Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
27.05 в 7.30 поднялись с аэродрома Саки тремя Хе-111 и, набирая высоту шесть тысяч метров, в дымке взяли курс на батарею противника около Севастополя. На цель вышли на меньшей высоте, но без происшествий, удачно, насколько можно судить, сбросили бомбы и вернулись на аэродром. Есть информация, что не все вылеты сегодня прошли так же успешно. Несколько звеньев атаковали русский морской конвой, потери от огня корабельной зенитной артиллерии составили до шести самолетов. Война набирает трагические обороты.
Здравствуйте, мои родные. Пишу вам здоровый и невредимый, хотя еще несколько часов назад, признаться, я сомневался, что остался жив. Сегодняшний день выдался самым трудным из всех, что пришлось пережить мне с начала войны.
В 13.45 наш экипаж в составе двух небольших групп бросили на севастопольский аэродром – Херсонес. Мы шли замыкающими первого звена из четырех самолетов на высоте пять тысяч метров с общей задачей подавить зенитные батареи в районе аэродрома.
Начав маневрировать, я обнаружил, что Хейнкель стал неуправляемым. Никаких усилий на руле не хватало, не только чтобы отклонить самолет в сторону, но чтобы удерживать его просто в горизонтальном полете. Несмотря на выкрученные триммеры, Хейнкель начало затягивать в пикирование. Поняв, что больше не контролирую машину, я посмотрел на высотомер – менее шестисот метров, медлить нельзя, так можно бороться и до самой земли. Я скомандовал экипажу «покидание» и, привстав, потянувшись за ручку, сбросил аварийный люк. Последнее что я видел, выбираясь наружу, это как Мильх открыл свой аварийный люк и приготовился нырнуть вниз. Мы переглянулись, выражение его лица напоминало человека, собирающегося прыгнуть в ледяную прорубь, наверное, и моя физиономия имела вид не героический, но смеяться друг над другом времени не было. Неуправляемая машина, несмотря на отклоненные полностью триммеры, продолжала опускать нос, увеличивая скорость пикирования. Первый раз в жизни я вынужденно покидал самолет. Неуклюже выбравшись из пилотской кабины, я прополз почти до кабины верхнего стрелка, Шперлле был еще на месте, мы оба скатились на заднюю кромку левого крыла. Скользя на масляном пятне, я съехал назад и оказался в свободном падении. Парашют раскрылся не сразу, нервно выкручивая стропы, наконец, добившись полного раскрытия купола, я смог осмотреться. В воздухе было еще три оранжевых парашюта, а где остальные?
Мы приземлились недалеко от Черного моря, почти на пляже, в нескольких сотнях метров от упавшего самолета и пошли навстречу друг другу. Нас было трое. я, Мильх и Шперлле. Мы обнялись, как люди, только что удачно избежавшие смерти, и направились на поиски стрелков. Фукс лежал лицом вниз рядом с погасшим куполом, он не двигался. Мильх перевернул товарища на спину, он был мертв. Большая лужа крови под телом и раскрывшийся парашют свидетельствовали о том, что нижний стрелок был смертельно ранен еще в самолете, из последних сил он смог покинуть падающую машину, но тут же умер от ран и потери крови.
Майера нигде не было. Шокированные смертью товарища, прошедшего с нами год войны, мы молча дошли до останков самолета. Тело бортового стрелка находилось внутри покореженного фюзеляжа, он был мертв, причем пулевые ранения подтверждали, что шансов на спасение у него не было. Русский истребитель убил двух стрелков еще в самолете. А ведь полчаса назад все были живы, и я закономерно считал сегодняшний вылет самым удачным с момента нашего прибытия на Восточный фронт. Подобранные тыловыми частями, мы были направлены в расположение своей группы.
30.05. Ваш Herzblatt!
В момент приземления я сильно ушиб обе ноги, но почувствовал это только утром следующего дня, когда
Мы похоронили товарищей с болью и скорбью. Когда экипажи не возвращаются совсем, еще есть надежда, что они живы, по крайней мере, ты не наблюдаешь их гибели, здесь же видишь смерть во всем обличье.
