СССР
Шрифт:
Тост за родителей Игорь встретил в приятном одурении, махнул, зажевал предпоследним кусочком, с сожалением поглядел на последний, однако отложил, в порядке компенсации бросив на зуб коричневое колечко лука. Никитских немедленно утер губы бумажной салфеткой и принял позу повышенного внимания, Дорофеев аккуратно пристроил столовые орудия на опустевшую ровно сейчас, о чудо, тарелочку. Сыгранность впечатляла.
– Так, значит, о деле, – сказал Игорь, решительно содрал салфеткой верхний слой жира с губ и попытался быстро решить, с чего начинать – партийных или магазинных дел.
Никитских и тут все сделал за него:
– Как лучше, с моих или Валентин Николаича планов начнем?
– Ну, вы хозяин, лучше с вас.
Никитских кивнул и начал с себя. То есть с партии.
Он очень толково изложил план из трех пунктов, родившихся, судя по всему, одновременно с шашлыком. Тем большим было уважение Игоря к свежеобретенному партийному боссу и к себе, сумевшему этого босса найти и в последний момент вытянуть из черной корзины списаний.
Первый пункт предполагал раскачку местных элит в сторону новых ориентиров с одновременной массовой пропагандой того незамысловатого факта, что Союз – это не только хитрые приборы и средства передвижений, но и роскошь общения и вообще довольно ценный мех – на всю оставшуюся жизнь, свою, детей и дальше. Второй пункт предусматривал создание общественного движения – подчеркнуто неказенного, по душевности и обязательности сопоставимого с каким-нибудь КСП или военно-историческим форумом. Сходство было тем большим, что от участников этого движения требовалось только искреннее желание потрындеть на тему: как здорово, что все мы здесь вопреки всему. Дееспособные и просто деятельные элементы будут выдергиваться из этого варева потом, если потребуется, но скорее эта каша нужна для формирования пассивно-позитивного общественного мнения и отвлечения возможных конкурентов.
Последний, процедурно-административный, пункт был, с одной стороны, наиболее четким, с другой – самым размытым. В смысле, два чудом сохранивших независимость депутата областного заксобрания в беседе с Никитских (и когда успел?) были готовы стать носителями союзных идей – высокоморально, не заикаясь, хоть наверняка сладко задумываясь о материальной стороне вопроса. Еще одного вербануть, и можно хоть завтра начать оформление депутатской группы, парочку добавить – получится уже фракция с кучей возможностей и перспектив. Один человек, по словам Никитских, наковыривался без затей, а парочка, и не одна, набежит, когда у нас начнет получаться. Другой вопрос – надо ли нам, чтобы получалось, – по крайней мере, пока ни движение, ни партия не зарегистрированы и даже планы не озвучены. Этим сомнением и объяснялась аморфность конфигурации – и Игорь согласился, что лучше погодить.
На двух с половиной пунктах и сошлись. И снова Игорь не сумел задать тему – с другой стороны, можно ведь было удовлетворенно отметить, что только правильное выстраивание команды по исходным позициям обеспечивает полный самотек нужной интенсивности и в верном направлении. Короче, Никитских замкнул партийную тему рюмкой за три источника, четыре светлые стороны, пятый пункт, шестую статью и семь казней врагам, вкусно отжмурился и продолжил будто с запятой:
– За магазин, Игорь Никитич, не беспокойтесь. Все, нет проблемы, слово-олово. Валентин Николаевич сам, конечно, скажет по фактической, тэ-скэть, стороне. Но есть ведь еще моральная. Фактор, я считаю, совести есть – ну, вы знаете. И об этом Валя не скажет. А я, знаете, отмечу как бы в скобках и положа руку на сердце. Вот посмотрите на него, Игорь Никитич. Вот, казалось бы, неширокий человек, передо мной так пацан. А я, тумба, можно сказать, все эти годы за Валей как за каменной стеной. И вообще, теперь-то можно признаться: мы наконец большую ошибку исправляем, что Валю ставим на место, на котором он должен был быть... стать... в общем, с самого начала.
