Сталин. Путь к власти

Емельянов Юрий Васильевич

Утверждалось, что Крупская в это время ограничилась письмом Каменеву и ни слова не сказала об этом инциденте Ленину. Однако так ли это было? Знаменательно, что именно на следующий день, 23 декабря, Ленин «попросил у врачей разрешить стенографистку» и стал диктовать свое знаменитое «Письмо». Накануне этого дня в ночь на 23 декабря его состояние еще более ухудшилось. По словам М. Ульяновой, «у него не было ни в ноге, ни в руке абсолютно никаких движений». Нетрудно предположить, что душевное состояние Ленина не улучшилось в этот день. М.А. Володичева, записывавшая текст «Письма к съезду», отметила в своем дневнике: «В продолжение 4-х минут диктовал. Чувствовал себя плохо. Были врачи. Перед тем, как начал диктовать, сказал: «Я хочу продиктовать письмо к съезду. Запишите!» Продиктовал быстро, но болезненное состояние его чувствовалось».

Находясь

в таком состоянии, 24 декабря Ленин диктует Володичевой: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью…» Жалобы Крупской на грубость Сталина совпадают с характеристикой Сталина, которую 4 января 1923 года Ленин дал генеральному секретарю в своем «Письме». До тех пор Ленин никогда не жаловался на «грубость» Сталина и вообще редко обращал внимания на манеры своих коллег по работе. Скорее всего оценки Ленина были следствием «советов» Надежды Константиновны, которые она привыкла давать своему мужу по поводу его товарищей. На сей раз «советы» могли высказываться до крайности оскорбленной женщиной. Выслушивались же они до крайности раздраженным, душевно надломленным человеком, планирующим свое самоубийство.

Само обвинение Лениным Сталина в грубости было явно отзвуком пререканий между Сталиным и Крупской 22 декабря 1922 года. Между тем оценки тяжелобольного, полупарализованного Ленина, который то рыдал от отчаяния, то планировал самоубийство, повлияли на мнение людей относительно характера Сталина и его деятельности. Миллионы людей поверили в то, что «грубость» Сталина являлась главной чертой его характера, и до сих пор объясняют «грубостью» Сталина все несчастья, которые случились с нашей страной, и даже в его победах склонны видеть лишь торжество «грубой силы».

В то же время действия Сталина в дни написания ленинского «Письма» лишь могли подтвердить больному Ленину и обиженной Крупской правоту их суждений о «грубости» Сталина. Дело в том, что 24 декабря врачи на совещании со Сталиным, Каменевым и Бухариным выработали новые жесткие правила, ограничивающие его занятия: «1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5-10 минут, но это не должно носить характер переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются. 2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений». Нетрудно предположить, что Крупская, другие родственники Ленина и он сам могли воспринимать эти правила как тюремные. Крупская не могла забыть, что Сталин грозил ей ЦКК, если она будет нарушать режим, установленный врачами и членами политбюро. Вряд ли это способствовало улучшению отношения к Сталину больного Ленина и оскорбленной Сталиным Крупской.

По записям М.И. Ульяновой, «общее состояние» Ленина в конце декабря было очень плохое: «…почти постоянные непорядки с желудком, головные боли, плохой сон, общая слабость. Пессимистическое настроение не могло не влиять, с своей стороны, и на физическое состояние Владимира Ильича». В таком состоянии Ленин написал заметки «К вопросу о национальностях или об «автономизации», изобилующие логическими неувязками, грубыми выпадами по поводу мнимой угрозы великорусского шовинизма, оскорбительными нападками на русских и несправедливыми критическими замечаниями в адрес человека, который отвечал за его строгий лечебный режим.

