Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
А как он умел убеждать? И не случайно царский генерал Альтфатер после нескольких дней общения со Львом Давидовичем в Брест-Литовске изумленно воскликнул: «Я приехал сюда, потому что был принужден. Я вам не верил, теперь буду помогать вам и делать свое дело, как никогда я этого не делал, в глубоком убеждении, что служу Родине!» Да и красноармейцы его боготворили!
Как Троцкого боготворили красноармейцы, Сталин знал не понаслышке... Знаменитый «поезд Предвоенсовета» появлялся на фронтах в самые критические минуты, и, как правило, Троцкий всегда выравнивал положение. Но не столько из-за огромной любви к нему бойцов Красной Армии, сколько из-за того панического страха, какой вызывали его следовавшие в специальном вагоне каратели, затянутые с ног до головы в кожу. «Каждый раз появление кожаной сотни в опасном месте производило неотразимое действие, — писал сам Троцкий. — Чувствуя поезд в немногих километрах от линии огня, даже наиболее нервно настроенные части, и прежде всего их командный состав, тянулись изо всех сил».
Еще бы им не тянуться! Затянутые в кожу мастера заплечных дел быстро и с превеликим знанием дела расправлялись с виноватыми. «Нельзя строить армию без репрессий, — утверждал Троцкий. — Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор, пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади!»
С чем-чем, а с этим Сталин был согласен. Побывав на войне, он уже знал, что к ней нельзя относиться с воззрений мирного времени. Да и не кончилась для него война, только стала называться по-другому: борьба за власть... И велась она теперь не на полях сражений, а на пленумах и партконференциях, на съездах и на заводах, в воинских частях, на кораблях и на страницах газет — повсюду, где только одни люди могли обливать грязью других.
* * *
Прочитав статью Радека, Сталин даже не сомневался: она написана с ведома, если не по заказу Троцкого, который таким образом открывал свою «избирательную» кампанию. «У меня создается такое впечатление, — сказал он Молотову, — что Радек не может управлять своим языком... Если бы это было наоборот, он вряд ли бы написал эту идиотскую болтовню!»
Своеобразным ответом Радеку стало написанное Зиновьевым, Сталиным, Каменевым, Томским и Рыковым письмо членам ЦК, в котором они поведали партии о своей двухлетней борьбе с Троцким. «Уже не месяц и не два, — писали они, — а, пожалуй, год-два продолжается такое отношение т. Троцкого к Политбюро. Не раз и не два мы выслушивали такие огульные отрицательные характеристики работы Политбюро и в те времена, когда работы происходили под председательством Владимира Ильича».
И понять их можно. Да, они ошибались, но тем не менее хоть что-то делали, в то время как Лев Давидович предпочитал выступать этаким свободным художником, обладавшим только одним правом: критиковать и вносить постоянную напряженность в работу ведущих партийных органов. Но даже сейчас авторы послания не собирались отмахиваться от Троцкого и в какой уже раз предложили ему самому выбирать себе «ту или иную крупную отрасль хозяйственной работы».
Однако... последовал очередной отказ, и, чтобы избежать ненужной напряженной обстановки разногласия со Львом Давидовичем, было решено не выносить на XII съезд, поскольку этот съезд стал настоящим бенефисом «демона революции». Да, вместо Ленина политический доклад зачитал Зиновьев (Троцкий выступал лишь пятым), но героем дня был именно Троцкий! Он блестяще доказал, что может выполнять любую сложную работу, и является руководителем, который прекрасно разбирается в самых сложных вопросах экономики.
В своем докладе о промышленности Троцкий остановился на самой острой проблеме народного хозяйства: на разрыве цен между сельскохозяйственной и промышленной продукцией. Предложил он и собственный выход из создавшегося тупика, который заключался в совершенствовании промышленности и расширении при сохранении государственной монополии на внешнюю торговлю экспорт хлеба, за который в Европе будут платить «машинами и фабричными предметами потребления». Ну и, конечно же, он снова говорил о Госплане, который был призван защищать интересы государства как внутри СССР, так и за его пределами. И именно с помощью Госплана Троцкий обещал победить стихию рынка, что отвечало чаяниям очень многих коммунистов.
Когда же сторонники Троцкого начали жаловаться на царившую в партии дискриминацию по отношению к участникам различных группировок, Сталин решительно опроверг их нападки. «Разве можно серьезно говорить о том, — с некоторым удивлением говорил он, — что т. Троцкий без работы? Руководить такой махиной, как наша армия и флот, разве это безработица? Допустим, что для такого крупного работника, как т. Троцкий, этого мало, но я должен указать на некоторые факты, которые говорят о том, что сам т. Троцкий, видимо, не намерен, не чувствует тяги к другой, более сложной работе».
В ответном слове Лев Давидович, так толком и не объяснив, почему он отказался от сделанных ему предложений, в весьма загадочной форме поведал съезду, что ему есть о чем поговорить, но... не на съезде. Партийный форум, по его словам, был не тем местом, «где такого рода инциденты разбираются».
Потом он объяснит свое поведение тем, что его независимые действия на XII съезде против сталинской бюрократии могли быть истолкованы таким образом, будто он метил на место Ленина и что «одна мысль об этом» повергала его в ужас. Но все это скорее детские отговорки, нежели речь умного политика. Да и о каком посягательстве на трон вождя могла идти речь, если Ленин сам просил его вступить в схватку со Сталиным?
И тем не менее противостояние с Политбюро, по всей видимости, мало волновало Льва Давидовича. Внутреннее и внешнее положение страны было в высшей степени плачевным, и он даже не сомневался, что очень скоро ей понадобится его железная рука и не менее железная воля. Ибо сколоченный наспех для борьбы с ним триумвират, по его глубокому убеждению, не был способен ни на что.
Что же касается его прямо-таки бешеной популярности в те годы, то никто из лидеров партии (за исключением Ленина) даже близко не мог приблизиться к ней. Что и было лишний раз и продемонстрировано на специальном заседании съезда, посвященном приветственным выступлениям.
Час за часом звучали здравицы в его честь от многочисленных рабочих депутаций. Со всех концов огромной страны партийные организации, профсоюзы, студенты и рабочие слали свои горячие поздравления Ленину и Троцкому. Что же касается бурных оваций, которыми был встречен его доклад, то они не шли ни в какое сравнение с теми хлопками, какие выпали на долю Зиновьева и Сталина. Помимо всего прочего, Троцкий был единственным руководителем партии, который стал «почетным рабочим».
Надо ли говорить, с каким хмурым видом наблюдал Сталин за бесновавшимся залом при одном только упоминании имени Троцкого. Ему не нравилась вся эта истерия. Ведь дело уже дошло до того, что новую власть стали называть «правительством Ленина — Троцкого» как внутри страны, так и за рубежом. Подлил масла в огонь и Луначарский со своими «революционными силуэтами», в которых он назвал Троцкого одним из «двух великих вождей революции».
С ненавистью взирал на своего заклятого врага и Зиновьев. Да, он сделал доклад вместо Ленина, что ставило его на особое место, но овации зала ясно показали, кого здесь считали преемником угасавшего в Горках вождя. Не давал ему покоя и международный авторитет Троцкого, хотя именно он, Зиновьев, был председателем Исполкома Коминтерна.