Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
Пока не наступили холода и погода окончательно не испортилась, в ясные дни наша эскадрилья, точнее, самолеты, не задействованные в торпедных атаках кораблей противника, бомбят боевые порядки русских.
Наше превосходство в воздухе полное, поэтому стараемся действовать с рассвета до наступления темноты, то есть в светлое время коротких осенних суток. Начальство переживает, что с ухудшением погоды авиация не сможет поддерживать наступление, поэтому использует нас по максимуму. Сегодня днем нанесли удар по русскому аэродрому. Мы имели полные данные, собранные утренним авиаразведчиком, включая фотографии. Наш экипаж шел в первой волне подавления зенитной обороны. Справились на отлично. Артиллерия противника замолчала, дав возможность следующим за нами самолетам зависнуть над «иванами». Вся группа вернулась
Здравствуйте, Марта и дети. Я очень скучаю, и если бы не тоска по дому, можно считать, что все хорошо. Вылетов сейчас немного. 10 октября часть бомбардировщиков нашего флота бомбили русский нефтезавод в Грозном, мы не принимали участия. Под Сталинградом будет катастрофа, нашу эскадрилью собираются привлечь туда для транспортных операций. Будем доставлять грузы и вывозить раненых. Благородная, но не основная работа для бомбардировщика.
Летать в окружение нам еще не приходилось.
Вот уже несколько дней пытаюсь выдавить хоть несколько строк, чтобы закончить письмо, когда неожиданно пришла радостная весть. нас переводят в Европу, кажется, в Италию, возможно, мы скоро сможем увидеться.
Пишу из Италии, наш аэродром недалеко от Гроссето, жаль, что не получилось попасть домой даже на несколько дней. Томми и янки что-то затевают в Алжире, поэтому почти все группы «Львов» собраны на западном побережье Италии.
У нас некоторые кадровые изменения. Командира группы Бейлинга перевели в другую эскадру, теперь у нас новый командир – капитан Теске.
На днях он вызвал меня к себе, объявив, что мной заинтересовался только что назначенный командир всей эскадры майор Клюмпер. Вернер Клюмпер – это легенда морской бомбардировочной авиации. Его тактика атаки конвоев в вечерних сумерках «щипцами», плотным строем постоянно маневрирующих самолетов с малых высот и разных направлений вошла в учебные пособия.
Он разработал целую науку, рассчитывающую высоту, скорость и время атак исходя из высоты волн, облачности и фаз луны. Клюмпер не был чужаком, о майоре знали все, многие знали его лично, ведь он руководил авиашколой в Гроссето, где переучивались наши торпедоносные экипажи, но я, специализирующийся не на торпедных, а на бомбовых атаках, его никогда не видел. И вот, ознакомившись с моей летной книжкой, в которой значились пятьдесят шесть боевых вылетов за полтора года войны, сам командир вызвал меня в штаб. Первое впечатление, полученное от общения с майором Вернером, было скорее отрицательным. Клюмпер показался мне эдаким самонадеянным или даже самовлюбленным нацистом, отпускающим колкие шуточки по любому поводу. Он мой ровесник, но, начав службу еще в начале тридцатых, он, в отличие от меня, значительно продвинулся по карьерной лестнице. Признаюсь, возможно, скрытая зависть не позволила мне оценить командира по достоинству. Несмотря на шутливое высокомерие, майор выглядит умным человеком, и, безусловно, экспертом в своем деле.
Предложение командира стало для меня приятной неожиданностью. Он переводит меня в штаб, недавно созданный, точнее, реформированный в Гроссето. Вначале он предложил сделать мне это лично, но я настоял, что хотелось бы перевестись со всем подготовленным экипажем, и Вернер согласился. Так что теперь мы зачислены в штабную эскадрилью своей эскадры. Обычно в штаб переводят для стажировки с последующим назначением на командную должность, не исключено, что меня повысят в звании и поставят командовать звеном или даже эскадрильей.
Остальной экипаж не слишком разделяет мое приподнятое настроение, руководствуясь принципом, что от начальства надо быть подальше, так что ребята восприняли перевод с покорностью обреченных.
