Сталингранские сны
Шрифт:
Радость германского Генерального штаба сухопутных сил и Вермахта, их нетерпение было очевидными. Это было похоже на то, как радовались древние римляне будущим рабам, видя толпы войска свирепых и буйных варваров, грозных на вид, лично отважных, но не имеющий сил сопротивляться порядку римской военной машины.
– Смотрите, ничейные рабы!
– восклицали римские центурионы, - они должны быть наши!
Если перед необходимостью штурмовать чехословацкие укрепления в Судетских горах, защищаемые 30 чешскими дивизиями с первоклассными танками и самолётами в 1938 году, германские генералы думали сместить Гитлера, даже убить, потому что для слабого тогда Вермахта это было самоубийством, и только отказ Чехословакии от борьбы по указке правителей Англии и Франции спас Гитлеру жизнь, то летом 1941 года всё было иначе. Германский генералитет уже благоговел перед фюрером и ждал команды начать погром коммунистической страны, так как армия вторжения имела теперь не 50 дивизий, как перед атакой на Чехословакию, а 300. Предвкушая историческую победу, генералы примеряли маршальские погоны, а майора
Политическое единство в стране коммунистов тоже вызвало оптимизм у врага. Опыт военного столкновения германских, итальянских и других европейских фашистов с коммунистами во время гражданской войны в Испании в 1936 - 1939 году между Испанской Республикой и мятежным генералом Франко, показал рыхлость коммунистического движения, порой смертельную вражду между его разными идеологическими направлениями. Троцкисты, крайне левые, ратующие за мировой террор и использование СССР как базу всеобщей мировой войны пролетариата с капиталом для построения глобального социалистического государства, порой открыто враждовали с коммунистами-центристами Ленина и Сталина, считающими возможным сосуществование коммунизма и капитализма в разных странах. И те и другие были против коммунистов крайне правых, считающих, что оба вида общественной жизни имеют право существовать на одинаковых правах в любом государстве. Этот правый путь, с небольшими поправками избрал для своей страны китайский коммунистический кормчий Мао Цзедун.
Взаимное проникновение глобального в малое и наоборот, так неразрывно действующих во всём вокруг, в самом веществе, составляющем мир, в самом времени и пространстве, распространяется на нас, как на часть общего. Даже спустя много лет мы все влияем на прошлое, оказывая воздействия на его последствия, среди которых мы и живём. Ни один из процессов, запущенных когда-то каким-то историческим событием или человеком не закончен, если его рассматривать из будущего и назад по шкале времени. Глядя на нас сегодняшних оттуда, из будущего, любые стародавние дела вместе с нашими сегодняшними делами продолжают представлять из себя цепь последовательных событий, дело только в удалении точки обзора. Именно поэтому никогда прошлое не может закончиться ни в нашем сознании, ни фактически.
Глава первая
НАТАША ИЗ ХАРЬКОВА
– Ой, девочки, как хорошо жить!
– воскликнула молодая девушка с серым глазами, в тон быстро бегущих по голубому небу облаков, и схватилась длинными пальцами за свои пышные, золотые волосы, словно стараясь удержать ощущение счастья в хорошенькой головке, и не дать ему выскользнуть под яркое июньское солнце.
– Подожди, Наташка, жизнь будет ещё лучше!
– отозвалась её подруга, высокая, с угольно-чёрными волосами девушка, большая грудь которой словно рвалась через кофточку навстречу взглядам молодых людей, идущих навстречу им по проспекту Ленина со стороны строительного института и Саржиного яра.
Перед мысленным взором девушки раскинулся современный, гудящий стройками, клаксонами машин, песнями из уличных радиоприемников Харьков, столица Советской Украины. Идущие разговоры о переносе столицы в Киев все считали досужими разговорами мещан, и даже происками белогвардейских недобитков и петлюровского старичья, потому что не гоже было Совету Народных комиссаров Украины оставлять без смысла центр индустриального взлёта страны, расцвета науки искусства, чтобы оказаться среди старых патриархальных улиц, под крестами затхлых церквей, среди холмов, оплаканных невольниками царизма и испорченных духом тысячелетнего стяжательства на пересечении днепровского торгового пути с северным путём с востока, через степи в Европу.
Нет, не для того раскинулось прекрасное здание "Госпрома", самое высокое в СССР, гостиница Харьков и Дворца пионеров на площади Дзержинского, строгое здание обкома партии, был создан зоопарк с настоящими обезьянами-макаками, дореволюционная, но красивая, словно перенесённая изо Львова, площадь Розы Люксембург, с её прекрасными модерновыми зданиями и Центральным универмагом в стиле конструктивизма, площадь Тевелёва, гигантский, мирового масштаба Харьковский тракторный завод, гордость советской индустриализации, очень полезное для всех здание Центрального рынка у реки Лопань, клуб "Пищевик", дом дворянского собрания, похожий на дворец, набережная около Университетской горки. Вся молодёжь, и ленинградцы, и москвичи, приехавшие строить заводы и здания, и молодёжь с правобережья Днепра, и даже из польского Львова, смотрели с восхищением на строительные темпы изменения жизни, появления товаров, нарядных тканей, обуви и велосипедов, автомобилей и мебели. Везде звенела песня из только что появившегося кинофильма "Встречный":
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Весёлому пенью гудка?
Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня!
