Сталинград
Шрифт:
Глубоко выдохнув, вдохнув и снова выдохнув, я потянулся к казеннику орудия. Слава богу, он оказался пустым. Бери снаряд да досылай, вот и весь сказ. Кстати, один осколочный я разглядел у тела мертвого заряжающего, еще три – в практически пустой боеукладке в задней части башни. Негусто… Но салют по погибшим танкистам дать хватит!
Дослав снаряд в казенник, я вновь глубоко выдохнул, преодолевая брезгливость, и сел в темную кровавую жижу, растекшуюся по сиденью. Положив правую руку на маховик вертикальной наводки, очень аккуратно, медленно навел орудие по высоте стоящих впереди фрицевских панцеров, затем взялся левой за маховик ручного привода поворота башни. Я принялся крутить его еще медленнее, молясь, чтобы фрицы не заметили движения башни давно замолчавшего танка…
– Наводи на борт ближнего. У него толщина брони сбоку – тридцать миллиметров, как у «штуги». А на испытаниях, организованных на советских полигонах, осколочно-фугасный снаряд калибра семьдесят шесть миллиметров, выпущенный из орудия Ф-34, проломил броневые листы именно этой же толщины. Осколки и куски брони гарантированно уничтожили бы экипаж… Так что наводи.
– Ну, коли не шутишь, попробуем…
Действительно, вражеские машины, расстреливая сейчас Т-34 заводских рабочих, развернулись к ним более толстой лобовой броней и подставили мне борт. Правда, я уверен, что после первого же выстрела – особенно если выстрел станет удачным – немцы развернутся лбами ко мне… Но что мешает мне сделать этот выстрел по ненавистным «тройкам»?!
– Аккуратно наводи. Это телескопический прицел ТМФД-7, для точного выстрела необходимо совместить перекрестье оптики с точкой наводки, при этом все шкалы должны стоять на нуле.
– Ну, прекрасно, блин…
Я еще какое-то время провозился с маховиками наводки, совмещая перекрестье с бортом ближней ко мне «тройки», успевшей за это время дернуться вперед. Но, крутанув маховик ручного привода поворота башни, я догнал панцер во время короткой остановки, мне пришлось даже привстать с сиденья, чтобы не оторваться от оптики. И тут же в голове раздалось едва ли не отчаянное:
– Все! Зажимай левую нижнюю педаль!
Я послушно нажал, и тут же гулко грохнул выстрел, а из казенника вылетела стреляная гильза.
– Есть!!!
Как помощник и обещал, осколочно-фугасный снаряд взял тридцать миллиметров брони «тройки», проломив борт и заставив вражеский танк замереть на месте. Мертво так замереть… И, как я и ожидал, оставшиеся машины тут же развернулись ко мне…
– Хочешь жить – беги!
Прозвучало достаточно убедительно для того, чтобы я как ошпаренный подскочил с кресла наводчика, схватил оба пулеметных диска, покоящихся в пазах у правого борта, и рванул наружу через башенный люк. Прыгнул вниз я уже одновременно с тяжелым ударом, сотрясшим «тридцатьчетверку», а после падения меня окатила сзади тугая волна горячего воздуха – все-таки подрыв боеукладки произошел. Правда, учитывая наличие внутри танка всего трех осколочных снарядов, взрыв вышел не сильным, лишь чуть сбив башню набок. А нас с Федей спасло то, что дизельное топливо разгорается не так быстро, как бензин, и мы успели отбежать от погибшей машины на безопасное расстояние прежде, чем «тридцатьчетверка» превратилась в огромный факел…
– Ну ты даешь, командир! Я и не верил, что сможешь попасть, а ты вон как фрица уделал! Отомстил за наших!
Ярко горит один из заводских танков, но наводчик второй, вынужденно вставшей машины сумел все же достать бронебойной болванкой одну из «троек», удачно закатив снаряд в район ее бензобака. Рабочая лошадка рейха практически мгновенно вспыхнула, а героический экипаж «тридцатьчетверки» продолжил часто стрелять, пытаясь достать и другие, активно маневрирующие панцеры. И пусть новых попаданий пока нет, для германцев, потерявших практически все танки, это стало последней каплей – «тройки» принялись пятиться назад.
