Сталин и Каганович. Переписка. 1931 -1936 гг.
Шрифт:
Поражения на Украине усугублялись угрозой захвата Ленинграда. 8 сентября город был полностью окружен. На следующий день началось новое наступление немцев, которое вскоре приблизило линию фронта вплотную к Ленинграду. 11 сентября руководство Ленинградским фронтом вместо Ворошилова принял Жуков [607] . Как рассказывал он писателю Симонову, Сталин в эти дни считал положение безнадежным и ожидал сдачи Ленинграда [608] . 13 сентября Сталин принял в кремлевском кабинете наркома Военно-морского флота Н. Г. Кузнецова. Разговор шел о том, что корабли, базировавшиеся в Ленинграде, в случае захвата города должны быть уничтожены. В тот же день Сталин утвердил соответствующий план уничтожения флота [609] . В течение двух последующих недель сражения в пригородах Ленинграда достигли особой ожесточенности. Немцы яростно рвались к городу, советские солдаты героически отбивали атаки. К концу сентября противник прекратил наступления. Началась Ленинградская блокада – одна из самых ужасных трагедий Второй мировой войны, один из величайших подвигов советского народа. Во время блокады от голода и обстрелов погибли сотни тысяч мирных жителей.
607
Русский архив. Великая Отечественная. Ставка ВГК. 1941 г. С. 175.
608
Симонов К. Глазами человека моего поколения. С. 362–363.
609
Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 77; № 6–7. С. 17; Русский архив. Великая Отечественная. Ставка ВГК. 1941 г. С. 378–379.
В осажденной Москве
Гибель огромной советской группировки на юго-западном направлении оживила надежды Гитлера на захват Москвы еще до наступления зимы. На московское направление переключалась значительная часть немецкой армии. 7 октября в районе Вязьмы была окружена основная часть Западного и Резервного фронтов, 9 октября – Брянского фронта. Путь на Москву был открыт. Вызванный в эти дни к Сталину военный летчик А. Е. Голованов застал его одного. Сталин молча сидел на стуле, на столе стояла нетронутая еда.
Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.
– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой […] После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин так же тихо сказал:
– Что будем делать? Что будем делать?! […]
Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся [610] .
610
Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная… М., 2004. С. 78.
Тяжелое состояние Сталина, видимо, частично объяснялось болезнью. По словам маршала Жукова, в эти дни у Сталина был грипп. Соблюдать постельный режим, однако, не было возможности. В критической ситуации Сталин продолжал активно работать, контролируя подготовку и переброску под Москву всех возможных резервов, пытаясь восстановить управление армией. Частью этих мер был отзыв Жукова с Ленинградского фронта и назначение его командующим войсками на московском направлении. 8 октября Сталин подписал постановление ГКО о подготовке к уничтожению предприятий Москвы и Московской области. В список на уничтожение было включено 1119 объектов [611] . 14 октября немцы захватили Ржев и Калинин. До Москвы оставались считаные километры.
611
Известия ЦК КПСС. 1990. № 12. С. 210–211.
По свидетельству Микояна, 15 октября в 9 часов утра у Сталина собралась группа высших советских руководителей (помимо себя, Микоян назвал Молотова, Маленкова, Вознесенского, Щербакова, Кагановича). Сталин сообщил, что немцы могут прорвать фронт под Москвой, и предложил эвакуировать иностранные дипломатические миссии и правительственные учреждения. По утверждению Микояна, Сталин предполагал удерживать Москву в любом случае, ведя уличные бои до подхода резервов, способных выбить немцев [612] . По результатам обсуждения 15 октября за подписью Сталина было оформлено постановление ГКО. Сам Сталин решил оставаться в столице до последнего момента. В постановлении по этому поводу говорилось: «т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке» [613] . Однако необходимые меры были приняты. По свидетельству А. М. Василевского, который с небольшой группой работников Генштаба также оставался в Москве при Сталине, были подготовлены самолеты для возможной эвакуации в последний момент [614] .
612
Микоян А. И. Так было. С. 417. Микоян пишет, что это было 16 октября, однако точно указывает, что обсуждалось постановление об эвакуации Москвы, которое было на самом деле принято 15 октября. Встреча, видимо, проходила в квартире Сталина.
613
Известия ЦК КПСС. 1990. № 12. С. 217.
614
Симонов К. Глазами человека моего поколения. С. 446. Интервью А. М. Василевского.
Решение об эвакуации Москвы вызвало прежде всего массовый выезд советских чиновников, особенно многочисленных в столице. Сборы были недолгими и лихорадочными. Даже в здании ЦК ВКП(б) после эвакуации «царил полный хаос»: «многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе секретная […] Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен […]» [615] . Пользуясь неразберихой, многие из чиновников, бросив вверенные им предприятия и учреждения, спасали себя, свои семьи и имущество. Из города потянулись вереницы служебных машин. Были отмечены многочисленные случаи хищений казенных средств и вывоза ценностей. По официальным данным, 16 и 17 октября более тысячи московских коммунистов уничтожили свои партийные документы [616] . Бегство чиновников и слухи спровоцировали панику среди населения Москвы. Она переросла в заметные беспорядки, начавшиеся 16 октября и продолжавшиеся несколько дней. Судя по многим документам и мемуарным свидетельствам, беспорядки в основном были трех типов. Первый – грабежи магазинов, заводских складов (особенно запасов спирта), нередко сопровождавшиеся пьяными оргиями. Второй – нападения на автомобили, в которых из Москвы отправлялись эвакуированные и их имущество. Случалось, что такие нападения сопровождались грабежом. Третий – стихийные митинги рабочих на заводах и фабриках, в том числе оборонных, вызванные невыплатами обещанного денежного пособия и слухами о предстоящем уничтожении предприятий. Чувствуя себя преданными и брошенными, рабочие в ряде случаев препятствовали вывозу оборудования, требовали разминировать заводы [617] .
