Сталь и шлак
Шрифт:
— Три и пятнадцать сотых.
— Вот и дай шесть на «русской» половине. — Нарком улыбнулся. — Сделаешь?
— Товарищ Серго, — взмолился директор, — американцы снимают четыре!
— А лозунг: «Догнать и перегнать капиталистические страны»? И перегнать, понимаешь? А ты под Америку подравниваться вздумал. Главный инженер у тебя Сайла поддерживает?
— Сайла, — вздохнул директор.
— Ты помогай Григорьеву. Помни, вопрос принципиальный: американская школа или русская школа…
Шесть тонн с
Стоковский уговаривал, спорил, ругался. Он писал докладные записки — подробные, объемистые, с точными математическими и теплотехническими расчетами, со ссылками на научные статьи в немецких, английских и американских журналах. Докладные были бы совсем похожи на научные рефераты, если бы не заключительные фразы о том, что главный инженер снимает с себя ответственность за состояние печей и оборудования, за качество выплавленной стали, за жизнь людей.
Директор сначала внимательно просматривал эти «труды», а потом, сразу заглянув в конец и прочитав неизменные заключительные фразы, писал резолюцию: «В дело переписки с главинжем». Секретарь завел уже третью папку и не переставал удивляться, когда главный инженер успевает исписывать столько бумаги.
Только в одном Стоковский не ошибался: дело было действительно рискованное. Краны, рассчитанные на подъем груза весом в двести тонн, поднимали теперь двести пятьдесят.
Половина заводского проектного отдела работала на Григорьева, пересчитывая мост крана, тележку, канаты, крюки, цапфы ковшей. Запас прочности оставался еще большой. Механики осматривали краны до и после каждой плавки.
Сайл работал по-своему, твердо уверенный, что «азиаты» выведут из строя печи и крапы. Но месяц проходил за месяцем, а ничего страшного не случилось. На четвертом месяце соревнования двух школ цех Григорьева дал стали в два раза больше, чем цех Сайла.
«Американцы», как прозвали сталеваров, работавших в цехе Сайла, с завистью поглядывали на своих «русских» соседей, где на каждой печи каждые девять-десять часов вспыхивало зарево скоростной большегрузной плавки. И стойкость печей не стала меньше, и качество стали не ухудшилось.
Над американским консультантом сначала подшучивали, а потом начали смеяться прямо в глаза. Особенно неприятными для Сайла были встречи с Цыганковым — лучшим сталеваром «русского» цеха. Завидев консультанта, Цыганков каждый раз почтительно снимал шапку, но провожал его таким насмешливым взглядом, что Сайла мутило.
В тот день, когда цех Григорьева добился съема шести тонн стали, директор объявил консультанту, что он больше не нужен.
Григорьев получил в наследство от консультанта цех и коттедж, который до сих пор, по старой памяти, назывался
Василий Николаевич нерешительно потоптался у двери. Стоять было холодно, и он пошел вверх по улице. В конце ее начинался отлогий, но высокий холм. Макаров закурил и медленно пошел по тропинке, предполагая, что с вершины холма он увидит панораму завода и всего города.
Он не ошибся. Холм обрывался отвесно, образуя большой карьер. Внизу виднелись эшелоны с рудой для аглофабрики, расположенной поодаль. Сразу за карьером начинались улицы города. Они поднимались вверх и заканчивались на пологом холме живописным амфитеатром больших четырехэтажных домов.
Широкий асфальтированный проспект, по которому бежали трамваи и, обгоняя друг друга, мчались машины, отделял город от завода.
В центре завода, раскинувшегося на огромной площади, вплоть до запруженной плотиной реки, возвышался огнедышащий остров доменных печей. Чуть дальше поднимались к небу стройные трубы мартенов. Из этих труб словно только что выстрелили: легкий дымок поднимался над ними и таял в морозном воздухе. За ними темнели здания нагревательных колодцев, обнесенные частоколом тонких черных труб, а за блюмингами, во все стороны, куда ни глянь, поблескивали плоские застекленные крыши цехов, напоминавшие отсюда исполинские парниковые рамы.
От этой величественной картины у Макарова захватило дыхание. Он долго смотрел на колоссальные цилиндры газгольдеров, связанные тонкой нитью газопроводов с коксохимическим заводом, на железнодорожную станцию, на степь, ровную, как донецкая, и простиравшуюся до самого горизонта, где синел высокий горный хребет.
Десять лет назад, во время экскурсии, Макаров видел эту панораму, но тогда здесь была строительная площадка, а сейчас перед ним раскинулся огромный завод, работающий в полную силу и в то же время продолжающий строиться и расти.
К домнам подходили эшелоны с коксом, рудой, известняком, от домен шли ковши с чугуном, из мартеновского цеха двигались целые поезда красных, налитых сталью изложниц, а оттуда, где прокатные цехи завершались отделочными пролетами, выходили вагоны с продукцией.
И гордость за партию, по воле которой возникла в безлюдной степи эта крепость обороны, за народ, воздвигший гигант, равного которому не было в мире, за себя — частицу этого великого и могучего народа — вспыхнула в душе Макарова.
15
Макаров подходил к комнате на цыпочках, чтобы не разбудить Елену, но она уже не спала и встретила его на пороге.
— Ну, как Вадимка? — поцеловав жену, спросил Василий Николаевич.
— Хорошо, почти здоров. — Глаза Елены наполнились слезами. Муж задал этот вопрос с такой же тревогой, как некогда спрашивал о сынишке. Это было и радостно и тяжело.
Елене не хотелось подвергать опасности ребенка, поэтому она очень обрадовалась, узнав, что им не придется уезжать из этого города.