Сталин и Мао. Два вождя
Шрифт:
У Мао Цзэдуна был, естественно, и свой взгляд как на саму речь Ачесона, так и на реакцию на нее в Москве. Мао Цзэдун считал вполне естественными в условиях того времени попытки Вашингтона внести разлад в отношения Москвы и Пекина. В то же время Мао Цзэдун полагал, что в своей речи Ачесон указал на действительно имевшие место недостатки и ошибки в политике Сталина.
Мао Цзэдун имел в виду стремление Сталина не только сохранить МНР в качестве отдельного от КНР государства, но и заполучить особые права для СССР в ряде районов Китая, то есть в Маньчжурии и в Синьцзяне; с точки зрения Мао Цзэдуна, это было требование Сталина передавать советским властям всех советских специалистов, которые проштрафились в Китае, а также не допускать американцев и граждан прочих
Однако то, что Мао Цзэдун именовал особыми правами или привилегиями, было, с точки зрения Сталина, минимальной и даже заниженной платой за помощь КНР — КПК, которую предполагали оказывать и уже частично оказывали СССР — ВКП(б), помогая восстанавливать и развивать экономику КНР и особенно отдавая делу строительства в Китае бесценные знания прекрасных советских специалистов в различных областях. Сталин при этом как бы уже и не говорил о том, что он фактически соглашался ставить свою безопасность в зависимость от интересов КНР (это, конечно, имело и свои плюсы, и свои минусы) защищать интересы КНР, давал обещание вместе с Пекином отражать наскоки врагов, Японии и союзных с нею стран, а здесь слово СССР как военной державы в то время было нужно КНР, во всяком случае, в большей мере, чем поддержка со стороны КНР Советскому Союзу.
С точки зрения Мао Цзэдуна, в создавшейся ситуации Сталину следовало, с одной стороны, дать отповедь клеветническим наскокам со стороны Ачесона. Мао Цзэдун полагал, что здесь должен был найти свое выражение принцип «отделения своих от врагов», а потому был согласен пойти навстречу Сталину перед лицом общего врага и тоже осудить высказывания государственного секретаря США, назвав их клеветой.
Однако, в то же время и с другой стороны, Мао Цзэдун полагал, что Ачесон верно подметил и указал на определенные недостатки и ошибки в политике Сталина по отношению к КНР. Поэтому, полагал Мао Цзэдун, вместо того чтобы заставлять КНР просто идти вслед за СССР, из чего следовало, что Пекин признает, что Москва не допускала ошибок по отношению к КПК — КНР, Сталину следовало бы признать и самому исправить свои ошибки и недостатки, что могло бы содействовать сплочению, в частности, с КНР. Мао Цзэдун считал недостатками Сталина его высокомерие, зазнайство, великодержавие, даже шовинизм.
Мао Цзэдун был недоволен тем, что Сталин не принял во внимание, что Мао Цзэдун пошел ему навстречу и вместе с ним формально осудил речь госсекретаря США. Мао Цзэдун сделал это, исходя из своего тезиса о необходимости «разграничения врагов и своих». Иначе говоря, Мао Цзэдун в то время полагал, что главную опасность для него в создавшихся и временно существовавших тогда условиях представляли США, поэтому их нужно и можно было относить к категории «врагов», а Сталина можно было также временно и в создавшихся условиях относить к числу относительно «своих». Из всего этого следовало, что, выбирая из двух зол меньшее (а для Мао Цзэдуна и США, и Сталин были «двумя злами»), Мао Цзэдун был вынужден кривить душой и делать снисхождение, то есть смотреть сквозь пальцы на ошибки и недостатки Сталина. Здесь ярко проявлялась натура Мао Цзэдуна, который всегда, по крайней мере в своих мыслях в то время, ставил себя выше Сталина, как, впрочем, и выше любого другого человека в Китае и за его пределами, во всем мире. Сталин тоже проявлял свою натуру в отношениях с Мао Цзэдуном, фактически на протяжении всего времени пребывания Мао Цзэдуна в Москве то так, то этак пытаясь заставить Мао Цзэдуна следовать за собой, навязать ему свою волю.
Мао Цзэдун полагал, что, выступив с осуждением речи Ачесона, он выполнил формальности, то есть оказал поддержку Сталину перед лицом внешнего врага. Мао Цзэдун делал это, несмотря на то что, по существу, был не согласен с политикой Сталина, и, по сути дела, таким образом как бы снисходил к его трудностям в отношениях с американцами.