615
Источник. 1995. № 5. С. 152. Докладная записка НКВД СССР, 21 октября 1941 г.
616
Москва военная. 1941–1945. Мемуары и архивные документы / сост. М. М. Горинов и др. М., 1995. С. 550; Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 217.
617
Москва военная. С. 111, 116–119; Микоян А. И. Так было. С. 419–420.
Поскольку верхушка советского руководства не выехала из Москвы 15 октября, как предполагалось первоначально, 16 октября Сталин вызвал к себе на квартиру группу соратников. Подробности об этой встрече сообщил в мемуарах нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин, приехавший первым. Кремль выглядел безлюдным. Передняя квартиры Сталина была открыта. Сталин курил и молча ходил по столовой. В квартире были видны следы подготовки к эвакуации – из книжного шкафа исчезли книги. На Сталине были привычная куртка и брюки, заправленные в сапоги. Однако в местах сгиба в сапогах были дыры. Поймав удивленный взгляд Шахурина, Сталин объяснил ему: «Обувку увезли» [618] .
618
Шахурин А. И. Крылья победы. М., 1990. С. 156.
Свидетельства Шахурина, опубликованные еще при советской власти, однозначно указывали на то, что Сталин готовился к возможной эвакуации из Москвы. Однако в последующие годы Г. А. Куманев напечатал свои записи бесед с Шахуриным, в которых этот эпизод подвергся кардинальной ревизии. Шахурин якобы говорил: «Вхожу в столовую, одновременно из спальни туда входит Сталин. Здороваемся. Он курит и ходит. В столовой вся мебель на обычном своем месте. Сталин одет как обычно: куртка и брюки, заправленные в сапоги» [619] . Очевидно, что в новой версии читателям ненавязчиво внушается вывод: Сталин и не собирался уезжать из Москвы. Красноречивые эпизоды с пустым книжным шкафом и увезенной обувью исчезли. Не вдаваясь в рассуждения о причудах человеческой памяти и политических пристрастиях интервьюеров, отметим, что Сталин просто не мог не предусматривать возможность эвакуации из Москвы, хотя и собирался сделать это в последний момент. Кстати, о мебели. Дочь Сталина Светлана вспоминала, что даже год спустя, осенью 1942 г., квартира в Кремле была «пуста и неуютна. В столовой у отца стояли пустые книжные шкафы – библиотеку вывезли в Куйбышев» [620] .
619
Куманев Г. Говорят сталинские наркомы. Смоленск, 2005. С. 205.
620
Аллилуева С. Двадцать писем к другу. С. 132.
Однако вернемся к 16 октября 1941 г. Дальнейшее описание встречи на квартире у Сталина в воспоминаниях Шахурина совпадает с записями Куманева. Вскоре за Шахуриным пришли Молотов, Маленков, Щербаков и другие. Садиться Сталин не предложил. Походив взад-вперед, он задал прибывшим вопрос: «Как дела в Москве?» Шахурин рассказал, что на одном из заводов не всем рабочим выдали зарплату, что в городе не ходят трамваи и не работает метро, что закрыты булочные и другие магазины, что наблюдаются случаи мародерства. Сталин отдал соответствующие распоряжения: перебросить самолетами денежные знаки и наладить работу транспорта и торговли. Подводя итоги короткому разговору, он успокоил себя и соратников: «Ну, это ничего. Я думал, будет хуже» [621] . В последующие несколько дней ситуация в Москве действительно стабилизировалась. В значительной мере это было связано с введением в столице с 20 октября осадного положения и массовыми задержаниями и арестами «подозрительных элементов» [622] .
621
Шахурин А. И. Крылья победы. С. 156–157.
622
Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 215–216; № 4. С. 210–214. Исторический архив. 1997. № 3. С. 92.
Сталинская реплика по поводу беспорядков в Москве («я думал, будет хуже»), которую запомнил Шахурин, выглядит чрезвычайно правдоподобно. Сталин, несомненно, был озабочен возможными волнениями в тылу. Угроза превращения столкновений с внешним врагом в войну гражданскую по рецепту большевиков 1917 г. в значительной мере влияла на сталинский политический курс в конце 1930-х годов. Катастрофическое начало войны не могло не оживить эти страхи. Однако антиправительственные и пораженческие настроения в советском тылу не достигли высокого уровня. Сталин мог знать это из регулярных донесений НКВД [623] . Было нетрудно заметить, что в основном эти информационные сводки несущественно отличались от аналогичных документов довоенного периода. Как и прежде, чекисты докладывали вождю о патриотическом подъеме основной массы населения и лишь отдельных «отрицательных» и «антисоветских» высказываниях.
623
Далее использованы выдержки из докладных записок НКВД Сталину, приведенные в статье: Христофоров В. С. Общественные настроения в СССР: июнь – декабрь 1941 г. // Великая Отечественная война. 1941 год: Исследования, документы, комментарии. М., 2011. С. 450–474.