Сталь от крови пьяна
Шрифт:
Хельмуту оставалось лишь пожать плечами. Судя по рассказам Генриха, все годы службы оруженосцем его и лорда Джеймса связывали очень тёплые, едва ли не родственные отношения. А теперь их вполне можно было назвать хорошими друзьями, несмотря на явно сохранившееся за Коллинзом право принимать окончательные решения.
С Хельмутом вышло несколько иначе. Его наставник, герцог Гидельштос, относился к нему прохладно и снисходительно, без особой любви, но обучил всему, чему должен был, от светского этикета до умения владеть мечом. Впрочем, даже после этого Хельмут не мог считать себя хорошим мечником, а за блестящую стрельбу из лука и метание кинжалов был благодарен
Но герцог Гидельштос не успел посвятить Хельмута в рыцари: он скончался за несколько лун до его восемнадцатилетия. Оставалась надежда, что акколаду проведёт барон Штольц-старший… Однако в тот год Бог, кажется, за что-то разгневался на их семью и забрал к себе отца Хельмута и Хельги, оставив семнадцатилетнего юношу и двенадцатилетнюю девочку сиротами.
Но всё же судьба распорядилась подобным образом не просто так, и в итоге Хельмута посвятил в рыцари Генрих по праву сюзерена.
И это был один из самых важных, прекрасных и запоминающихся дней в жизни барона Штольца.
А сегодняшний день наверняка стал одним из самых важных для новоиспечённого рыцаря Оскара. Хельмут, конечно, не был другом этому тихому, себе на уме, темноволосому юноше, но всё же искренне поздравил его, когда тот, звеня шпорами, спустился с помоста с новым мечом на отделанном золотом поясе, и с улыбкой пожал ему руку вслед за Генрихом.
С тех пор прошло ещё седмицы две, близилась невесёлая годовщина начала войны, и все уже вновь потеряли надежду, что мирные переговоры двух государей хоть когда-нибудь состоятся. Фарелльцы не нападали, из плена были выкуплены почти всех их видные дворяне и рыцари; драффарийцы проводили разведку и не обнаруживали ничего подозрительного, а снег потихоньку таял, холод слабел — и небо светлело… Воины, конечно, радовались наступающему теплу, но очередной застой их не особо обнадёживал. А лорд Джеймс, как мог наблюдать Хельмут, всё сильнее седел и всё чаще жаловался на побаливающее сердце…
Все надеялись, что битв больше не будет, однако продолжали убивать время на тренировках. Впрочем, Хельмута и они не особо радовали. Стрелять или метать ножи ему уже осточертело, а драться на мечах с Генрихом было попросту обидно — тот, не забыв о головокружениях друга, откровенно поддавался. Конечно, Хельмут упражнялся не с ним одним, хотя, как он думал, лучше бы вообще не упражнялся — всё это казалось ему бессмысленным и скучным.
Альвар приехал на границу так же внезапно, как и перестал отвечать на письма незадолго до этого. Оказывается, море всё это время было крайне неспокойным, поэтому он не мог доехать быстрее, вынужденный останавливаться в портах Шингстена и Серебряного залива. Но он наконец-то приехал.
Это был нестарый ещё мужчина лет тридцати, улыбчивый и непосредственный — и не скажешь сразу, что король… Он запросто пожимал руки дворянам и рыцарям и легко общался с солдатами. Разумеется, сначала прошёл традиционный смотр войск, и Альвар остался весьма доволен, искренне поблагодарил всех командующих… и начал выслушивать просьбы и жалобы солдат, обещая лично разобрать дело каждого и разрешить все трудности. Это предприятие заняло почти целый день. Впрочем, кто знает, правда ли он выполнит свои обещания после того, как проведёт переговоры. Хельмут лишь усмехался: он, помимо всего прочего, считал, что такая непосредственность короля вредит его репутации.
На следующее утро после приезда его величества Генрих рассказал Хельмуту нечто интересное. Они стояли на балконе самой высокой башни Тоулла, наблюдая за тем, как рассветный
— Ты только представь, что Альвар предложил лорду Джеймсу! — Он говорил негромко, то и дело оглядываясь: не хотелось, чтобы их кто-то услышал и тем паче донёс королю. — Он сказал, что можно было бы продолжить войну… — Хельмут встрепенулся, а Генрих лишь пожал плечами: сам, мол, не верю. — Пройти на фарелльские территории, откусить от них кусочек повкуснее… Лорд Джеймс тут же отказался, но Альвар принялся уверять его, что все эти завоёванные территории отойдут Нолду.
— Альвара здесь не было, он не знает, как нас всех, — Хельмут окинул взглядом лагерь под крепостными стенами, — это всё достало. Если он так хотел повоевать — приезжал бы год назад.
— Прошу тебя, говори тише, — попросил Генрих. — Лорд Джеймс сказал его величеству, что чужого ему не надо, а своё он уже вернул. Кроме того, фарелльцы и так заплатят контрибуцию, да и за их пленников мы получили неплохие выкупы. Кажется, Альвар успокоился, но кто знает…
Это было и вправду тревожно. Если король прикажет — серьёзно, настойчиво, не терпя возражений, — то выполнять приказ придётся даже лорду Джеймсу. И тогда освободители превратятся в захватчиков… Хельмут помнил, как вели себя фарелльцы на нолдийских землях, ибо не раз перехватывал отряды фуражиров — чего только стоит его первая встреча с Гвен. И им, драффарийцам, достаточно будет просто перейти границу, чтобы тоже потерять человеческий облик.
Хельмут очень опасался, что рано или поздно этот приказ всё-таки прозвучит, что честолюбие и желание повоевать одолеют Альвара и он решит продолжать… Но, видимо, он всё-таки уступил лорду Джеймсу и отказался от своей глупейшей затеи, решив остановиться на переговорах.
А откуда-то с севера, из фарелльской столицы, из далёкого города Льорке, навстречу его величеству Альвару ехал государь Фарелла.
И это означало, что война, вероятно, близка к своему завершению.
***
Заканчивался последний снежный день того года. Из-за лёгкого снегопада вещи на повозках — сундуки и мешки с одеждой, доспехами, оружием, провизией и многим другим — накрыли плотной тканью, чтобы ничего не промокло, не заржавело и не испортилось по пути домой. Многие дворяне, правда, сейчас отправлялись не по родным замкам, а на Королевский остров, чтобы отпраздновать победу. Но тащить за собой все личные вещи было бессмысленно — поэтому их погружали на многочисленные повозки, запряженные лошадьми, и готовили к отправке по домам.
Генрих, уже несколько раз проверивший готовность собственных вещей, теперь стоял, опершись о повозку, и наблюдал, как Хельмут, очень взволнованный и разозлённый, ругался со своим управляющим. Это отчего-то безумно умиляло — молодой человек в моменты гнева выглядел особенно очаровательно. Белые снежинки путались в его золотых волосах, застревали в серой оторочке мехового плаща… Закончив разговор с управляющим, Хельмут резко стянул перчатку с руки и провёл ладонью по лбу и глазам, будто у него болела голова. Хотя, может, так оно и было… Вся эта суматоха, начавшаяся после подписания мирного договора с Фареллом, утомляла едва ли не сильнее, чем битвы и переходы.