Сталин летом сорок первого
Шрифт:
– Пожалуй, вы правы. Подводить войска не будем. Тем более в приграничных округах сил вполне достаточно и в Западном Особом военном округе, и в Киевском – тоже.
– В Киевском даже больше сил, чем в Западном, – уточнил Ермолин. – Не понимаю по какой причине, но нарком обороны и начальник Генерального штаба в первую очередь направляют пополнения и боевую технику именно туда.
Для Сталина это явилось новостью, и он отметил про себя, что надо бы проверить, в чём тут дело. Ермолину же сказал:
– Ну ничего. Мы усилим Западный Особый военный округ шестнадцатой армией генерала Ерёменко. Она уже начала передислокацию. Правда, мы тут же получили ноту Берлина, в которой задан вопрос, по какой причине мы выдвигаем из районов Сибири и Дальнего Востока эту самую шестнадцатую армию.
– Откуда же они узнали? Ведь армия передислоцируется в обстановке особой секретности.
– Вот и меня интересует этот вопрос. Это, конечно, наше дело – передислокация соединений и объединений, но особенно провоцировать Берлин не стоит. Они только и ищут, к чему бы придраться, чтобы сделать нас поджигателями войны. Понимают, что тогда обстановка в мире может резко измениться. И если сейчас у нас есть большие надежды на то, что Англия и Соединённые Штаты не выступят на стороне Гитлера, то тогда… – Сталин остановился, раскуривая трубку, и закончил фразу: – Тогда всё может быть. Нам нужно смотреть в будущее. Нас и так попытаются обвинить в агрессивности, обвинить беспочвенно. А если дать им почву, значит, только помочь и теперь решить свои агрессивные задачи, и в будущем организовать клеветнические нападки.
Отдыхали так, чтоб надолго…
После окончания академии всем выпускникам полагался очередной отпуск перед поездкой в пункт назначения. Собирался на отдых и старший батальонный комиссар Михаил Посохов, окончивший Военно-политическую академию имени В.И. Ленина. Но перед отпуском ему посчастливилось принять участие в необыкновенном торжестве в Кремле.
После официальной части был объявлен небольшой перерыв. Выпускники академий ходили по залам Большого Кремлёвского дворца, с интересом осматривая необыкновенное убранство. К концу тридцатых в официозе уже не так резко звучали выпады против русских государей, бережнее стали относиться власти к наследию России. Чего стоил один только Георгиевский зал, где на стенах были высечены золотом имена георгиевских кавалеров.
Посохов вышел из зала, где происходила официальная часть, вместе со своими однокашниками по академии, но в какой-то момент оторвался от них и оказался один. Тогда-то он, кавалер ордена Красного Знамени за Испанию, приметил молодого капитана, у которого тоже сиял на кителе боевой орден. Какие-то чёрточки лица капитана, едва уловимые чёрточки, показались знакомыми, и Посохов решил, что капитан тоже побывал в Испании – там он его и видел. Капитан был роста выше среднего, строен, подтянут, лицо открытое, приятное лицо. Русые волосы причёсаны аккуратно, взгляд твёрдый, несколько даже суровый взгляд.
– Товарищ капитан, – сказал Посохов, остановившись у орденоносца, рассматривавшего списки кавалеров ордена Святого Георгия в Георгиевском зале, – орден за Испанию?
Вопрос понятен – среди выпускников основных курсов не могло быть участников боёв на реке Халхин-Гол и в Финляндии. В то время, когда шли там бои, все, присутствующие здесь выпускники, сидели за академической партой.
Капитан обернулся на голос и ответил:
– Нет, товарищ старший батальонный комиссар, орден я получил за бои на озере Хасан. – А затем представился, как, собственно, и положено в разговоре со старшим по званию: – Капитан Теремрин.
Обменялись рукопожатием.
– Просто лицо показалось знакомым, – пояснил Посохов.
Теремрин внимательно посмотрел и тоже отметил в лице что-то такое, словно бы знакомое. Немного, отдалённо, но знакомое. Черты чем-то знакомы.
– Ну а я за Испанию! – сообщил Посохов. – Академия Фрунзе? – спросил он, приглядевшись к петлицам.
– Да, её, родимую, окончил, – кивнул Теремрин.
Посохов хоть и не подал виду, но не мог отделаться от мысли, что не только лицо знакомо, почему-то показалось, что знакома ему и фамилия капитана.
«Теремрин, Теремрин! Слышал ведь, точно слышал эту фамилию. Неужели?!» – мелькнуло в голове, но только хотел продолжить разговор, как объявили об окончании перерыва и всех пригласили в зал.
Посохов хотел составить компанию Теремрину, чтобы поговорить, но тут отвлёк один из однокашников, воскликнув:
– Пойдём, пойдём, что стоишь…
Посохов обернулся:
– Да, да, сейчас, – но его уже окружили друзья-товарищи по академии, предлагая на банкете держаться вместе.
– Да-да, – невнятно буркнул Посохов, осматриваясь вокруг и пытаясь отыскать глазами капитана, но его и след простыл.
Ну а дальше пошли тосты, среди которых и самый главный – Сталинский.
После банкета выходили всё так же группой «академиков-ленинцев». Посохов всё же попытался отыскать того капитана, но народу было столько, причём одетого почти одинаково, что сделать это было практически невозможно.
В общежитии с нетерпением ждали жена и сын с дочерью. Да, выпуск – праздник! И отпуск в отличие от Теремрина Посоховым был распланирован прямо по поэме Константина Симонова «Иван да Марья», только без Крыма, но зато с Волгой, правда, без далёкого по ней путешествия. Всё было короче: «В Сочи месяц…» Решили отдыхать «так, чтоб надолго». И не то чтоб уж прямо так «в воду глядели», не то чтоб думали, будто отпуск этот последний, а всё же тревожно было. Ну а потом, на завершающие деньки отпуска планировали поездку на Волгу, в небольшой, живописный городок Старица, что на самом берегу великой русской реки в Калининской области. Ну а что касается окончания отпуска, то ведь, казалось, не последний, хотя, конечно, если бы Посохов в июне сорок первого услышал песню на стихи Шпаликова «Рио-Рита, Рио-Рита – вертится фокстрот», то не согласился бы с бравурным её тоном: «Ничего, что немцы в Польше, но сильна страна. Через месяц, и не больше, кончится война». Но песня была написана после войны, а в сорок первом её автору было всего четыре годика.
Тем не менее песня отражала дух того времени. Многие, очень многие смотрели в будущее с оптимизмом. Но военные так смотреть не могли. И на встрече в Кремле Посохов ещё раз убедился, что враг, с которым скоро придётся сразиться, не прост, что сил у него много, потому что на него услужливо работает вся Европа.
Посохов получил назначение в распоряжение командующего Одесским военным округом и должен был после окончания отпуска прибыть в Одессу. Ну а жена с детьми, пока он не обоснуется на новом месте службы и не получит жильё, решила пожить у родителей в Старице.
– Ну что, осталось совсем немного! – сказал Посохов как можно более беззаботно. – Получим дипломы, отметим выпуск, ну там ещё кое-какие дела, а потом – отпускной билет и предписание в Одессу, город у моря.
– Урр-ра! – дружно закричали дети. – На море, на море!
– Ну, Одесский военный округ – это ещё не значит, что море. А пока впереди море, – сказал он детям. – Так что начинайте собираться.
Дети, сын и дочка, семилетние Василёк и Танечка, родились двойняшками и росли на радость родителям, души в них не чаявшим.