Сталинизм. Народная монархия
Шрифт:
Многие тогда считали, что в том нет большой беды. Что о такой мелочи можно было бы и не спорить. Но для Сталина это была не мелочь или такая «мелочь», которая могла стать решающей в ответственный момент. Пока бухаринская теория лежала в ящике стола, можно было бы не обращать на нее внимания: мало ли какие глупости можно написать. Так, собственно, к ней и относился Сталин. Но теперь он не мог молчать. Мелкобуржуазная стихия подняла вверх теорию Бухарина как знамя и стала расправлять плечи. Под это знамя становились мелкие собственники и финансовые дельцы. Они были готовы яростно защищать свои позиции и не собирались сдаваться без боя. По теории Бухарина, мелкий собственник должен врастать в социализм, а он взялся за оружие и показал свое истинное
Но этим дело не ограничивалось. В бухаринской теории была заложена трагическая перспектива для нашей страны. Если предположить, что партия дрогнула бы под натиском кулаков и, последовав советам Бухарина, начала заниматься «нормализацией» рынка и «маневрированием» цен, то вряд ли советский народ праздновал бы День Победы, а, возможно, до сих пор жил бы под флагами со свастикой. Очевидно, многим сегодня это покажется преувеличением. Но Сталин видел не только начальный, но и конечный результат той политики. Стоит, скажем, повысить государству цены на закупку хлеба в сельском хозяйстве, как тут же появятся финансовые дельцы, которые пообещают еще более высокие цены. За этим повышением цен последует новое и так далее. Начнутся ценовые игры, в которых государство не сможет переиграть профессиональных спекулянтов и махинаторов. И, самое главное, будет упущено время. Стоит только поднять заготовительные цены на хлеб, как тут же возникнет необходимость поднять цены и на сырье, производимое сельским хозяйством. Это во-первых. Во-вторых, повышение заготовительных цен повлечет за собой увеличение продажной (розничной) цены на хлеб. И так далее, и тому подобное.
«Но и это еще не все, — продолжал анализировать бухаринскую идею «маневрирования» ценами
Сталин, — мы должны ускоренными темпами повысить заработную плату, но это не может не привести к тому, чтобы повысить цены и на промтовары, ибо в противном случае может получиться перекачка средств из города в деревню вопреки интересам индустриализации.
Иначе говоря, мы должны держать курс на вздорожание промтоваров и сельскохозяйственных продуктов. Нетрудно понять, что такое «маневрирование» ценами не может не привести к полной ликвидации советской политики цен, к ликвидации регулирующей роли государства на рынке и к полному развязыванию мелкобуржуазной стихии.
Кому это выгодно?
Только зажиточным слоям города и деревни, ибо дорогие промтовары и сельскохозяйственные продукты станут недоступными как для рабочего класса, так и для бедноты и малоимущих слоев деревни.
Это тоже будет смычка, но смычка своеобразная — смычка богатых слоев деревни и города. Рабочие и малоимущие слои деревни будут иметь полное право спросить нас: какая мы власть — рабоче-крестьянская или кулацко-нэпмановская?
Ясно, что партия не может стать на этот гибельный путь…
«Что еще не нравится Бухарину? — спрашивает Сталин и сам же отвечает. — Он возмущен и вопит против того, что государство стало поставщиком товаров для крестьянства, а крестьянство становится поставщиком хлеба для государства. Он считает это нарушением всех правил нэпа, чуть ли не срывом нэпа. Почему, спрашивается, на каком основании?»
Сталин говорил просто, четко, без каких-либо жестов и эмоций. Но именно в этой простоте и ясной логике и заключалась великая сила убеждения. Каждое сказанное им слово был понятно и находило отклик в душах делегатов. Он задавал вопросы участникам пленума, словно приглашая их вместе с ним подумать над тем, о чем он говорит.
