Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
Война на востоке длиться больше года, мы недооценили численность противника, большевикам все время удается собрать новые армии, но все же мы движемся. Говорят, предыдущая зима в России была ужасной, мне удалось отсидеться в Европе, надеюсь, что до наступления новых холодов мы добьемся решительных успехов. Мы продвинулись в Россию так далеко, как не заходил ни один прежний европейский завоеватель. Еще немного – и мы возьмем Сталинград и Кавказ, тогда поражение большевиков станет лишь вопросом времени.
Еще одна замечательная новость. мне прикрепили стрелка, это Эрнст Филиус, грамотный электротехник и опытный стрелок командира третьей эскадрильи Боерста, отозванного с фронта в летную школу.
Ночью шел дождь, поле раскисло, с утра лить перестало, и мы делаем все возможное, чтобы грунт позволил взлет.
На раннее утро был запланирован визит на русский аэродром,
На маршруте облачность поднялась выше полутора километров и видимость улучшилась. Выйдя на аэродром, мы внезапно для русских выпадаем из облаков и несемся к земле с высоты в четыре тысячи метров. Накрыв аэродром бомбами, мы делаем еще по одному заходу. Пытаюсь расстрелять зенитную батарею, вяло огрызающуюся с края аэродрома, но атака не дает особенного успеха.
Погода опять портится, и видимость ухудшается. Чтобы не мешать друг другу, мы расходимся и следуем в Обливскую поодиночке. На обратном пути из облачности выскакивает силуэт одинокого самолета, знаков не видно, он очень похож на русский «Як», может «Кертисс», появляется внезапная возможность отличиться. Открываю огонь, самолет резко отваливает вправо вверх, в наушниках слышатся вопли, из которых самым приличным словом является «идиот». Филиус подтверждает, что мы атаковали Мессершмитт. Я чувствую, как краснею от стыда, конечности начинает колотить мелкая дрожь. «Тысяча дьяволов», не хватает сбить своего и попасть под суд!
На аэродром добрались одновременно, все живы. Инцидент замяли с помощью командира Хоццеля. Пилот не пострадал, в самолет попало несколько пуль. Начальство переоценило мою квалификацию для подобных полетов.
Погода наладилась, наверное, это последние погожие деньки перед дождливой осенью. Сегодня большинство самолетов нашей эскадры поддерживают войска в Сталинграде. Мы летим дальше, за Волгу, чтобы атаковать аэродром. Под нами Дон, крупная русская река ровно на половине пути между Обливской и Сталинградом. Я говорил с одним пилотом, бывшим учителем, он утверждает, что Дон переводится как «тихий», и в древности сюда доходили греки, значит, мы не первые европейцы. Мы обходим Сталинград стороной. Впереди Волга, нам за нее. Волга – самая крупная река России, отделяющая Европу от монгольской Азии, это самая большая река Европы, с исторической и экономической точки зрения она так же важна для русских, как для нас Одер, поэтому захват Волги имеет огромное значение.
На берегу нас обстреляла зенитка.
Волга впечатляет. В Крыму мне нравилось летать над морем в пределах видимости берега, в море нет ориентира, оно одинаковое, но здесь все по другому, река – великолепный линейный ориентир.
Первое звено подавляет зенитки, за нами идет пара «Штук» для атаки стоянок. В прошлый раз я долго не мог выбрать цель, поэтому четко намечаю батарею, у артиллеристов нет шансов выжить после точного попадания пятисоткилограммовой бомбы.
Звенья уходят, словно дразня зенитчиков, я делаю круг над летным полем. У русских осталась одна замаскированная зенитная пушка, стреляющая с восточного сектора. Мне нечем ее подавить, и я беру курс на запад. Снова мы с Эрнстом одни, мне даже начинает нравиться такое одиночное «плавание», главное, не попасться нескольким ифанам.
На обратном пути с берега Волги нас опять обстреливает зенитка, проигнорированная нами.
Понимаю, что привык к войне. Ловлю себя на мысли, что, пикируя и расстреливая цели, я не обращаю внимания на людей внизу. У меня уже нет той первоначальной ненависти к большевикам, нельзя долго ненавидеть, мы просто делаем свою работу.
Сегодня, только взошло солнце, «Штуки» группы пошли поддерживать наши части над Сталинградом. К нам из флота прибыла некая «шишка», Хоццель организует ему безопасный вылет за линию фронта. Всего нас четыре машины. Ведомым у штабиста летит опытный лейтенант Куффнер, я ведомый второй пары у обер-лейтенанта Краусса. Наше звено эскортирует пара Мессершмиттов. Мы летим вдоль железной дороги в надежде обнаружить русский поезд. Куффнер предупредил, чтобы для безопасности над территорией противника мы шли не ниже пяти тысяч метров, но штабной офицер не робкого десятка, из-за дымки он ведет звено в два раза ниже. В заданном квадрате нам почти сразу сопутствует удача. И опять три первые бомбардировщика промахиваются, а я уничтожаю четыре вагона,
Группа продолжает действовать с Обливской. Два звена 4-й эскадрильи перевели под самый Сталинград на аэродром Карповка, с него до передовой километров сорок, это десять минут полета. Мы пересекли Дон, впереди только Волга, отделяющая Европу от монгольских степей. Рядом деревня, и нас разместят не в блиндажах, а в крестьянских домах. Это плохой признак, значит, мы можем остаться до холодов.