Всё было пронизано темой труда, созидания, появления на свет и рождения. С библейской силой, незнакомой большинству молодёжи,строился новый мир, и образ созидателя, строителя и творца, не имеющий преград прочно овладел сознанием большинства. Об этом писали газеты и журналы, об этом говорило радио и показывало кино, это было модно, престижно, востребовано, это влюбляло в себя и наполняло жизнь смыслом и уверенностью в зав решнем дне, а противовес военному хаосу, разрухе и дореволюционной отсталой серости и безнадёжности. Быть стяжателем, просто потребляющим блага мещанином стало не модным, противным эпохе в сосредотачиваются для великого прорыва в будущее, поднимающейся с колен стране. Украинские колхозы, вооружённые тракторами, семенами и знаниями агрономом начали предлагать такое количество зерна, мяса и яиц, что частники стали разоряться от невозможности держать такие низкие цены, переходить от сельхозработ в кустари по производству мелочей, или в кооперативную торговлю, где можно было торговать мелкими партиями того, что никак не могли произвести неповоротливые государственные предприятия: ягоды, сбруя, кружево. Зарплаты росли быстрее цен на всё, из Молдавии, Прибалтики и Польши предприимчивые люди побежали в СССР за высокими зарплатами и бесплатным образованием, повсеместно начало возникать ощущение непереставаемый радости от открывающейся дороги к счастью, эйфория победного выбора правильного пути страны, необъяснимого везения, выпавшего наконец на долю многострадальной земли. Никто не хотел вспоминать в 1931 году, что всего лишь десять лет назад не ходили поезда и трамваи, в одноэтажном пыльном центре Харькова вдоль улиц стояли горожане и крестьяне, меняющие старьё на старьё, семечки на воблу, сапоги на стулья, за городской околицей начиналась территория зелёных банд, за хлеб скупающие остатки дореволюционной роскоши, беженцы, инвалиды мировой и гражданской войны на каталках из доски, девочки-проститутки, беспризорные дети-воришки...
Но любовь, вспыхнувшая вдруг с неизъяснимой силой в сердце Наташи к простому и весёлому с виду молодому человеку из Минска, застенчивому, трогательно нерешительному, была так сильна, что всё-всё, что говорила ей тётя, заменившая после смерти от тифа в 1919 году её родителей, было нарочь забыто.
Да и что осталось от того мира? Приличия дворянского этикета, напрасно прививаемые в обстановке голода, холода, падения нравов и устоев привычной жизни, были окончательно разрушены в тот момент, когда её, восьмилетнюю сироту с трогательной кукольной внешностью, белогвардейский офицер, хвастающийся своей близостью с военным комендантом города, пьяный после парада в честь приезда с город командующего белогвардейцами Деникина, обманом заманил в номер "Гранд-отеля" и попытался изнасиловать. После угощения курицей и пшеничной булкой, после щедрых посулов заступничества, еды и денег, после игры на гитаре и распевание романсов, он попытался напоить её вином, а когда она отказалась, он набросился на неё, разорвал платье, стал хватать везде грязными руками, несмотря на визги и мольбы о пощаде. Если бы штаб белогвардейцев не потребовал срочного расширения и клмнат для нужд отдела продовольственных реквизиций, и в номер на верхнем этаже не вошли тогда дежурные солдаты из числа насильственно мобилизованных, трудно представить степень физического и морального уродства, ожидавшие Наташу. С уверенностью можно было бы сказать, что никакого третьего курса строительного института, где она встретит своего будущего мужа Колю Адамовича из Минска, не было бы. Не было бы упоительных свиданий, катания ночью на лодке, страстных объятий, поцелуев, моря нежности и неги, весёлой свадьбы, рождения дочери. Насильник либо мог убить её и выкинуть тело в заросли, страшась гнева своего начальника генерала Гравицкого, либо мог избить, вывезти на окраинную улицу, где она могла сделаться жертвой повторного насилия, умереть от кровопотери и повреждений от полученных побоев. Но даже если бы ей удалось выжить, то не появилась бы на свет прелестная дочка, теперь уже десятилетняя, смышлёная и очень похожая и на неё, и на отца одновременно, названная по настоянию мужа Лялей. Не стала бы сама Наташа очень красивой женщиной, украшением своего института, Харьковских майских и новогодних праздников, новых столичных улиц, и потом своего родного трудового коллектива славного Госторга.
– Ты наша киноактриса звукового кино!
– говорили её подруги с гордостью, редко встречающейся у женщин по отношению к другим женщинам.
Встречались, конечно, на её пути и такие завистницы. Однако жизнерадостность, отсутствие чванства и гордыни, часто свойственные красавицам, желание помочь всем и во всём, обезоруживали даже самых закоренелых завистниц.
– Я просто обаятельная!
– отвечала она обычно на любые похвалы, и печалилась от того, что за броской внешностью никто не хочет замечать её душевной нежности и застенчивости.
Примечательное отсутствие склонности к полноте, так часто преследующая жительниц Восточной Украины, действительно придавали её движениям лёгкость и грацию, а мимике её лица выразительность и детскую непосредственность.
Если бы не те солдаты, тогда, в 1919 году, случилось бы постыдное и ужасное. Сама дворянка до мозга костей, всеобщая любимица, привыкшая верить людям, она стала бы сторониться мужчин, боятся всех людей, как главного источника опасности в жизни, больше ночного леса и скрипов в пустом, заброшенном доме, больше кладбищенского свечения и болотного воя. Её жизнь была бы сломана в самом начале, и небыло бы такой силы, чтобы она вернулась бы потом в нормальный мир людей. Именно хвастовство того насильника-офицера о своих дворянских достоинствах, его манеры, воспоминаниями о кадетском училище, балах, ресторанах только лишь для господ, битье хлыстами и кулаками лапотных солдат и прочих низкородных, а также нехристей-евреев, прочно связало её сознание с ужасом, исходящим от дворян.