— Что может быть плохого, — спрашивал Сталин, — в том, что государство, государственная промышленность является поставщиком товаров для крестьянства, без посредников, а крестьянство — поставщиком хлеба для промышленности, для государства также без посредников?
И действительно, думали участники съезда, кто такой так называемый посредник? Он стоит между производителем и потребителем, не пашет, не сеет, покупает у производителя по дешевке продукцию и продает втридорога государству. Посредник — это тот же спекулянт, которого мало интересуют проблемы производителя и потребителя. Его интересует только «навар», только личный интерес.
Наконец, что может быть плохого в том, что крестьянство уже превратилось в поставщика хлопка, свеклы, льна для нужд государственной промышленности, а государственная промышленность — в поставщика городских товаров, семян и орудий производства для этих отраслей сельского хозяйства по заранее определенным ценам и качеству товара? И если это можно было сделать по поставкам льна, хлопка и свеклы, то почему нельзя сделать по поставкам хлеба? Почему торговля мелкими партиями, торговля мелочами может называться товарообменом, а торговля крупными партиями по заранее составленным договорам товарообменом считаться не может?
Разве трудно понять, что эти новые массовые формы товарооборота по договорным обязательствам между городом и деревней являются крупным шагом вперед, проявлением более прогрессивного, планового, социалистического руководства народным хозяйством?
То, что говорил Сталин, однозначно было понятно участникам пленума, то, что хотел Бухарин и его единомышленники, каждый понимал по-своему. Одни считали Бухарина заблудшей овцой, другие — сознательным деструктивным элементом, извращающим линию партии; для третьих он был «темной лошадкой», пробравшейся на самый верх и вредившей делу социализма. Что касается Сталина, то для него позиция Бухарина и бухаринцев была ясна, как божий день: Бухарин и его сторонники не верили в возможность индустриализации страны и тем самым вольно или невольно подрывали ее обороноспособность. Они настоятельно добивались сокращения ассигнований на развитие тяжелой индустрии и уменьшения затрат на покупку оборудования за границей. Это был все тот же по сути, хотя слегка обновленный по форме план американского банкира Дауэса, сторонника поглощения России международным капиталом, который проповедовали и троцкисты. По мнению Бухарина, коллективизация не является объективной необходимостью, а задумана Сталиным для выколачивания денег для нужд сверхиндустриализации. Крестьян обложили данью, как когда-то феодалы или завоеватели обкладывали данью порабощенные ими народы.
Свою позицию Бухарин считал непробиваемой. Он ждал поворота мнений участников пленума в свою пользу и даже попытался перебить выступление Сталина.
— Россия, — сказал Сталин, — аграрная страна.
И тут же последовала реплика Бухарина:
— Это всем известно…
Сталин невозмутимо и спокойно продолжал:
— Вот видите, — сказал он, — это знает даже Бухарин. — В зале раздался смех. — А мы, чтобы выжить в условиях капиталистического окружения, взяли курс на индустриализацию. Что делать? Хотим мы этого или не хотим, но часть денег нужно переместить из сельского хозяйства на развитие промышленности. Иначе все наши планы по перестройке народного хозяйства останутся просто добрыми пожеланиями. Чтобы выполнить эту задачу, Владимир Ильич Ленин предложил ввести систему ножниц. Речь идет о том, что кроме обычных налогов, прямых и косвенных, которые платит крестьянство государству, оно дает еще некий сверхналог в виде переплат на промтовары и в виде недополучек по линии цен на сельхозпродукты.
Так вот, этот сверхналог, получаемый в результате «ножниц», составляет «нечто вроде дани». Не дань, а «нечто вроде дани». Это есть плата за нашу отсталость. Этот сверхналог нужен для того, чтобы двинуть вперед развитие индустрии и покончить с нашей отсталостью. Если у товарища Бухарина есть более легкий, более лучший способ перемещения капитала из сельского хозяйства в промышленность, то мы готовы его принять.
— Перекачка средств нужна, — выкрикнул Бухарин с места, — но «дань» — неудачное слово.