В таком состоянии В.И. Ленин становился особенно восприимчив к любым слухам и наветам. При этом общавшиеся с ним люди зачастую не сразу понимали состояние Ленина. 11 января 1923 года секретарь Ленина М. Гляссер в письме Бухарину рассказала о подоплеке статьи «К вопросу о национальностях или об «автономизации». Вместе с Фотиевой и управделами Совнаркома Горбуновым она, будучи членом комиссии по проверке материалов по так называемому «грузинскому делу», побеседовала с Лениным. Теперь Гляссер признавала, что Ленин превратно воспринял и без того одностороннюю информацию и «благодаря болезни… был не прав по отношению к т. Сталину». М. Гляссер писала: «Особенно тяжело потому, что за два с половиной года работы в Политбюро я, близко видя работу Политбюро, не только научилась глубоко ценить и уважать всех вас, в частности, Сталина (мне стыдно смотреть на него теперь), но и понимать разницу между линией Вл. Ил-ча и Троцкого». Она сообщала, что Ленин взял слово с членов комиссии «держать все в строжайшей тайне до окончания работы и ничего не говорить о его статье». Поясняя это требование Ленина, Гляссер писала, что Ленин «был болен и страшно подозрителен». Приводя эти факты в своей книге, Куманев и Куликова не нашли ничего умнее, как объяснить письмо Гляссер способностью Сталина «обвораживать» людей и тем, что эта женщина попала «под сталинский гипноз».

Нетрудно увидеть, что как только Ленин выходил из своего тяжелого физического и душевного состояния, он прекращал атаки на Сталина. Хотя Троцкий утверждал, что Ленин готовил «бомбу против Сталина», которая якобы должна была взорваться на съезде партии, это ничем не подтверждается. С середины января 1923 года, когда, по словам М.И. Ульяновой, состояние Ленина стало улучшаться и он стал регулярно диктовать, в его работах исчезли нападки на Сталина и на великорусский шовинизм. Одновременно его заметки обрели характерную для Ленина логичность. В этот период он надиктовал статьи «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше». Эти статьи были опубликованы в марте – мае 1923 года. Заметки же, которые надиктовал Ленин в периоды ухудшения здоровья, не были опубликованы, хотя не исключено, что их содержание стало известно многим. Н.К. Крупская стала хранительницей «Письма к съезду». Статью «К вопросу о национальностях или об «автономизации», записанную М. Володичевой, хранила Л. Фотиева.

В начале марта 1923 года состояние Ленина опять стало ухудшаться. Как и в декабре 1922 года, сильному параличу предшествовал упадок настроения. 5 марта 1923 года Ленин пишет Сталину гневное письмо. Он вновь напомнил о ссоре Сталина с Крупской, произошедшей 22 декабря 1922 года, и требовал от Сталина извиниться перед Надеждой Константиновной. Ленин ставил перед Сталиным выбор: «согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». 6 марта Ленин надиктовал письмо относительно споров в грузинской компартии, в котором он вновь выразил возмущение «грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского». Сталин в своем ответе от 7 марта отрицал, что он сказал Крупской «что-либо грубое или непозволительное», но соглашался «взять назад» свои слова. Нет никаких свидетельств о том, как прореагировал Ленин на письмо Сталина, так как 10 марта у Ленина случился очередной удар. Он вновь лишился речи и утратил способность писать.

Через неделю после этого события Н.К. Крупская решила напомнить Сталину о его обещании дать яд Ленину. Об этом 21 марта 1923 года Сталин написал записку членам политбюро: «В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) (Имеется в виду Н.К. Крупская. – Прим. авт.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мною Н.К. говорила, между прочим, что «Вл. Ильич переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо», и упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной из своего кабинета, где мы вели беседу, и с волнением требовал «согласия Сталина», ввиду чего мы вынуждены были оба раза прервать беседу), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК».

Поскольку содержание этой записки никогда не было опровергнуто, то, видимо, оно отвечает реальным событиям. Итак, Сталин беседовал с Крупской в Горках, и их беседу время от времени прерывал Ленин. Должно быть, описанная в ней беседа Сталина с Крупской в Горках состоялась до 10 марта, то есть до удара, который постиг Ленина. Таким образом, Ленин обратился к Сталину с повторной просьбой, но на сей раз передавал эту просьбу через жену, а не в личной беседе, как было в мае 1922 года. Скорее всего Ленину было очень плохо, и никого, кроме самых близких людей, к нему не пускали, а поэтому он мог лишь время от времени звать свою супругу и передавать через нее просьбы Сталину.