Сталин: арктический щит
Шрифт:
После того Арктика перестала быть надежным щитом, прикрывавшим СССР, его промышленные объекты и города с Севера. Даже наоборот, предельно сблизила потенциальных противников, сделав Советский Союз более уязвимым, нежели раньше, достижимым круглый год с существовавших авиабаз на Аляске, в Гренландии, Исландии. Причем отныне полярная область служила для воздушного трансполярного маршрута, но лишь с односторонним движением. И только потому, что у СССР дальних бомбардировщиков не было.
АНТ-25, на которых экипажи В.П. Чкалова и М.М. Громова еще в 1937 году совершили рекордные по тому времени перелеты через Северный полюс в Америку, преодолев в каждом случае
Но все же ни Молотов, ни все советское руководство все еще не отказались от мысли попытаться добиться задуманного с помощью дипломатии.
Договориться о переговорах по Шпицбергену удалось во время короткой встречи с новым главой внешнеполитического ведомства Норвегии Хальвардом Ланге, 2 августа 1946 года, на Парижской сессии Совета министров иностранных дел. Ну а приступить к ним четыре месяца спустя. На этот раз в Нью-Йорке, 16 и 18 ноября, в ходе первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН.
Американская встреча Молотова с Ланге, при участии члена коллегии МИД СССР (15 марта 1946 года наркоматы в Советском Союзе преобразовали в министерства) К. В. Новикова и председателя комитета стортинга по иностранным делам Т. Вольда оказалась весьма важной. На ней детально, пункт за пунктом, обсудили наконец проект совместного заявления полуторалетней давности.
Не вызывал вопросов у норвежской стороны самый важный для СССР раздел документа — об организации совместной обороны Шпицбергена. Ланге и Вольд лишь предложили уточнить все его формулировки, приведя их в полное соответствие с уставом ООН. С этим Молотов не мог не согласиться. Но остальные три — об упоминании острова Медвежий, денонсации Шпицбергенского договора 1920 года, а также о добыче угля и промыслах — привели к весьма острой дискуссии.
X. Лонге уточнил, «что у норвежской стороны возникнут огромные трудности с включением в переговоры острова Медвежий». В.М. Молотов понял остроту данного вопроса и поспешил замять его, больше в ходе встреч не упоминал о нем. Также советскому министру пришлось подтвердить признание полного суверенитета Норвегии над Шпицбергеном, отказаться в дальнейшем даже от намека на такой термин, как «кондоминиум». Смириться ему пришлось и с иным. С необходимостью не отказа от Шпицбергенского договора, а только с пересмотром отдельных его статей. К тому же, при непременном участии, помимо Норвегии и СССР, еще и шести стран, подписавших его, — США, Великобритании, Франции, Швеции, Дании и Нидерландов.
Когда же речь зашла о правовой регламентации добычи на архипелаге угля, Ланге поспешил заметить: «Шпицбергенский уголь является единственным… которым вообще располагает Норвегия». И вновь Молотову пришлось проявить предельную сдержанность. «Необходимо, — дипломатично высказал он свою позицию, — найти решение, которое позволяло бы пользоваться запасами угля на Шпицбергене как Норвегии, так и Советскому Союзу». Теперь настала очередь соглашаться норвежцам, почему и удалось сойтись на компромиссе: «вопрос о праве на уголь записать более детально».
Лишь после такого
Норвежский МИД неожиданно передал в прессу коммюнике «По вопросу о Шпицбергене», опубликованное 17 января 1947 года. Объяснил же свои односторонние действия весьма своеобразно: «Вопреки желанию норвежского правительства за последние дни в мировой печати появились сообщения об имевшем во время войны место обмене мнениями между норвежским правительством и правительством СССР относительного Шпицбергенского архипелага (подразумевались публикации только в английской прессе. — Прим. авт.). Ввиду того, что этот обмен мнениями был доверительным, норвежское правительство до сих пор не считало себя вправе обнародовать его». Нашло же необходимым заявить о том «вследствие того характера, который получили вышеуказанные сообщения в печати».
Далее следовала обычная в такого рода дипломатических документах история вопроса, охватывающая период начиная с 1920 по 1946 год. Коммюнике не скрывало, что правительство СССР «намерено официально поставить вопрос о пересмотре трактата (Шпицбергенского. — Прим. авт.) обычным порядком» и «разрешить справедливым способом» «вопросы, касающиеся общих интересов обороны как Норвегии, так и Советского Союза, а также экономических интересов обеих стран».
Завершилось же заявление простой констатацией: «Дело в настоящее время находится на обсуждении в правительстве и в стортинге»14.
Не составляло труда понять, что коммюнике носило явно двусмысленный характер. С одной стороны, оно вроде бы выражало готовность Осло начать переговоры. Но с другой — загодя заставляло усомниться в каких бы то ни было их положительных результатах.
Содержавшееся в заявлении МИДа Норвегии четкое приглашение США и Великобритании участвовать в окончательных переговорах свидетельствовало о несомненном крахе всех надежд Молотова. Ведь ни Вашингтон, ни Лондон, как слишком хорошо понимали в Москве, никогда не сумеют примириться соглашением, которое приведет к созданию совместной советско-норвежской обороны полярного архипелага. И добьются того весьма просто. Сохранят — большинством голосов в ходе голосования — в неприкосновенности статью Парижского соглашения 1920 года о демилитаризации Шпицбергена.
Подтверждало именно такую оценку документа полученное МИДом СССР «из неофициального источника» сообщение.
«14 января, — утверждалось в нем, — Ланге докладывал вопрос о Шпицбергене правительству, которое приняло следующее решение: а) возобновить советско-норвежские переговоры по шпицбергенскому вопросу в ближайшее время (будто также решено одновременно поставить этот вопрос в Организации Объединенных Наций); б) во время переговоров не брать на себя обязательств по обороне, сославшись на то, что это связано с крупными затратами средств (а также чтобы не дать повода рассматривать Норвегию в качестве державы, присоединившейся к восточному блоку)»15.