Мы живем в трех километрах от города в палатках, разбитых под соснами недалеко от летного поля. За нами живописные холмы, впереди – аэродром. В связи с переводом в Гроссето всей эскадры аэродром переполнен. Городок небольшой, почти правильной круглой формы, обнесенный шестиугольной крепостной стеной, что делает его прекрасным ориентиром. Наш быт скорее напоминает хозяйство туристов, все же Италия – не Россия. во-первых, тут значительно теплее, во-вторых, мы находимся на территории союзников, и если что нам и угрожает, так только стать мишенью
Все наши Хе-111, включая штабную эскадрилью, – торпедоносцы, но поскольку ни я, ни Мильх не успели пройти обучение торпедным атакам «по Клюмперу», командир Вернер использует нас в качестве обычных бомбардировщиков.
На днях эскадра совершила удачный налет на караван у алжирского побережья, потопив корвет и транспорт, мы не участвовали. Но сегодняшней ночью должен состояться первый боевой вылет нашего экипажа в составе штабной эскадрильи. Большое количество самолетов, задействованных против наших сил, оставляют нам возможность только ночных полетов. В отличие от торпедных атак, наш экипаж отлично подготовлен к ночным полетам над Средиземным морем.
Поднявшись с аэродрома в пятнадцать минут первого, шесть самолетов штабной эскадрильи взяли курс на Сбейтлу, в районе которой находятся склады войск боевого командования противника. Ночь безоблачная, но очень темная. Темная ночь хороша для жуликов и влюбленных, а еще луна хороша для бомбардировщиков, потому что можно не опасаться истребителей, но выход на цель вслепую исключает точное бомбометание и не позволяет оценить последствия.
Пересекая береговую черту Туниса, поправляю шноркель и чувствую, как капли пота стекают с лица на шею. Сбитый над сушей экипаж имеет большие шансы выжить, чем сбитый над морем, но море пока ничье, а здесь неприятель. Все же я рад, что покинул Восточный фронт и оказался в привычной для нас с Мильхом и Шперлле обстановке сорок первого года. По крайней мере англичане не расстреляют сразу, а отправят в лагерь со сносными условиями далеко от войны и смерти. Нет, о чем я думаю – летчик бомбардировочной авиации Рейха – о лагере для военнопленных, неужели я готов поменять его на Гроссето, нет, будем сражаться!
Мои размышления прервал Мильх, мы на расчетном боевом курсе. Сбросив две тонны бомб с высоты в шесть километров, каждый из шести самолетов взял самостоятельный курс на базу. Скорее всего, мы с Мильхом никуда не попали.
Вчерашняя ночь была одной из самых трудных. Поднявшись в воздух в 2 часа 30 минут всего одним звеном из трех Хе-111, мы взяли курс на побережье Алжира, собираясь нанести внезапный удар по порту. Всего три самолета и темная ночь должны были сделать удар с высоты в пять километров внезапным, мы понимали, что у англичан там сильная зенитная оборона и времени на второй заход не будет. Уже на половине пути погода резко ухудшилась, внизу разыгрался шторм и шел сильный дождь. От непогоды нас спасала высота, но видимость была минимальной, горизонт не просматривался, звено разошлось, каждый должен был принять решение, следовать вперед или развернуться. Такого напряжения я давно не испытывал. Внизу темная мгла сплошной облачности, сверху блеклые, едва просматривающиеся звезды. Я ни о чем не думал, и вообще старался не смотреть за остекление кабины, только постоянно переводил взгляд. авиагоризонт – курсоуказатель – вариометр – скорость – высота – компас. Остальной экипаж мрачно молчал, словно мы приближались к воротам ада. На Алжир мы вышли третьими с некоторым опозданием, зенитная артиллерия порта вела беспорядочный заградительный огонь в черное небо. Бомбы сбросили наугад, поскольку даже в прицел что-либо увидеть не получилось, хотя я снизился до четырех тысяч метров, по этой же причине можно было не опасаться огня с земли. Пока мы разворачивались на обратный курс, погода внезапно улучшилась. На востоке начинала всходить еще не розовая, а бледно-зеленая заря. Держа ее чуть правее, я взял направление на Италию. Резкое улучшение видимости позволило подняться ночным истребителям англичан, бросившимся за нами в погоню. Поскольку два других самолета звена оказались далеко впереди, мы стали единственной мишенью.
Как всегда, я старался отчаянно маневрировать, бросая самолет из стороны в сторону и стараясь оторваться снижением. Это не помогало, и Хейнкель продолжал получать попадания одно за другим. Бой продолжался около получаса. Экипаж отчаянно отстреливался, и я понимал, что боезапас стрелков скоро закончиться. Спокойный, как слон, я тянул в сторону итальянского берега, чувства обреченности не было, я просто не задавался вопросом, чем это все закончится, а делал свою работу, впереди было спасение или смерть.