Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Еще раз напомнив о безжалостном ограблении крестьян и создании бюрократического государства, Бухарин остановился на провозглашенной Сталиным на июльском пленуме ЦК теории обострения классовой борьбы. «Эта странная теория, — говорил он, — возводит самый факт теперешнего обострения классовой борьбы в какой-то неизбежный закон нашего развития. По этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем вперед в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны открыть Гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми».
По Сталину, закончил Николай Иванович, получается так, что классовая борьба разгорится ярче всего уже после того, как никаких классов в стране уже не будет. Обвинив Сталина и его приверженцев в «идейной капитуляции перед троцкизмом», Бухарин спросил Молотова:
— Ты помнишь, как на XV съезде партии ругал меня за лозунг «форсированного наступления на кулака»?
И после того как Вячеслав Михайлович пробурчал что-то нечленораздельное, обратился уже ко всем делегатам:
— А не кажется ли вам, что нынешний Молотов должен был бы исключить того Молотова из партии?
Но, увы, даже такие убийственные аргументы на аудиторию уже не действовали. Сидевших в зале уже мало волновало то, что говорил этот «оппортунист». И, конечно, все ждали выступления Сталина. И он оправдал надежды партийцев и, поведав им, по сути дела, о преступной «группе Бухарина, Томского и Рыкова», каждому из них воздал по заслугам.
Как выяснилось, «первый теоретик партии», если что и делал за всю свою жизнь, так только ошибался и писал совершеннейшую «чепуху». Ну а в свободное от написания этой самой «чепухи» время он «подпевал господам Милюковым и плелся в хвосте за врагами народа». Да и чего еще можно ожидать от человека, бросал в притихший зал Сталин, который совсем еще недавно состоял «в лучших учениках Троцкого»?
Касаясь непосредственно экономики, Сталин заметил, что партии нужен не просто союз с крестьянством, а союз с его бедняцкими и середняцкими массами, и подверг уничтожающей критике бухаринскую теорию «врастания кулачества в социализм»!
Затем Сталин остановился на «плане» Бухарина. В нем Николай Иванович предлагал «нормализацию» рынка с его свободной игрой цен и безостановочным повышением цен на хлеб, развитием индивидуального крестьянского хозяйства с соответствующим сокращением темпа роста колхозов и совхозов, исключение из практики любых чрезвычайных мер и ввоз хлеба.
При нехватке валюты Бухарин предлагал сократить ввоз оборудования для промышленности, что мгновенно замедлило бы и без того невысокие темпы ее развития. Главным же в реконструкции сельского хозяйства, по мнению Бухарина, являлось развитие индустриального крестьянского хозяйства.
Дав критическую оценку каждого пункта бухаринской программы, Сталин противопоставил ей план партии, в основе которого лежало перевооружение промышленности и сельского хозяйства, расширение образования колхозов, строительство машинно-тракторных станций в качестве средства для производственной смычки между индустрией и сельским хозяйством.
Ну и, конечно же, допускались «временные» чрезвычайные меры для изъятия у кулаков излишков хлеба, чтобы избежать экспорта хлеба и траты валюты. Ключ к реконструкции сельского хозяйства партия видела в «...быстром темпе развития... индустрии и, само собой разумеется, в развитии индустрии, металлургии, химии, машиностроения, тракторных заводов, заводов сельскохозяйственных машин...»
Безусловно, все это звучало на фоне бухаринского пессимизма красиво. Но, по большому счету, это были только слова. Никто из присутствовавших в зале, включая и самого Сталина, не мог отличить кулака от середняка. И дело было уже не в союзе с какими-то там массами, а в ярком выражении политики военного коммунизма, который Сталин проповедовал в обострившейся обстановке. Сталин был за эти меры, Бухарин — против. Вот и вся суть конфликта.
За эти же самые меры ратовали и уставшие от бесконечной говорильни на так для многих из них и оставшуюся навсегда непонятной тему партийцы. И если бы Бухарин оказался трижды прав, он все равно был обречен. В какой-то момент он почувствовал вокруг себя вакуум и предложил компромисс: он сворачивает всю критику, а Сталин отказывается от чрезвычайки.
Но все было напрасно: выбор был только один и даже при всем желании партия не могла совершить планируемый ею прыжок в развитии индустрии при сохранении рыночных отношений. Устав от в общем-то уже пустой болтовни, Бухарин задал Сталину самый интересный вопрос, какой кто-либо задавал ему в последнее время: «...сейчас мы выбьем хлеб из крестьян, но что мы будем делать дальше? И как долго мы будем бить крестьян?»
«Длительным выходом из положения для Сталина, — пишет в своей книге «Вожди и заговорщики» Александр Шубин, — были ускоренная индустриализация за счет коллективизированного крестьянства. Самостоятельное крестьянское хозяйство подлежало ликвидации, крестьяне должны были превратиться в работников коллективного предприятия, подчиненных вышестоящему руководству. Было принципиально важно, что колхоз, в отличие от крестьянской семьи, не сможет укрывать хлеб. Это скрытая цель коллективизации не была замечена правыми, но Бухарин чувствовал, что что-то здесь не так: «Если все спасение в колхозах, то откуда деньги на их машинизацию?» Денег не было, не было и достаточного количества тракторов, чтобы одарить каждый колхоз хотя бы одним трактором. Колхозу предстояло стать не сельскохозяйственной фабрикой, а мануфактурой, полурабским хозяйством. Именно оно давало возможность государственному центру контролировать все ресурсы.
Мастер остроумных фраз, Бухарин говорил: «Народное хозяйство — не исполнительный секретарь. Ему не пригрозишь отдачей под суд, на него не накричишь». Но Сталин нашел способ отдать крестьянское хозяйство под суд. Под суд можно было отдать начальника деревни — председателя колхоза или любого, кто ему не подчиняется. Близился «страшный» суд деревни. Но сначала надо было завершить разгром правого уклона и сделать победу явной...»
Что и было сделано на пленуме. «Политическая позиция правого уклона в ВКП, — говорилось в его резолюции, — означает его капитуляцию перед трудностями... Пролетарская диктатура на данном этапе означает продолжение и усиление (а не затухание) классовой борьбы... Как «Записки экономиста» т. Бухарина, так в особенности платформа трех 9 февраля, а также выступления этих товарищей на пленуме ЦК и ЦКК явно направлены к снижению темпов индустриализации». Выступившие на пленуме его сторонники... практически единодушно осудили правый уклон и объявили идеи уклонистов «знаменем, под которым группировались все идейные противники и классовые враги советского государства». Победа казалось полной. Только было ли то, что произошло на пленуме, победой?
Да, Сталин выиграл, но выиграл не в честном бою, а победил с помощью аппаратных игр и поднятых в его поддержку партбилетов. И трижды прав был Николай Иванович: народное хозяйство — не исполнительный секретарь!
Сколько их, этих самых секретарей, были брошены в тюрьмы и поставлены к стенке! И все это сделано только ради того, чтобы Россия на пороге третьего тысячелетия снова вернулась в нэп! Ничего не скажешь, великое достижение... Тем не менее и сам Бухарин, и его далеко не такие верные друзья остались в Политбюро. И вот что говорил по этому поводу сам Сталин: «По-моему, можно обойтись в настоящее время без такой крайней меры».