Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Ленин все еще пребывал в революционной эйфории, а посему и писал в ноябре 1917 года: «Теперь, строя новую армию, мы должны брать командиров только из народа. Только красные офицеры будут иметь среди солдат авторитет и сумеют упрочить в нашей армии социализм».
4 марта был создан Высший военный совет, которому поручалось «руководство всеми военными операциями». Ему подчинялись все военные учреждения и лица. Первым руководителем Совета стал генерал Михаил Бонч-Бруевич. Старый солдат, он тут же предложил отменить добровольный принцип формирования армии, коллегиальное управление войсками, выборность командиров и ввести единоначалие. Что, конечно же, не понравилось руководителям
После длительной борьбы и жарких дебатов главным народным комиссаром по военным делам был назначен Троцкий, который возглавил и Революционный военный совет республики. Очень скоро большевики убедились, что никакая набранная по добровольному принципу армия воевать не может, поскольку без железной дисциплины и единоначалия она представляла собой самую обыкновенную толпу. Да и какая там могла быть дисциплина, если выбранные своими солдатами командиры как огня боялись не противника, а своих собственных подчиненных, которые в любой момент могли расправиться с ними.
29 мая 1918 года ВЦИК принял постановление о переходе к всеобщей мобилизации рабочих и беднейших крестьян в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Но объявить о создании армии, еще не значило создать ее на самом деле. И когда весной 1918 года были образованы фронты, и чтобы воевать против прежних царских генералов потребовался профессионализм, даже Ленин понял, что без бывших офицеров ему при всем желании не обойтись.
Никогда не служивший в армии Троцкий быстро пришел к выводу, что военными делами должны заниматься только военные. Ибо знания и опыт в армию могли принести только бывшие офицеры, и теперь уже Ленин со своими наивными представлениями о «красных командирах из народа» полностью согласился с Троцким, что надо привлекать в армию старых специалистов.
Троцкий понимал, ни о какой добровольности в столь тяжелое для страны время не может быть и речи и новую армию должны строить не прапорщики, а кадровые офицеры. И он многого добился на этом поприще. «Троцкий, — писал Карел Радек, — не только сумел, благодаря своей энергии, подчинить себе бывшее кадровое офицерство, он достиг большего. Он сумел завоевать себе доверие лучших элементов специалистов и превратить их из врагов Советской России в ее убежденных сторонников».
Конечно, это нравилось далеко не всем, и со временем у Троцкого на этой почве появилось много врагов во главе со Сталиным. Из-за чего он воевал в Царицыне не только против Краснова, но и с Троцким и поставленными им военспецами.
Одним из таких специалистов был командовавший отрядами в Царицыне бывший генерал-лейтенант царской армии Андрей Евгеньевич Снесарев. Это был весьма достойный во всех отношениях человек. Хороший военный и видный ученый-ориенталист, он одним из первых вступил в Красную Армию и служил ей, что называется не за страх, а за совесть.
Регулярных войск в распоряжении Снесарева не было, не хватало и опытного командного состава. И Снесарев предпринимал героические усилия, чтобы свести «партизан» хоть в какое-то подобие армии. Ведь ему противостояла почти 40-тысячная армия генерала Краснова, в которой было предостаточно опытных и знающих свое дело офицеров. Ситуация осложнялась еще и тем, что в это же время начала свое наступление Добровольческая армия генерала Деникина.
И если бы не 5-я Украинская армия во главе с Ворошиловым, город вряд ли удалось бы отстоять. Ее численность достигала почти 40 тыс. штыков и сабель при 240 орудиях и 13 бронепоездах и почти вдвое превосходила все прочие силы южной завесы. «Все оставшиеся части бывших 3-й и 5-й армий, — писал в своем приказе Снесарев, — части бывшей армии царицынского
Большую роль в обороне Царицына летом 1918 года сыграли также отряды красного казачества во главе с Филиппом Кузьмичом Мироновым. Именно он вместе с 10-й армией сумел не только расстроить планы противника, но и перейти 22 августа в контрнаступление, сбив заслоны белых и выйдя на линию рек Сал и Дон.
Однако Сталин выступил против сотрудничества с казаками. Они, писал он Ленину, «не могут, не хотят вести решительную борьбу с казачьей контрреволюцией». Ну а их командир, по его мнению, намеревался получить оружие и уйти со своими частями к Краснову. Наступление белых самым печальным образом уже начинало сказываться на ситуации в тылу, и Ленин писал Сталину: «...о продовольствии должен сказать, что сегодня вовсе не выдают ни в Питере, ни в Москве. Положение совсем плохое. Сообщите, можете ли принять экстренные меры, ибо кроме как от Вас добыть неоткуда...»
Сталин ответил, что до восстановления пути поставка «хлеба немыслима». «Гоню и ругаю всех, — писал он, — кого нужно, надеюсь, скоро восстановим положение. Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные «специалисты» (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана; и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им... Что касается истеричных, будьте уверены, у нас рука не дрогнет, с врагами будем действовать по-вражески».
А врагов в Царицыне, надо заметить, хватало. Эсеры, террористы, анархисты, монархисты, бывшие офицеры, — кого только не было в городе! Не проходило дня без того, чтобы в самых, казалось, надежных местах не открывались различные заговоры.
В начале июля в Москве было подавлено восстание левых эсеров. Если говорить откровенно, никакого восстания не существовало, и тем не менее разгневанный вождь приказал всем районным Совдепам «выслать как можно больше вооруженных отрядов... чтобы ловить разбегающихся мятежников». Одной Москвы ему уже не хватало, и он телеграфировал Сталину: «Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов, ставших орудием в руках контрреволюционеров... Итак, будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще».
Сталин все понял как надо, и его ответ полностью удовлетворил Ильича. «Все будет сделано для предупреждения возможных неожиданностей. Будьте уверены, что у нас не дрогнет рука...» И она у него не дрожала. Кровь лилась повсюду, где был хотя бы намек на какую-нибудь контрреволюционную деятельность. Ну и, конечно, докладывал Ленину.
«Дело осложняется тем, — писал он, — что штаб Северо-Кавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши «специалисты» психологически не способны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они как «штабные» работники, умеющие лишь «чертить чертежи» и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям... и вообще чувствуют себя как гости. Смотреть на это равнодушно я считаю себя не вправе. Я буду исправлять это — и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер (и буду принимать) вплоть до смещения губящих дело чинов и командармов, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать...»