Стадия серых карликов
Шрифт:
Аэроплан Леонидович продемонстрировал нечто подобное балетному прыжку на середину комнаты, затопал ногами и, колотя кулаками воздух над головой, заорал:
— Вон отсюда! Вон! Во-о-о-он!
Ольга Черная Мамба вскочила на ноги и тоже заорала благим матом. Но что она орала!
— Хулиган! Ой! Ой! Ты что дерешься? Помогите! Помогите!!!
Для пущей убедительности она расстегнула жакетик, рванула на груди блузон, еще миг — и прическа испорчена. Когда в комнату на крики сбежались соседи, прототипица отрицательной
— Вызовите милицию! Маша, вызови милицию… Он… меня… дважды… кулаком… по голове! Я его посажу… Посажу…
Степка, которого по тревоге подняла теща, философски-оловянными глазами взглянул на действующих лиц, хмыкнул, эка невидаль, зевнул, ну и надоели, в пивном баре он уже разнимал сцепившихся юнцов и пошел спать, почесывая с хрустом волосатую грудь. Машкина подруга — задрыга, шпана какая-то, а клянчит милицию. Нет, не любил Степка тех, которые чуть что — милицию, автоинспекцию… Теща пыталась остановить, задержать, все-таки мужская единица, но безуспешно — Степка с намеченного маршрута не свернул, добрался до дивана и сразу же безмятежно захрапел.
Тогда теща, святая простота и божий одуванчик, стала названивать участковому — не из любви к законности и торжеству правопорядка. Из любви к «искусству»: а что будет дальше? Вчера, в субботу, ее сообщение о том, как Степка потряхивал соседа, в микрорайоне не вызвало должного интереса, мол, подумаешь, невидаль какая. Но зато сегодня она испытала головокружительный успех среди сарафанного информационного сообщества — с десяти утра до двух с часов дня останавливала товарок возле продовольственного магазина, приемного пункта стеклопосуды, на детских площадках, на семь скамеек перед подъездами присаживалась и рассказывала об ужасти и страсти, приключившихся утречком на кухне. Вот почему бабушка домогалась участкового.
Между тем Аэроплан Леонидович почувствовал, что его тело как бы наливается ртутью и, казалось, вот-вот порвутся все жилы. Он по-рыбьи стал глотать воздух, побледнел, попытался удержаться за полированную дверцу платяного шкафа, однако неведомая сила опустила его на пол. И сидел он, скрестив под собой ноги, словно турецкий падишах или персидский аятолла, с совершенно потусторонним выражением лица. Заметив неладное, Антонина Ивановна подбежала к нему с валерьяновым коктейлем, и вскоре металлические зубы рядового генералиссимуса пера выбивали на стакане какой-то военно-прусский мотив.
Прибывший участковый Триконь не потащил гражданина Около-Бричко в кутузку, как того хотелось прототипицам, а принялся поднимать его с пола, укладывать в постель. В свое время Василий Филимонович по линии внутренних дел столицы занимал призовые места среди гиревиков, однако оторвать от пола гражданина Около-Бричко не смог. Ну, братец, и дерьма же в тебе, подумал он и проворчал, что неоказание пострадавшему помощи и оставление в беспомощном состоянии преследуется в уголовном порядке. Ворчание возымело действие,
— Так оно лучше… Застегнитесь, гражданка, что вы мне импортный бюстгальтер показываете, — недовольно поморщился Триконь по адресу Ольги Черной Мамбы. — Так что здесь произошло?
— Ш…ш…ш… — не мог выговорить Аэроплан Леонидович.
— Что такое — «ш…»? «Тише», что ли? — спросил участковый.
— Ш…ш…шантаж, — сподобился рядовой генералиссимус пера.
— О, шантаж, — уважительно, не без лицедейства, произнес Василий Филимонович, словно в его практике такое встречается чрезвычайно редко. — Вы лежите спокойно, мы тут разберемся…
Выслушивая Черную Мамбу, товарищ Триконь не спускал глаз с Марьи Кирилловны, и по тому, как та норовила смотреть куда угодно, но только не на представителя власти, понял, что раскрашенная и расхристанная гражданка «шьет», самое меньшее, хулиганство гражданину Около-Бричко. Сговор с целью оговора — сомнений на этот счет у него не оставалось, к тому же участковый слишком хорошо знал Аэроплана Леонидовича. От его активности спасу никакого нету, суется везде и всюду, но чтобы руку на кого поднял, тут уж извиняйте, мадам хорошая!
Василий Филимонович пытался походить на своего знаменитого коллегу Анискина, усваивая не одни лишь внешние манеры, но и его дальновидность. Ему было искренне жаль расхристанную гражданку, потому что Аэроплан Леонидович ее и под землей в покое не оставит. Божечки, воскликнул мысленно товарищ Триконь, кого она шантажировать осмелилась?! Бежать бы отсюда мадам хорошей без оглядки, не понимает, глупая, что ежели сам гражданин Около-Бричко за нее возьмется, то ни перемена места жительства, ни фамилии не спасет. Тут и пластическая операция не поможет!
Поскольку, находясь при исполнении, нельзя было позволить себе пусть и своевременные, но все-таки частные советы, то Василий Филимонович выбрал окольный путь. Если мадам хорошая намерена мутить воду и дальше, то что ж, каждый кузнец своего счастья.
— Ваша работа? — неожиданно спросил он Марью Кирилловну, показав на исцарапанный лик рядового генералиссимуса пера и, не дожидаясь ответа, рассуждал вслух: — Во сколько же это было? Никак в девять пятнадцать — девять тридцать утра.
«Девушка» из бывшей прототипицы положительной героини залилась краской в лучших манерах девиц из Бибино, однако товарищ Триконь беспощадно добавил:
— И посуды хорошей сколько побили… Ай-ай-ай…
Проницательность участкового довольно сильно подействовала на «девушек», им показалось, что он знает, какой концерт уголовной самодеятельности они здесь устроили, и несколько подрастерялись, если не сказать сильнее. Товарищ Триконь не стал уточнять, откуда он знал о событиях между девятью и десятью утра — Степкина теща отменно нынче потрудилась, а в семейном штате участкового должность тещи тоже пока не пустовала.