Сталин летом сорок первого

Шахмагонов Николай

Посол СССР в Берлине Деканозов в мае сорок первого был вызван в Москву для необходимых консультаций. 5 мая германский посол в СССР Шуленбург, зная о его нахождении в столице, пригласил на завтрак, на котором присутствовали также советник германского посольства Хильгер и переводчик Сталина Павлов. Шуленбург, не таясь, заявил:

– Господин посол, может, этого ещё не было в истории дипломатии, поскольку я собираюсь вам сообщить государственную тайну номер один: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение двадцать второго июня начать

войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией…

Когда Деканозов доложил о разговоре, Сталин отнёсся к заявлению германского посла настороженно и сказал:

– Будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов.

Тем не менее надо было давать ответ и в этом случае – ответ через Деканозова. Германский посол встречался с Деканозовым ещё два раза – 9 и 12 мая, и на встречах они обсуждали, как снизить опасность вооружённого конфликта, способного перерасти в большую войну.

12 мая Деканозов по поручению Сталина предложил Шуленбургу подготовить совместное коммюнике, в котором разоблачить слухи, объявить, что они «не имеют под собой основания и распространяются враждебными СССР и Германии элементами».

Шуленбург согласился и попросил:

– Мог бы Сталин направить письмо Гитлеру, в котором содержалось бы предложение выпустить данное коммюнике.

Сталин видел, что Шуленбург ратует за мир, он помнил, что посол был одним из инициаторов и радетелей договора о ненападении, чуть ли не искренним почти что в единственном числе. Но Сталин пока не мог понять, действует ли германский посол исключительно по личной инициативе или всё-таки выполняет задание по дезинформации. Особенно заявляя о скором нападении Германии на Советский Союз.

Сведения о скором нападении Германии поступали уж слишком часто и не только непосредственно от разведки, но и по другим каналам. То проговорится офицер, то посол сделает сообщение. Это неспроста. После одного из совещаний Сталин попросил задержаться для разговора генерала Ермолина.

С 11 марта 1941 года генерал-майор Павел Андреевич Ермолин являлся начальником Управления устройства тыла и снабжения Генерального штаба Красной армии. Многие совершенно секретные вопросы ему приходилось решать непосредственно со Сталиным, причём бывали и такие проблемы, которые Сталин доверял только ему, не доводя их даже до наркома и начальника Генерального штаба. Конечно, тут имели место и личные взаимоотношения. Сталин всецело доверял Ермолину и относился к нему с большим уважением и, как к очень немногим, обращался по имени и отчеству.

– Павел Андреевич, – сказал он. – Не кажется ли вам, что мы получаем уж слишком много сведений о начале войны. Ну кто же разглашает такие тайны? Что за всем этим кроется? Черчилль сообщает, что Гитлер нападёт на нас тридцатого июня, наш военный и военно-морской атташе Воронцов докладывает, что какой-то болтливый немецкий офицер тоже назвал дату нападения. Причём данные Воронцов получал неоднократно, только даты постоянно меняются.

Тут действительно было о чём подумать.

Для чего сведения подобного рода подсовывались нашим разведчикам? Для того чтобы держать руководство СССР в постоянном напряжении? А быть может, чтоб

случилось так, как в известной крохотной басне Льва Толстого «Лгун»?

«Мальчик стерёг овец и, будто увидав волка, стал звать:

– Помогите, волк! Волк!

Мужики прибежали и видят: неправда. Как сделал он так и два, и три раза, случилось – и вправду набежал волк.

Мальчик стал кричать:

– Сюда, сюда скорей, волк!

Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, – не послушали его.

Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал всё стадо».

Вот от той басни и произошла пословица: «Не кричи: “Волки!”»

Вряд ли малограмотное руководство рейха, не знающее не только зарубежной литературы, но и своей, могло читать эту басню. Но басня-то родилась не на ровном месте. Действительно, если долго пугать чем-то одним и тем же, в нужный момент помощь не придёт.

Сталин понимал, что все попытки убедить его в скором начале войны имеют хитроумные и коварные цели. Гитлер размышляет: не поверит вовсе – возьмём внезапностью, поверит и подведёт войска – окружим и разгромим так, что весь командный состав поляжет в котлах, объявит мобилизацию – сделаем агрессором.

Так что Гитлер запускал подобные многоходовки неслучайно.

И вот теперь, высказав своё мнение, Сталин хотел послушать, что скажет Ермолин, помолчал, быть может, вспомнив и пословицу, и басню Льва Толстого – он в отличие от бескультурных деятелей рейха был образован, начитан, грамотен.

В разговоре с генералом Ермолиным Сталин пытался решить главный вопрос – подводить или не подводить войска к государственной границе. Он чувствовал подвох, но до конца оценил его чуть позже. А пока и он, и Ермолин придерживались одного мнения.

Ермолин сказал, что необходимо очень хорошо подумать, прежде чем принять окончательное решение.

Сталин задал вопрос:

– Так не кажется ли вам, что Гитлеру нужна наша мобилизация? Гитлеру нужно, чтобы мы развернули свои главные силы у границ?

– Товарищ Сталин, – сказал, наконец, Ермолин. – Нас провоцируют. Подводить войска к границам из глубины нашей территории нельзя. Мосты в приграничной полосе не выдержат танков и тяжёлых орудий. Надо учесть и то, что немецкие железные дороги имеют пропускную способность двести двадцать эшелонов в сутки, а наши только восемьдесят. К тому же от старой границы до новой далеко не везде перешиты железнодорожные пути. Мы не сможем подбрасывать резервы, боеприпасы, не сможем проводить манёвры. К тому же численность наших Вооружённых сил – два миллиона девятьсот тысяч человек, причём один миллион – на Дальнем Востоке, против Японии, да ещё довольно значительные силы – свыше тридцати дивизий – против Турции.

Эти данные впоследствии были подтверждены разведкой – Гитлер имел на восточном фронте пять с половиной миллионов человек. Исходя из условий местности, состояния железных и автодорог, и планировалось сдержать агрессора активной обороной, даже если потребуется оставить часть территории, под прикрытием оборонительных действий провести мобилизацию, а потом уже ударить по противнику, измотанному в боях за прочно удерживаемые нашими войсками рубежи.

Подумав над словами Ермолина, Сталин сказал: