Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
10 июня ОГПУ расстреляло 20 белогвардейцев. Пусть и постепенно, страна возвращалась во времена «военного коммунизма». Что несказанно обрадовало оппозицию, которая рассчитывала на то, что именно теперь, в условиях военной опасности, ее лидеры будут призваны спасать Советский Союз. Но, увы... Сталин не собирался никого приглашать и, обозвав этих самых лидеров «условными оборонцами» и «пораженцами», заявил, что оппозиция намерена защищать страну «на своих условиях», чем вызвал несказанное возмущение Троцкого и Зиновьева.
Ожидание войны еще больше обострило кризис нэпа. Этим не замедлила воспользоваться оппозиция. В мае Троцкий, Каменев и Зиновьев собрали подписи 83 старых большевиков и отправили открытое письмо в Центральный Комитет. Они считали необходимым созвать пленум для обсуждения провала коммунистического движения в Китае и вовсю критиковали как внешнюю, так и внутреннюю политику руководства страны. Они ратовали и за введение внутрипартийной демократии в партии (о демократии вне ее речь не шла).
Жесточайшей критике подвергла оппозиция нэп, который тащил партию к термидору. Хотя в данном случае это был скорее условный термин. Под классическим термидором принято понимать завершение революции и приход к власти буржуазии. И если с революцией в СССР и на самом деле было покончено, то у власти находилась партия.
Но как бы там ни было, оппозиционеры выступали в защиту рабочего класса от натиска новой буржуазии, кулака и бюрократа. Отставание крупной промышленности от требований настоящего момента, по мнению оппозиции, неизбежно вело «к усилению капиталистических элементов в хозяйстве Советского Союза, особенно в деревне». Лидеры оппозиции требовали исправить существующее положение. Они прекрасно понимали, что для них вопрос стоял очень просто: сейчас или никогда!
«Письмо 83» сыграло роль катализатора: повсюду прошли полулегальные собрания, на которые приходили как партийцы, так и простые рабочие. В конце июня к Троцкому и его сторонникам присоединилась группа «Демократического централизма» во главе с Т. Сапроновым и В. Смирновым, направившая в ЦК заявление «Под знаменем Ленина», более известное как «Платформа 15».
Как и во время профсоюзной дискуссии, «децисты» выступали за демократизацию на производстве и усиление участия рабочей массы в его управлении. Группа Сапронова была настроена по отношению к Сталину куда более непримиримо и призывала наивного Троцкого отбросить все иллюзии на то, что Сталин сможет «полеветь».
В стране стали восстанавливаться группы сторонников оппозиции, печатались их книги, шла критика Политбюро. Более того, даже на заседаниях партийного суда, куда ЦКК то и дело вызывало оппозиционеров, «судьи» мгновенно превращались в обвиняемых и ничего не могли противопоставить натиску Троцкого и Зиновьева. «Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК, — хмуро заметил Сталин после одного из таких судилищ. — Допрашивали и обвиняли не члены ЦКК, а Зиновьев и Троцкий».
Более того, проводы уезжавшего 9 июня на Дальний Восток Смилги Троцкий и Зиновьев превратили в антипартийную демонстрацию на Ярославском вокзале. Возник стихийный митинг, и Троцкий принялся обличать Сталина. В эти дни он получал довольно много писем и снова вступил на тропу войны. И на этот раз все выглядело намного солиднее и организованнее.
Во многих городах страны были созданы фракционные группы, члены которых занимали высокие посты в местном самоуправлении. Оппозиция печатала свои материалы в государственных типографиях; дело дошло до того, что даже в Москве под самым носом у ОГПУ работала их нелегальная типография. «В разных концах Москвы и Ленинграда, — будет вспоминать Троцкий, — происходили тайные собрания рабочих, работниц, студентов, собиравшихся в числе от 20 до 200 человек и для того, чтобы выслушать одного из представителей оппозиции. Они обычно происходили на рабочих квартирах».
Да, все этом имело место, и все же воспрянувший духом Лев Давидович преувеличивал размах оппозиционного движения в стране.
Все эти люди были способны пошуметь, покричать, напечатать несколько брошюр, статей, но ни на что серьезное они уже были не способны. Не сидел сложа руки и Сталин. По его прямому указанию аппаратчики под любыми предлогами очищали партию от оппозиционеров и сочувствующих им, что делало оппозиционеров еще более воинственными. «Сталинский аппарат, — вещал на всю страну Смилга, — не побеждает идейно оппозицию, а подавляет, ломает, обезличивает, политически разлагает и убивает отдельных лиц».
Да и какая могла там еще быть идейная война? Если бы у партии были люди, способные эти самые идеи рождать и проводить в жизнь, то, возможно, и не было бы никакой оппозиции. И беда партии как раз и заключалась в том, что она могла уже только покорно голосовать. А чтобы победить Троцкого в открытой полемике, этого было мало...
И, конечно, Сталин все чаще задумывался над тем, что дальше так продолжаться не может, иначе, в конце концов, не у дел окажется и он сам. Но прежде чем переходить к той самой хирургии, о которой он уже однажды говорил, он попытался еще раз сразиться с лидерами оппозиции. Для чего и выставил против них объединенный пленум ЦК и ЦКК, который продолжал свою работу целых десять дней: с 29 июля по 9 августа. И на этот раз Сталин преуспел. «Было приятно видеть, — вспоминал А.И. Микоян, — как генеральный секретарь начал бой с оппозицией: дал возможность членам ЦК вступить в драку с оппозицией, а когда все карты оппозиции были раскрыты и частично биты, он сам стал их добивать со спокойствием и достоинством, не в тоне обострения, а, наоборот, успокоения».
Если же говорить откровенно, то, по большому счету, это была пиррова победа. Троцкому просто-напросто не дали говорить. Да и как он вместе с Зиновьевым мог сломить сопротивление нескольких десятков озлобленных аппаратчиков, которые были полны решимости исключить их из Центрального Комитета.
На заседание от 6 августа опальные вожди, посчитав себя уже исключенными, не пришли. И когда вошедший в раж Орджоникидзе стал обращаться к ним, то Каменев ответил: «Они ничего вам не могут ответить, так как исключены вами из ЦК!» Последовала немая сцена из «Ревизора», лидеров оппозиции тут же пригласили на заседание и объяснили, что никто их ниоткуда не исключал. А вот последний шанс дали.
И Сталин знал, что делал. Немедленное исключение лидеров оппозиции в столь тревожной обстановке могло окончательно расколоть партию (сторонников у них хватало), что только усилило бы напряжение в условиях предполагаемой войны. А потому и собирался держать их «на грани исключения».
После теперь уже не очень долгих дебатов было решено заключить очередной компромисс. Заявив о невозможности создания второй партии, лидеры оппозиции согласились признать, что партия не переродилась, хотя такая угроза и существовала. В качестве компенсации они потребовали официальной дискуссии по ее идеям, и Сталин был вынужден пойти на их условия. «То, что предлагает нам оппозиция, — сказал он, — нельзя считать миром в партии. Не надо поддаваться иллюзии... Это есть временное перемирие, которое может при известных условиях явиться некоторым шагом вперед, но может и не явиться».
А когда кто-то из зала выкрикнул:
— Нам не надо перемирия, нам нужен мир!
Сталин возразил:
— Нет, товарищи, нам перемирие нужно, вы тут ошибаетесь. Если уж брать примеры, лучше было бы взять пример у гоголевского Осипа, который говорил: «Веревочка? Давайте сюда, и веревочка пригодится!» Мы не так богаты ресурсами и не так сильны, чтобы пренебрегать веревочкой... Яснее не скажешь! Пока у меня нет достаточных сил, чтобы раздавить оппозицию, но время придет, и тогда мы пустим в ход не веревочку, а кнут...»