Сталин

Троцкий Лев Давидович

Сам Калинин к этому времени успел стать другим человеком. Не то, чтоб он очень пополнил свои знания или углубил свои политические взгляды; но он приобрел рутину «государственного человека, выработал особый стиль хитрого простака, перестал робеть перед профессорами, артистами и, особенно, артистками. Мало посвященный в закулисную сторону жизни Кремля, я узнал о новом образе жизни Калинина с большим запозданием и притом из совершенно неожиданного источника. В одном из советских юмористических журналов появилась, кажется, в 1925 г. карикатура, изображавшая – трудно поверить! – главу государства в очень интимной обстановке. Сходство не оставляло места никаким сомнениям. К тому же в тексте, очень разнузданном по стилю, Калинин назван был инициалами, М.И. Я не верил своим глазам. «Что это такое?» – спрашивал я некоторых близких ко мне людей, в том числе Серебрякова (расстрелян в феврале 1937

г.). «Это Сталин дает последнее предупреждение Калинину». «Но по какому поводу? Конечно, не потому, что оберегает его нравственность. Должно быть, Калинин в чем-то упирается?» Действительно, Калинин, слишком хорошо знавший недавнее прошлое, долго не хотел признать Сталина вождем. Иначе сказать, боялся связывать с ним свою судьбу. «Этот конь, – говорил он в тесном кругу, – завезет когда-нибудь нашу телегу в канаву». Лишь постепенно, кряхтя и упираясь, он повернулся против меня, затем – против Зиновьева, и, наконец, еще с большим сопротивлением – против Рыкова, Бухарина и Томского, с которыми он был теснее всего связан своими умеренными тенденциями. Енукидзе проделывал ту же эволюцию, вслед за Калининым, только более в тени, и несомненно с более глубокими внутренними переживаниями. По всему своему характеру, главной чертой которого была мягкая приспособляемость, Енукидзе не мог не оказаться в лагере термидора. Но он не был карьеристом и еще менее негодяем. Ему было трудно оторваться от старых традиций и еще труднее повернуться против тех людей, которых он привык уважать. В критические моменты Енукидзе не только не проявлял наступательного энтузиазма, но, наоборот, жаловался, ворчал, упирался. Сталин знал об этом слишком хорошо и не раз делал Енукидзе предостережения. Я знал об этом, так сказать, из первых рук. Хотя и десять лет тому назад система доноса уже отравляла не только политическую жизнь, но и личные отношения, однако, тогда еще сохранялись многочисленные оазисы взаимного доверия. Енукидзе был очень дружен с Серебряковым, в свое время видным деятелем левой оппозиции, и нередко изливал перед ним свою душу. «Чего же он /Сталин/ еще хочет? – жаловал Енукидзе. – Я делаю все, чего от меня требуют, но ему все мало. Он хочет, чтобы я считал его гением…» (А в воспоминаниях 1929 г. очевидна попытка выдать Сталина за «гения».)

Чтобы крепче связать Енукидзе, Сталин ввел его в Центральную Контрольную Комиссию, которая призвана была наблюдать за партийной моралью. Предвидел ли Сталин, что сам Енукидзе будет привлечен за нарушение партийной морали? Такие противоречия, во всяком случае, никогда не останавливали его. Достаточно сказать, что старый большевик Рудзутак, арестованный по такому же обвинению, был в течение нескольких лет председателем Центральной Контрольной Комиссии, т.е. чем-то вроде первосвященника пратийной и советской морали. Через систему сообщающихся сосудов я знал в последние годы моей московской жизни, что у Сталина есть особый архив, в котором собраны документы, улики, порочащие слухи против всех без исключения видных советских деятелей. В 1929 г. во время открытого разрыва с правыми членами Политбюро, Бухариным, Рыковым и Томским, Сталину удалось удержать на своей стороне Калинина и Ворошилова только угрозой порочащих разоблачений. Так, по крайней мере, писали мне друзья в Константинополь.

Как только Сталин сосредоточил в своих руках партийные пружины в армии, он поспешил перевести Ворошилова из Северо-Кавказского военного округа в Москву, на место Муралова. Так он получил в Москве наиболее преданного ему военного командующего. Смерть Фрунзе открыла Ворошилову пост народного комиссара по военным делам. В 1925 г. работала еще комиссия по выработке устава строевой службы, назначенная мною в лице председателя Тухачевского и членов Якира, Уборевича, Примакова и Эльдемана. Это был цвет командного состава. Все они впоследствии были расстреляны.

Сталин всячески заигрывает перед армией, но он смертельно боится ее. В преддверии новой великой войны он открыл истребительный поход против советского командного состава – факт небывалый в человеческой истории. Союз с Гитлером продиктован страхом – перед Гитлером и перед народом.

Гитлер создал свою собственную программу. Какое место «идеи» Гитлера занимают в истории человечества, – вопрос другой. Путь Сталина иной. Коммунистическую партию создали идеи Ленина. Эта партия завоевала власть. Аппарат этой партии сосредоточил власть в своих руках.