Восточнее вокзала Сталинград тяжелые бои. Звено отправляют на поддержку наших частей. На трех тысячах метров выходим юго-восточнее вокзала, ориентиром служит железная дорога. У нас полное господство в воздухе, пока три «Штуки», в том числе и мой приятель Куффнер, бомбят вокзал, я ухожу еще на юго-восток за реку и через некоторое время наблюдаю колонну противника, следующую к Волге, видимо, это русское пополнение. Импровизируя, сходу пикирую на цели и со слов Эрнста уничтожаю до семи машин. Опасаясь, что русские могут вызвать истребители, также внезапно ухожу на запад. В районе города нас несколько раз обстреливают с земли.
Сегодня уже 24 сентября, последние ясные дни перед неминуемой русской сырой осенью и холодной зимой, а мы топчемся на месте. Русские упорно сопротивляются и проводят постоянные контратаки, и это при полном превосходстве Люфтваффе. Сейчас их пехота и танки атакуют наши позиции на северном участке. В пятнадцать минут двенадцатого поднялись в воздух и взяли курс на северо-восток. Обнаружив наступающих русских, звено пикирует на противника. Я попадаю в танк, это первый танк, уничтоженный мной, нет, он не один, бомбы накрыли сразу два идущих рядом танка, один уж точно. Я открыл охоту на танки!
Несмотря на личные успехи, я редко летаю на боевые вылеты, занимаясь подготовкой прибывающих курсантов, а вскоре получаю направление прибыть в испытательный центр в Рехлине. Я испытываю обиду, ведь сейчас каждый пилот «Штуки» нужен на фронте, когда мы вот-вот дожмем русских у Волги и получим заслуженные лавры победителей. Но начальство не слушает моих доводов. видите ли, моя техника пилотирования Ю-87 безукоризненна, и такие пилоты нужны в качестве испытателей. Так и есть, за все время у меня не было ни одной аварии, и даже в роковой день, когда погиб Ханс, я привел поврежденный самолет на аэродром, мне вообще везет, ведь мой самолет ни разу не сбивали, правда, и большим числом вылетов похвастаться не могу.
Я прибываю в Рехлин, где прохожу теоретический курс испытателей вдали от фронта, а в Сталинграде разыгрывается катастрофа. Случайный ход обстоятельств или «рука» известного доброжелателя спасает меня от ужаса зимнего Сталинграда, а может быть, и от смерти на передовой. Здесь, в тылу, трудно осмыслить происходящее, но, общаясь с пилотами, прибывшими из-под Сталинграда, я вижу, как они шокированы нашей неудачей. Вермахт удерживает половину России, а в среде фронтовиков унылые настроения, что это не последнее поражение. Мы недооценили силы противника в самом начале. Москва не взята, Петербург все еще контролируется русскими, нас отбросили от Волги, и мы не смогли выйти к Бакинской нефти. Скорее всего, нам нужно думать не о победе, а о том, как удачно выйти из этой войны. В противном случае, если мы не остановим русских, они не только разорят Германию подобно диким кочевым ордам, но и дойдут до Ла-Манша. И пусть надменный остров не надеется отсидеться за проливом, в отличие от нас, ифанов не остановят огромные жертвы, и скольких бы их ни сбивали Спитфайры и Харрикейны, за ними будут идти новые волны из тысяч самолетов, бомбящих Лондон. А затем, когда русские смертники уничтожат аэродромы и флот, на остров переправятся толпы монголов, неся конец европейской цивилизации. Эти тяжелые мысли уже начали занимать умы думающих офицеров. Мы всегда поражаемся коммунистическим фанатикам, кладущим тысячи собственных жизней в атаках, бессмысленных с тактической точки зрения. В рядах Люфтваффе и Вермахта много героев, но немецкий командир никогда не отправит своих подчиненных на верную смерть, особенно если результат подобных действий спорен. Мы готовы умереть, но не бессмысленно и нелепо, ведь жизнь каждого немецкого солдата еще может пригодиться. Каждый из нас имеет право выбора. Большевики прививают своим азиатским солдатам другое учение. вгрызаясь в землю, они должны слепо повиноваться и умирать по приказу от пуль немцев или собственных комиссаров.