Возможно, «доблестные» воины панцерваффе (как и столь же «доблестные рыцари» Геринга, немецкие танкисты отметились на советской земле множеством военных преступлений) сослались на растрату боеприпасов. Хотя, насколько я знаю, панцергренадеры имеют за правило отступать при десяти процентах потерь; тридцать процентов потерянных машин считаются у них катастрофой, но сегодня они лишись едва ли не девяти десятых своих танков. Небывалое для нацистов упорство! Обычно они стараются поберечь своих людей, этого у них не отнять…
За танками наверняка отступил бы и десант, но командир истребительного батальона, человек или не имеющий боевого опыта, или вспомнивший лихие штыковые Гражданской, повел рабочих вперед. Именно так, как это любили изображать на картинах, как представляли в своих фантазиях юнцы, наслушавшиеся романтических небылиц о несгибаемых героях революции – в рост, не кланяясь пулям, густыми цепями… Дураков надо учить, и немцы не преминули подтвердить квалификацию лучших в мире учителей, сметя первые ряды истребительного батальона плотным огнем скорострельных МГ-34 и еще более скорострельных МГ-42.
Еще один дурак обнаружился под самым боком: не имея даже стрелковой ячейки или, на худой конец, естественного укрытия, механ ударил из ДТ по вспышкам МГ. Причем бестолково ударил, длинными, рассеивающимися очередями. И на хрена я ему те диски отдал?! Знал бы, что патронов мало, так был бы экономнее!
Ответные очереди «машингеверов» скрестились на открытой позиции пулеметчика едва ли не в ту же секунду, когда я сгреб его и заставил откатиться в сторону. Ругнувшись, услышав короткий вскрик боли, я и сам зашипел, когда слепая очередь вспорола землю всего в десятке сантиметров от локтя, затем замер.
Вражеские расчеты вскоре вновь перенесли огонь на поле, где залегли рабочие, а десант стал поспешно отступать под их прикрытием.
– Федя, что?!
– Нога…
Зацепило парню стопу, пуля пробила подъем. Вон как повезло механу: рана-то, конечно, болезненная, пуля наверняка ведь раздробила много мелких косточек, но, если не оттяпают стопу в госпитале, о фронте танкист забудет надолго. А там, глядишь, и на нестроевую должность отправят.
…Рота Герасимова погибла фактически целиком. Да что там рота – накрылся, считай, весь батальон старшего лейтенанта Мороза вместе с комбатом! Практически в полном составе выбиты и батареи зенитчиц. Все отличия от моего реального прошлого только в том, что немцы понесли бо?льшие потери. Хотя помощник, вон, называет совершенно фантастическую цифру в восемьдесят три вражеских танка, подбитых в реальности батареями 1077-го зенап, курсантами 21-го и 28-го отдельных учебных танковых батальонов, целиком погибшим истребительным батальоном рабочих тракторного завода, да и, собственно, моим родным 282-м полком. Но эта цифра вроде бы указана за два дня боев, тут же считаются и панцеры, уничтоженные в схватке с зенитчиками и соседнего, 1078-го зенап, в числе которого также сражаются девушки-добровольцы… И все же я считаю, что 46 сожженных «троек» да еще пяток подбитых до кучи «ганомагов» на участке прикрываемых нами батарей – это лучший результат, которого смогли добиться целых три рода войск, действуя в плотной связке и до последнего прикрывая друг друга.
От роты вместе со мной, Женькой Степановым и Олькой уцелело всего двенадцать человек, по удивительному стечению обстоятельств – легкораненых. В основном бойцов, которых не так сильно завалило землей от прошедших над их головами танков и которых мы благополучно откопали после боя.
К моему огромному удивлению, уцелел и смелый политрук. Я-то предполагал, что сражавшийся до конца Двуреченских обречен на гибель в неравном бою, однако на войне бывает всякое, вот и сегодня близкий разрыв гранаты, наградивший молодого азартного воина веером мелких, не слишком опасных осколков, контузил Ивана. А фрицы, отступившие после ухода танков, не провели обязательного в другой ситуации контроля политруков и комиссаров…