Я смотрю на фотографический снимок, на котором Сталин и Риббентроп пожимают друг другу руки. На лице Риббентропа больше уверенности. На лице Сталина за улыбкой кроется неуверенность и сконфуженность провинциала, который не знает иностранных языков и теряется при столкновениях

с людьми, которым он не сможет приказывать, которые его не боятся.

Несомненно, что мысль о чистке в большевистской партии пришла Сталину в голову в связи с чисткой, учиненной Гитлером в 1934 г. И вообще, Сталин, лишенный творческого воображения, изобретательности, окруженный крайне серыми людьми, явно подражает Гитлеру, который импонирует ему своей изобретательностью и смелостью.

Вопрос о преемнике несомненно сильно занимает кремлевские круги. Первым кандидатом является по официальному положению Молотов. У него есть упрямство, ограниченность и трудолюбие. Последним качеством он отличается от Сталина, который ленив. Честолюбие Молотова исходит из его происхождения : оно стало разворачиваться после того, как он неожиданно для себя на буксире Сталина поднялся на большую высоту. Он пишет как старший канцелярист и так же говорит; к тому же он сильно заикается. Но он успел выработать большую административную рутину и знает, как играть на клавиатуре аппарата. (Вспоминается момент, осенью 1923 года, когда Сталин сильно колебался в отношении не в меру усердного Молотова: «Ну, чего тут говорить о Молотове, уберем его».)

В качестве кандидата в наместники называли также за границей ленинградского наместника Сталина, Жданова. Это новый человек без традиций сталинской школы, т.е. из категории административных ловкачей. Его речи, как и статьи, носят черты банальности и хитрости. Если Сталин создал аппарат, то нельзя от него ждать собственной мысли. Если Сталин создан аппаратом, то Жданов создан Сталиным.

Вряд ли кто серьезно думает о Ворошилове, как о преемнике Сталина. Старый большевик, член Политбюро и глава армии, Ворошилов представляет все же декоративную фигуру, как и Калинин. Оба они усвоили обороты речи и жесты, отвечающие более или менее их положению. Ворошилов решительнее и тверже, Калинин гибче и хитрее. Оба лишены политической физиономии и в верхнем слое аппарата не пользуются авторитетом.

Нельзя так же видеть преемника и в Лазаре Кагановиче, который имеет главные качества сталинской школы: решительность, ограниченность, хитрость. Но в его лице, пожалуй, банальность нынешнего Политбюро находит свое законченное и вульгарное выражение. Вскоре после загадочной смерти Аллилуевой* Сталин женился на сестре Кагановича, в связи с чем последнему прочили высокую будущность. Брак, видимо, не продержался долго, по крайней мере, о нем ничего впоследствии не было слышно. Каганович за последние годы скорее спустился по лестнице иерархии на одну или две ступеньки. К тому же он еврей, что не согласуется с нынешним курсом Кремля. Но как ни интересен вопрос о преемнике, мы можем оставить его без рассмотрения. Нигде, ни в какой книге не сказано, что у Сталина будет преемник, и нигде не сказано, что Сталин доживет свою жизнь в качестве диктатора. История может изъять самый вопрос о преемнике с порядка дня.

В самый разгар сплошной коллективизации, голода в деревне, массовых расстрелов, когда Сталин находился почти в полном политическом одиночестве, Аллилуева, видимо, под влиянием отца, настаивала на необходимости перемены политики в деревне. Кроме того, мать Аллилуевой, тесно связанная с деревней, постоянно рассказывала ей о тех ужасах, которые творятся в деревне. Аллилуева рассказывала об этом Сталину, который запретил ей встречаться со своей матерью и принимать ее в Кремле. Аллилуева встречалась с ней в городе, и настроения ее все укреплялись. Однажды на вечеринке, не то у Ворошилова, не то у Горького, Аллилуева осмелилась выступить против Сталина, и он ее публично обложил по матушке. Прийдя домой, она покончила самоубийством.

В Советском Союзе существует правящая иерархия, строго централизованная и совершенно независимая от так называемых Советов и народа. Подбор идет сверху вниз. Сталин имеет в своих руках власть абсолютного самодержца. Он подбирает себе Центральный Комитет партии, который он затем истребляет в промежутке между двумя съездами партии. То же происходит с членами партии между двумя съездами Советов. Съезды созываются тогда, когда Сталину и его клике необходимо санкционировать совершившийся факт. Бюрократия располагает огромными доходами не столько в денежном, сколько в натуральном виде: прекрасные здания, автомобили, дачи, лучшие предметы употребления со всех концов страны. Верхний слой бюрократии живет так, как крупная буржуазия капиталистических стран, провинциальная бюрократия и низшие слои столичной живут, как мелкая буржуазия. Бюрократия создает вокруг себя опору в виде рабочей аристократии; т.к. герои труда, орденоносцы и пр. все они пользуются привилегиями за свою верность бюрократии, центральной или местной. Все они пользуются заслуженной ненавистью народа.