Мао Цзэдун всегда стремился отделять трудности Сталина в отношениях с американцами от своих трудностей в отношениях с американцами. В этом состояли, может быть, самые существенные разногласия между Сталиным и Мао Цзэдуном в период их встреч и бесед в Москве в 1949-1950 годах. Ведь Сталин хотел бы добиться признания Мао Цзэдуном того, что и он сам, и его партия, и его государство являются лишь составной частью единого военного лагеря, который существует на мировой арене в окружении врагов и в котором должна соблюдаться военная дисциплина, должно существовать подчинение одному верховному главнокомандующему, то есть Сталину.
Мао Цзэдун никак не желал согласиться с такой позицией Сталина. Он фактически, на словах признавая, что США и их союзники являются противником и КНР, и СССР, по сути дела, желал оставлять дверь открытой для того, чтобы при первой же возможности самостоятельно и отдельно повести дела с Вашингтоном, не завися при этом от СССР; более того, с точки зрения Мао Цзэдуна, будущее взаимодействие в отношениях с США могло иметь одной из своих основ общее осуждение целого ряда сторон политики России (СССР).
Мао Цзэдун был крайне недоволен тем, что Сталин не принял во внимание такой важный шаг Мао Цзэдуна, как осуждение речи госсекретаря США, но и, более того, не отнесся к КНР как к равному в правах партнеру, а начал настаивать на том, чтобы само осуждение речи Ачесона было осуществлено в форме, копировавшей советскую модель такой акции. Мао Цзэдун видел в этом поступке Сталина и отсутствие уважения к принципу равноправия, и отсутствие уважения по отношению к «братской партии» и к «братской стране». Он полагал, что он не мог уступить ни в чем, так как это означало бы соглашательство в вопросе о государственном суверенитете и национальном самоуважении.
Таким образом, Сталин и Мао Цзэдун не могли достичь взаимопонимания по этому вопросу. Они расходились принципиально, они были несовместимы в очень многом.
Сталин и Мао Цзэдун—союзники поневоле. Сталин предпочел бы иметь не равноправного партнера и союзника, а зависящих от него во всем государство и его лидера. Однако силой обстоятельств Сталин был вынужден вступать в отношения союза и оформлять эти отношения с Мао Цзэдуном. Мао Цзэдун предпочел бы независимость и самостоятельность, отдельность. Однако точно так же, силой обстоятельств, он был вынужден вступать со Сталиным в отношения союза.
Оказалось, что в беседах Сталина и Мао Цзэдуна каждый из собеседников должен был внимательно анализировать не только общий смысл сказанного, но и каждую формулировку, фразу, слово, если хотите, каждый звук или даже незвук. Дело в том, что даже молчание, неответ на вопрос тоже имели значение, содержали в себе загадку, которую предстояло разгадать, представляли собой маневр, на который приходилось реагировать. Имели значение не только высказывание или молчание, но и выражение лица. Даже с этой точки зрения общение Сталина и Мао Цзэдуна было еще более сложным, чем общение, например, Сталина с Черчиллем или Рузвельтом.
Попутно отметим также, что Мао Цзэдун также подозрительно смотрел на своих подчиненных, как и Сталин на своих. В ходе бесед в Москве это проявилось применительно к Сталину в случаях, известных нам с Н. Т. Федоренко (см. выше), а применительно к Мао Цзэдуну — в случае с Чэнь Бода (см. ниже).
Молотов и Чжоу Эньлай во время встреч Сталина и Мао Цзэдуна в Москве играли роль главных интерпретаторов и проводников сталинских и маоцзэдуновских мыслей, разъяснения их партнерам по переговорам; они служили при необходимости передаточным звеном посланий от Сталина к Мао Цзэдуну и обратно; это был необходимый компонент механизма общения между собой Сталина и Мао Цзэдуна, без которого ни тот, ни другой обойтись просто не могли. При этом Сталин и Мао Цзэдун выдвинули на передний план своих самых доверенных и лучших дипломатов: Молотова и Чжоу Эньлая. Другое дело, что Сталин счел нужным в ряде случаев подкреплять Молотова Микояном и Вышинским.