Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии
Шрифт:
Так продолжалось пять лет. А тем временем Фриц пытался определиться со своей ролью на заводе. Когда он обручился, отец назначил его в прокуру и положил ему 20 процентов от ежегодной прибыли фирмы, или 100 тысяч марок, в зависимости от того, что больше. Поэтому он может жить беспечно. Но по правде сказать, он ощущал большое напряжение. Ему было уже за тридцать, а выглядел он даже старше, причем намного: волосы поседели, глаза тускло смотрели из-за очков в золотой оправе, выпятился живот, как у человека средних лет. Не получая никаких предписаний сверху, он сам выбирал себе задачи и с усердием их решал. Прежде всего овладел всеми техническими аспектами производства стали. Потом назначил себя крупповским министром иностранных дел. Постепенно его флорентийская внешность стала знакома в Пекине, Буэнос-Айресе, Рио, Сантьяго, во всех балканских столицах. Он стал экспертом по методам Армстронга, Шнайдера и Мицуи. В его подшивках были имена и характеристики каждого зарубежного продавца вооружений, статистика по орудиям, анализ военных расходов в каждом правительстве и разбухавшая переписка с Густавом Нахтигалем, немецким исследователем, чьи африканские открытия подтолкнули Германию к строительству мощного
Обескураженная приемом в Париже, в Рур приехала делегация японских экономистов, инженеров и офицеров. Альфред назначил Фрица своим заместителем. Не успела делегация уехать, как ее доверие и иены перешли от Шнайдера к Круппу – блестящее достижение и прямое следствие упорных изысканий молодого Круппа, хотя этого и не увидели его старшие коллеги.
Сегодня на стене в «Хюгеле» висит любопытный портрет Фрица, на котором он изображен поспешно поднимающимся из-за своего письменного стола. На заднем плане стоит с суровым взглядом Альфред. Чувствуется, что сын, только что осознавший присутствие отца, вскакивает на ноги, и несомненно, что именно так он воспринимался тогда старшими членами руководства – запуганным, слабым юношей, чьи успехи проистекали из гения Старика. Старик с этим согласился бы. В последние месяцы жизни он написал каждому из своих коллег, что рассчитывает на их помощь наследнику в тяжелый период, который, как он был уверен, последует за его смертью. Он видел во Фрице человека способного, но мягкого, полного благих намерений, но не обладающего мудростью: например, его выбор Марго. Альфред до конца оставался непримиримым врагом своей невестки. Ничем она не могла угодить ему, и уж грубейшей ошибкой было то, что в марте 1866 года она родила дочь. Младенца окрестили Бертой Антуанеттой, чем вызвали еще большее недовольство. Он усмотрел в этом неуместное напоминание о его собственных семейных неудачах. Однажды он побывал в детской, а потом вернулся в главную залу замка и громко провозгласил свое мнение о детях: все они паразиты. На следующее лето, последнее в его жизни, Марго опять забеременела. Он умер в убеждении, что новый младенец опять будет девочкой. И оказался прав. Хоть ее и назвали Барбарой в честь святого покровителя артиллерии, это не изменило того факта, что по мужской линии в семействе Круппов не было никого.
Менее чем через год династия Круппов вступила в новую эру. Эффект был ошеломляющим – настолько она отличалась от всего, что знавал Эссен. Один за другим уходили в мир иной главные деятели старого порядка. Альфред покоился на кладбище Кетвиг-Гейт, а следующей зимой к нему присоединилась его жена. До конца находившаяся под присмотром Марго – и отказывавшаяся ступить ногой на виллу «Хюгель» или даже дать разрешение на проведение там заупокойной службы, – Берта умерла незаметно. На ее смерть в любом случае никто бы не обратил внимания, потому что все взоры были устремлены на Берлин. Дважды в течение того года руководство рейхом переходило из рук в руки. 9 марта 1888 года умер первый кайзер, и гуманный кронпринц стал кайзером Фридрихом III. Его правление продолжалось ровно девяносто восемь дней. Заболев раком, он скончался 15 июня, и теплившаяся надежда на германский либерализм была погашена, когда у власти его сменил красивый, усатый двадцатидевятилетний сын. Отец давно пришел к выводу, что его наследник – напыщенный и пустой человек; теперь об этом предстояло узнать всей Европе. Первое послание кайзера Вильгельма II было адресовано не народу, а военным. В резких выражениях он подтвердил свою веру в священное право: «Воля короля – высший закон страны». Человек, который наряду с Адольфом Гитлером должен был стать самым влиятельным покровителем Круппов, взошел на императорский трон. Итак, началась эра, именуемая вильгельмовской Германией.
Вильгельм I все еще правил в Отечестве, а Барбара находилась в утробе матери, когда Фриц нанес свой первый визит в столицу в качестве единственного собственника крупнейшего промышленного предприятия. Новый глава семейства не выглядел королем, но определенно путешествовал как таковой. Его личный поезд отправился от хюгельской станции с чемоданами церемониальных костюмов, разного рода красиво упакованными подарками, а в свите были Ганс Йенке, Карл Менсхаузен – еще один директор, Феликс фон Энде – шурин Фрица и доктор медицины Эрнст Швенингер, чародей Второго рейха. Их руководитель давно планировал эту поездку. Он называл ее «королевским турне», поскольку наносил визиты главным клиентам фирмы, а все они были монархами. После дружеской беседы с кайзером делегация с остановками объездила Европу, и властитель Эссена обменивался любезностями с королем Бельгии Леопольдом, королем Саксонии Альбертом, королем Румынии Каролем и турецким султаном Абдул-Хамидом.
