Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Отнюдь не женевские мудрецы повели народ на баррикады, его толкнул на них приказ царского правительства расстрелять мирную демонстрацию в Петрограде, после которой восстали солдаты столичного гарнизона. И во главе этого народа встали не закаленные теоретическими спорами философы, а Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов и Временное правительство.
Все это было так, но вместе с тем Сталин, конечно, не мог не думать о себе и своей роли в революции. Он не знал расклада политических сил в столице и очень опасался того, что может опоздать на революционный праздник. На следующий день ачинские большевики провели в доме Долина собрание,
Тем временем события продолжали развиваться, и уже 4 марта стало известно, что великий князь Михаил Александрович отказался от престола и предложил решать вопрос о власти Учредительному собранию. Так, в одночасье пала насквозь прогнившая 300-летняя монархия, последним бесславным представителем которой стал ни на что не способный Николай II со своей женой-кликушей и вечно пьяным Распутиным...
4 марта в Народном собрании состоялся митинг, в котором принял участие весь цвет ссыльной социал-демократии, за исключением... Сталина. По каким-то только ему ведомым причинам он на митинг не пришел. Каменев предложил направить приветственную телеграмму великому князю по случаю его отказа взойти на престол. На следующий день он зашел к Сталину и сообщил ему о совершенной им глупости.
Сталин равнодушно махнул рукой. Ему было не до великого князя и отправленной телеграммы. Всеми своими мыслями он был уже в Петрограде, куда и отправился вместе с другими ссыльными на специальном поезде через два дня. И о чем думал он, посасывая свою неизменную трубку и глядя в окно на пролетавшие мимо пейзажи, знал только он один... Но в одном он был уверен: в Петроград ехал уже совсем другой Сталин. У него хватило твердости и воли к сопротивлению, и он вышел живым из того ада, в котором многие сходили с ума и стрелялись. И теперь его хватит на все...
Так закончилась подпольная жизнь профессионального революционера Кобы, известного также под кличками Нижарадзе, Васильева и Ивановича. Итогом можно было гордиться: 19 лет участия в революционной борьбе, 3 года тюрем и 6 — ссылки, как минимум 9 арестов и 6 побегов, — таков был послужной список Сталина...
ЧАСТЬ II 1917-й
ГЛАВА ПЕРВАЯ
12 марта поезд прибыл в Петроград. На вокзале бывших политкаторжан встретили ликующие толпы свободного, как теперь всем казалось, народа.
«Шел мягкий пушистый снежок, — вспоминала приехавшая вместе со Сталиным B.Л. Швейцер, вдова С. Спандаряна. — Стоило нам выйти из вагона на платформу, как на нас пахнуло политической и революционной жизнью столицы...» Повсюду слышался смех и оживленные разговоры. Невский был заполнен шумной толпой. «Народ гулял, — вспоминал эти дни Питирим Сорокин, — как на Пасху. Все славили новый режим и Республику. «Свобода! Свобода! Свобода!» — раздавалось повсюду». Во всех направлениях разъезжали грузовики с солдатами и вооруженными рабочими и студентами. На каждом углу о чем-то горячо спорили толпы народа. Среди них сновали мальчишки с газетами и листовками, которые шли нарасхват. Полицейских не было. Надменный и холодный Петербург канул в небытие...
Однако сам Сталин не разделял всеобщего веселья. На него пахнуло не только «революционной жизнью» столицы, но и густым винным перегаром. Слишком уж эта свобода напоминала анархию, и ему не очень нравился свободный и полупьяный народ. «Эти
И, как знать, не вспомнились ли ему в ту минуту слова Пушкина о русском бунте, «бессмысленном и кровавом»? А в том, что это был больше бунт, нежели революция, он не сомневался. Все эти полупьяные и беснующиеся людские толпы наконец-то дождались дня, когда можно, не таясь, плевать во вчерашних господ. И теперь у всех у них, выражаясь словами того же Шульгина, «было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное»!
«Боже, как это было гадко!.. — писал он в своих воспоминаниях. — Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство... Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы — этот зверь был... его величество русский народ...»
Вряд ли сам Сталин даже при всем своем органичном отвращении к вылезшим из своих берлог полупьяным «скифам» (они напоминали ему отца и все, что с ним было связано) желал в ту минуту пулеметов, но вот о том, насколько трудно будет загнать их назад, он, конечно, не мог не подумать...
С вокзала Сталин отправился к Аллилуевым, единственным в столице людям, которые могли приютить его. Иосифа встретили как родного, и он весело рассказывал о том, как поезд останавливался на вокзалах и доморощенные ораторы, то и дело ударяя себя в грудь, повторяли напыщенные фразы о пришествии долгожданной «святой русской революции».
И больше всех смеялась младшая дочь Сергея — красавица Надежда, не сводившая своих больших выразительных глаз с вошедшего во вкус Сталина. Да и сам он все чаще и чаще задерживал свой далеко не скромный взор на милой. Надя удивительно расцвела за это время. Правильным овалом лица, черными бровями, слегка вздернутым носиком, смуглой кожей и мягкими карими глазами она походила на гречанку, в жилах которой каким-то удивительным образом оказалась замешана и цыганская кровь.
Как и все Аллилуевы, Надежда искренне верила в социалистические идеи. Молодая и романтически настроенная, она смотрела на своего крестного (ребенком Надя упала в реку, и Сталин спас ее от верной смерти) восторженными глазами. В ее представлении это был самый настоящий рыцарь революции, с честью прошедший через ад тюрем, этапов, побегов и ссылок.
Сталин весьма живописно рассказывал о суровой заполярной природе и жестокой нужде, которую испытывали ссыльные, но сам он пребывал уже далеко от всего пережитого. Голод, холод и тоска остались в прошлом. Сейчас его куда больше волновало собственное будущее. Ведь именно теперь, когда Ленин и другие лидеры партии находились в своих женевах, у него имелись все шансы устроить его самым надлежащим образом.
Ну а чтобы лучше понять, в каких условиях предстояло работать Сталину, надо вспомнить политическую ситуацию весной 1917 года. И не только из-за любви к истории: именно она во многом определила не только поведение самого Сталина, но и все дальнейшие события.