, я болею, а ты страну перехватывай – не до Союза пока. Ладно, готовенькое показывать будем.
– Куда уж денемся. Мак Саныч.
– Ау?
– А ведь хорошо все вроде получается, а?
– Стучу по дереву.
– Татары не стучат.
– Тьфу на тебя.
– В татар не плюют. А я поначалу, честно говоря, с ба-альшим сомнением ко всему этому...
– Да я уж понял. Тем ценнее. Все, счастливо, я помчался.