Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Ему вторили и жившие от него в пятнадцати верстах Свердлов и Голощекин в своем послании... Роману Малиновскому! «Если у тебя будут деньги, — писал ему Свердлов, — для меня или Васьки, то посылай...»
Лучшего адресата Свердлов не нашел, и тем не менее на совещании ЦК РСДРП(б) 1 октября было принято решение выслать Сталину и Свердлову на побег 100 рублей. Вскоре пришли деньги и от Аллилуева с Бадаевым, которых просил уже сам Сталин.
В предупрежденной еще летом полиции прекрасно понимали, для чего были нужны деньги ссыльному Джугашвили, и 18 декабря 1913 года директор департамента полиции С. Белецкий направил енисейскому губернатору телеграмму следующего содержания: «Яков Свердлов, Иосиф Джугашвили намереваются бежать. Благоволите принять меры...»
Благоволили, конечно, и в середине марта Сталина вместе со Свердловым «водворили» в поселок Курейку, в ста восьмидесяти километрах от Монастырского по Енисею и в восьмидесяти за Полярным кругом. Да, это был удар! О побеге нельзя было теперь даже и мечтать. За короткое северное лето в Курейку заходил только один пароход, а весной и зимой — не было вообще никакой связи.
Поселились они на квартире у Алексея Яковлевича Тарасева. Впрочем, выбор был невелик, в Курейке было всего... восемь домов. Но даже здесь, на самом краю земли, Сталин остался верным себе и очень быстро рассорился со Свердловым, с которым он поначалу жил под одной крышей.
Как видно, сказывалась не только разница характеров, но и воспитания. «Нас двое, — писал Свердлов своей знакомой весной 1914 года. — Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы уже встречались в другой ссылке. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда».
А «хороший парень», чтобы еще больше досадить своему соседу, назвал свою собаку Яшкой, и Свердлова буквально передергивало, когда Сталин звал своего четвероногого друга, которого он приспособил... для мытья посуды, давая ему вылизывать тарелки и миски. Ну а чтобы лишний раз не готовить, специально делал пищу несъедобной.
Сталин был совершенно не приучен к ведению домашнего хозяйства и попытался переложить все хлопоты на Свердлова. Тому тоже не очень хотелось каждый день пилить дрова, топить печь, таскать на страшном морозе воду, мыть посуду и убирать дом.
«Жили они у нас с Яковом Михайловичем недружно, — вспоминала хозяйка дома Анфиса Степановна Тарасева. — Иногда сильно ругались. Ёсиф даже в суп Якову плевал, и тот есть отказывался».
Почему все это происходило? Трудно сказать. Вполне возможно, что, демонстрируя свое пренебрежение, Сталин старался подчеркнуть свое особое положение как члена ЦК. Да и кто на самом деле знает, каким человеком оказался в общежитии сам Свердлов? Сыграл и известный закон, согласно которому рано или поздно однокамерники начинают ненавидеть друг друга.
Большевик Б. Иванов, тоже отбывавший ссылку в Туруханске, так передавал слова Свердлова о Сталине: «По прибытии в ссылку я поселился в его хижине, но вскоре он не стал со мною разговаривать и дал понять, чтобы я освободил его от своей персоны, и я тогда стал жить от него отдельно». Несмотря на все старания самого Иванова и других товарищей, «необходимого примирения», по его словам, между ними не произошло, «Джугашвили остался таким же надменным, как и всегда, замкнутым в себе, в своих мыслях и планах... По-прежнему он испытывал неприязнь к Свердлову и не шел на примирение, хотя Свердлов был готов протянуть руку дружбы и согласился обсудить проблемы рабочего движения в присутствии трех членов Русского бюро партии».
Да, он был надменен со всеми, кроме тех, кто ему нужен, и, испытывая крайнюю нужду в деньгах, он пишет Т.А. Славутинской: «У меня нет ни гроша. И все припасы вышли. Были кое-какие деньги, да ушли на теплую одежду, обувь и припасы, которые здесь страшно дороги... Нельзя ли будет растормошить знакомых и раздобыть рублей 20—30? А то и больше? Милая. Нужда моя растет по часам, я в отчаянном положении, вдобавок еще заболел, какой-то подозрительный кашель начался. Необходимо молоко, но... деньги, денег нет. Милая, если добудете денежки, шлите немедля телеграммы. Нет мочи ждать больше...»
Не забыл Сталин и своего «доброго приятеля» Романа. «Здравствуй, друг, — пишет он Малиновскому. — Неловко как-то писать, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами. Нужно молоко, нужны дрова, но... деньги, нет денег, друг. Я не знаю, как проведу зиму в таком состоянии... У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе...»
Он обращался ко всем с одной и той же просьбой: прислать ему денег. 20 марта он написал еще одно письмо Малиновскому. «Месяцев пять тому назад, — писал он, — я получил от одного товарища предложение приехать — переселиться в Питер. Он родом грузин, и ты знаешь его. Он писал, что предложение исходит не от него лично и что, если согласен переселиться, деньги на дорогу будут. Я ему написал ответ еще месяца четыре назад, но от него нет никакого ответа до сих пор. Не можешь ли ты, брат, в двух словах разъяснить мне это недоразумение...»
Однако «брат» Роман не мог... 22 апреля товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский поставил председателя Государственной думы М.В. Родзянко в известность о том, что Р.В. Малиновский является секретным сотрудником департамента полиции. «Брату» Роману предложили уйти тихо, без скандала, что он и сделал, исчезнув из Москвы. Потерявшие своего представителя в Госдуме большевики встревожились. Припомнили слухи о его сотрудничестве с полицией и... назначили комиссию для расследования. Словно она могла получить агентурное дело Малиновского, которое хранилось за семью печатями.
Малиновский явился на суд и принялся доказывать свою невиновность. И доказал с помощью... Ленина, который горой встал на защиту своего любимчика. За «недоказанностью улик» с Малиновского были сняты все обвинения, и он как ни в чем не бывало продолжил свою работу в партии. В полиции после всего случившегося на нем, надо полагать, поставили крест.
Во время войны он сдался в плен, вел пропаганду среди русских военнопленных, а Ленин заботливо слал ему в лагерь теплые вещи, чтобы, не дай Бог, не простудился!