Потеря самолета и двух членов экипажа держит нас на земле. Признаюсь. мы рады передышке. Несколько часов в день нежимся на пляже, как гражданские. Здесь не такие красивые пейзажи, как в Элевсине, и море несколько холоднее, чем в Сароническом заливе, но все равно это огромное удовольствие – лежать на песке, остановив время и войну. Полуостров, где находится наш аэродром, – бывшая земля готов. Ходят слухи, что после успешного окончания войны его включат в состав Рейха как земли германцев. Курорты Крыма хороши летом. Пользуясь вынужденным бездельем, нам удалось совершить несколько путешествий в глубь полуострова в качестве туристов. Особенно запомнился ландшафт между Севастополем и Бахчисараем. Еще весной, неоднократно пролетая над данной областью, правда, все время на приличной высоте, я обратил внимание на группы повторяющихся симметричных скал, похожих то ли на плывущие огромные корабли, то ли на возвышающиеся крепости. В один из погожих дней рано утром мы выехали из Сак и через несколько часов попали в Бахчисарай, где взяли странноватого проводника-мусульманина, возможно, местного турка, не говорящего по-немецки, но рекомендованного лейтенантом Францем. Отъехав от города километров на пятнадцать, мы оказались рядом с чистым источником, бьющим прямо из огромной скалы, напоминающей циклопа. Затем, оставив машину, пошли в горы, испещренные большими и малыми пещерами. Местные скалы очень податливы и напоминают губку, поэтому их стены имеют огромное количество углублений и даже полноценных пещер и гротов. Прямо в стене острый глаз штурмана заметил останки древней океанской ракушки. – Все это когда-то было морем – воскликнул Мильх. Удивительно, ведь мы находимся на высоте почти в километр, откуда здесь взяться океану, это чья-то шутка!
Проводник что-то шептал про шайтана, из его артикуляции и жестов можно было понять, что он считает эти места прибежищем духов. Мы сделали привал на обед, причем проводник отказался есть наши запасы, он только пил взятую с собой воду.
Шперлле попытался срезать деревце для костра, но мусульманин остановил его, показав жестами, чтобы тот не трогал живые деревья, и сам отправился собирать редкий хворост для нашего огня.
Не проникшись языческим аскетизмом проводника, мы поглотили прекрасный обед из жареной на костре баранины и местного сыра, а также прикончили пару бутылок вина. С вершины скалы, на которой мы расположились, открывался прекрасный вид на долину с садами и пассиками, с другой стороны ущелья высились такие же горы, повторяющиеся как башни средневековой крепости. Их отвесность и высота позволяли безопасный прыжок с парашютом, но после нашего недавнего вынужденного покидания подбитой машины с трагическим исходом для двух членов экипажа думать о таком экстремальном приземлении не хотелось.
Солнце стало клониться на запад. В темноте оставаться было рискованно, поэтому мы поспешили к машине и с наступлением поздних летних сумерек вернулись на аэродром.
Вечером я долго не мог уснуть.
Афины, теперь Крым, бывший то греческим, то римским, то германским. – Все сформировано большой водой может, это и есть свидетельство потопа. Интересно, а наша срединная земля, территория, где стоит Лейпциг, тоже была покрыта водой.
Севастополь взят, группа перенесла действие в район Керченского пролива, торпедоносцы пока охотятся за русскими кораблями. Похоже, что скоро мы увидимся, нас отправляют в Германию, где должны укомплектовать самолетом и экипажем.
Простите мои дорогие, я был в нескольких сотнях километров от вас, но так и не смог вырваться хотя бы на сутки.
Теперь у меня новый Хе-111Н-6, экипаж укомплектован стрелками, Ханс и Георг – совсем молодые необстрелянные мальчишки из Бремена и окрестностей Гамбурга. По сравнению с ними покойные Фукс и Майер казались воздушными волками. К моменту нашего возвращения в Саки эскадрилью включили в состав 5-го Флота.
Куда нас теперь отправят, есть несколько вариантов. на финский фронт, под Сталинград или в Северную Норвегию. В любом случае нам строжайше запрещено давать какую-либо информацию в письмах.
Саки остается нашей базой, но линия фронта продвинулась так далеко вперед, что действовать будем с полевых аэродромов подскока ближе к линии фронта. Мы сделали посадку в Керчи, дозаправившись, пошли через пролив.
Сегодня наш первый боевой вылет после падения. Волнуются все, особенно новички, но больше всех я. Наш взлет в 13.30. Когда взлетали, наблюдали редкое явление – грозу. Уже ранняя осень, но дни такие жаркие, что удивляться собравшейся грозе не приходится. Вначале вылет хотели отменить, но высокая облачность метров на девятьсот позволяет совершать безопасный взлет и посадку. Громыхающая гроза, если бы она оказалась фронтальной, позволит нашим звеньям незаметно приблизиться к аэродрому противника, который мы должны штурмовать восемью бомбардировщиками с высоты три с половиной километра. Но такие погодные условия не могут быть на большом участке, а лететь достаточно далеко. Аэродром, который суждено нам атаковать, появился внезапно, как будто выскочив из-за горизонта.