О том, что сам возвращается на определенное ему не природой, так всемирно-историческим процессом место, Никитских благоразумно или там скромно умолчал, сосредоточившись на затяжном и с каждой минутой все более запутанном рассказе о том, как тяжело было поднимать проект и как Валя не хотел возвращаться.
Видна была выучка переговорщика и партбосса. Стадия «выпимши» тормозов не знает ни в чем, а Никитских знал. И самый лихой полет стопорил как ловкий ножик – клювом в землю и торчим будто с прошлого вечера. Впрочем, трындеть – одно, а делать, тем более с нуля, – несколько другое. Ладно, наше дело человека найти, а уже ему под ногти лезть и вести к партийным вершинам – дело совсем других людей, которые сами виноваты, что не поехали.
Никитских снова ловким диджеем перелился из одной темы в другую – принялся жестко рассуждать на тему того, что, если все срастется, налоговая на цыпках и с полными штанами теплой радости откатит все претензии и будет на заксобрании прощения просить, верно, Валентин Николаевич?
Валентин Николаевич, так и торчавший евражкой, лапка на лапке, неопределенно повел головой. Никитских решил не вдаваться и явно собрался нагонять плановой жути про партийное руководство розницей и ритейловую суть политики: угадывать мечту народа, закупать ее на стороне и продавать потребителю в необходимом, ни больше ни меньше, количестве и так, чтобы не дешево, но и не втридорога. Игорю идея понравилась, но он счел нужным уточнить:
– Вы, Валентин Николаевич, похоже, не слишком верите, что налоговая испугается и каяться будет?
Дорофеев так же двинул подбородком.
Опа, подумал Игорь и чуть долил настойчивости в голос:
– Валентин Николаевич, поделитесь, пожалуйста, сомнениями. В чем затык-то? Не верите в партийный подход?
Дорофеев вздохнул, надул щеки, выдохнул – получилось смешно – и вяло сказал:
– Ладно. Формально я предложение ведь еще не принял, так что лучше сразу. В общем, так. Партийный подход мне на данном этапе довольно фиолетов – это если честно. Но я, знаете, юрист, и мне интереснее всего добиваться правовыми методами.
– Вы знаете, я пару раз общался с разными юристами, и у меня относительно их мотивировок немножко другое впечатление осталось, – отметил Игорь, постаравшись смягчить слова тоном и улыбкой.
– Я, Игорь Никитич, за разных не отвечаю, говорю только за себя, – и вы вроде бы на соответствующую должность не разных зовете, а меня. Секундочку, Алексей Александрович...
– Все нормально, Лексей Саныч, – подтвердил Игорь, а то у Никитских от лица половина осталась, и та испарялась с пугающей скоростью.
– В общем, я что хочу сказать. Проблему налоговой я буду решать занудным крючкотворством. Два возражения уже сделаны, третье готовится, в суд идем, как только получим мотивированный отказ, здесь, понятно, все проиграем, но в апелляции должны выиграть.
– У налоговой?
– Да, у налоговой. Она, между прочим, сама уже не рада – я тут с людьми поговорил... Да и так все понятно, у них доказательная база насквозь дырявая, а мы вполне на козырях. Мы же, в конце концов, не скважинной жидкостью торгуем, а НДС и налог на прибыль уж оттрактованы так, что даже при самом большом желании больше того, что мы давно заплатили, содрать невозможно. Хоть мы «Союз», дочка и все такое. Конечно, суд – та еще лотерея, и очень зависит...
– От цены лотерейного билета, – подсказал Игорь.
– Именно. По уму-то мы и первую инстанцию должны выиграть, но то по уму. Налоговая все-таки, им дома влетать не полагается. Но за следующий уровень я почти спокоен. А тупо давить нас по команде не позволю. И сливать выигрышную позицию ради того, чтобы шарахнуть по той команде другой командой, которая посильнее, тоже не позволю. То есть, конечно, если вы позволите, – завершил Дорофеев с полупоклоном в сторону гостя и улыбкой по случаю внезапного каламбура.