Каждый из монархов был, на милостивом языке семейства, «старым другом нашей династии», хотя султана надо выделить как фигуру особую. Пусть в XIX веке к царственным прихотям относились снисходительно, даже самые снисходительные вынуждены признавать, что правление Константинополя представляло собой просто террор. «Абдул проклятый», рыжебородый энтузиаст мелких видов оружия, носивший за кушаком три пистолета и умевший написать ими свое имя с двадцати шагов, любил коротать время, расправляясь со своими подданными. Он истреблял курдов, лициан и черкесов в Малой Азии, греков на Крите, арабов в Йемене, албанцев на Адриатическом побережье, друзов в Ливане, а теперь положил свой кровавый глаз на армян.
Фриц, конечно, был слишком тактичен, чтобы говорить о напоминающих геноцид повадках султана. Вместо этого он обращался к нему как к «покровителю турецкого народа». Абдул хвастал своими револьверами, а потом (знак квазиофициальной роли, какую Круппам предстояло играть в последовательно сменявших друг друга германских правительствах) вверил ему послание Бисмарку, которое не хотел отправлять по дипломатическим каналам. В тот вечер в письме железному канцлеру Фриц
Вернувшись в Эссен, Фриц издал указ о том, что во избежание ненужной переписки «даже критически важные вопросы будут решаться устным путем». Целью было положить конец потоку внутрифирменных письменных указов, который обрушивался на завод из «Хюгеля». Это приняли в штыки. Согласно неопубликованным мемуарам Эрнста Хокса, казначея Круппа, который является нашим самым ценным источником за тот период, члены правления «походили на офицеров охраны» и обращались с наследником как с зеленым новобранцем. Они полагали, что он захочет оставаться в тени, то есть именно там, где они и сами хотели его видеть. Узнав о его намерении сократить число меморандумов и осуществлять руководство лично, они были поражены. Бунтовщиков возглавил Йенке. Старик хотел, сказал он, чтобы фирмой руководила прокура. Конечно же его сын не будет позорить память своего отца. Фрицу следует избегать излишних тягот и помнить о своем здоровье. Подобно Альфреду, они были обмануты тихой замкнутостью Фрица и его загадочной сдержанностью; они полагали, что имеют дело с болваном.
Они имели дело с Круппом и скоро это поняли. В одном из своих редких письменных указов он мягко поставил несдержанного Йенке на место: «Разумеется, я намереваюсь обращать более пристальное внимание на текущие контракты и процедуры управления, чем это делал мой отец из-за преклонного возраста и ухудшавшегося состояния здоровья».
Для начала он упразднил прокуру и заменил ее директоратом, советом. Потом расширил совет и укомплектовал его более молодыми и приятными людьми. Наконец, он внес поправку в «Общие положения» с целью передачи права принятия исполнительных решений от управляющих владельцу. С регентством было покончено – единственный собственник опять у руля. Теперь он начал программу расширения. Плавильный отдел сталелитейного завода был реконструирован. Появилась техническая школа по подготовке крупповцев-учеников. Поскольку мелкая речка Рур не могла принять груженные рудой гигантские баржи из Швеции, он распорядился построить второй сталелитейный завод в простиравшейся на две мили низине вдоль западного берега Рейна. Завод будет должным образом применять основной сталелитейный процесс и получит имя «завод Фридриха-Альфреда». Скромность его была притворной. Под маской скрывался такой же напыщенный человек, как и отец. Один из зарубежных посетителей отметил: «Имя Круппа встречается повсюду: то на живописном рынке, то на двери громадного универмага, то на бронзовом монументе, то на порталах церкви… над библиотекой, многочисленных школах, мясницких лавках, колбасной фабрике, обувных магазинах и пошивочных мастерских, на детских площадках и кладбищах… В каждом парке есть немецкие пивные, а над ними четко написано: «Принадлежит Фридриху Круппу».
Первое поколение рурских баронов, которое когда-то возглавлял Альфред, выросло, по сути, из фабричных мастеров. Будучи новатором, Фриц никогда не прикасался к наковальне и редко ее видел. Даже в Эссене бывал нечасто. Он ездил встречаться с заказчиками, наблюдал, анализировал и на пятом году своего правления дал ослепительный пример победы над противником – причем над таким, перед кем оказывался бессилен отец. Итак, Герман Грузон впервые пересекся с Альфредом в 1848 году, когда, работая главным механиком железной дороги Берлин – Гамбург, отправил на испытания конкурирующей фирме образцы осей Круппа. Естественно, они стали заклятыми врагами, и продолжалось это сорок лет. Броня Альфреда не могла идти в сравнение с броней Германа, и, чтобы доказать это, Грузон создал собственный испытательный полигон, где иностранные офицеры могли видеть, как снаряды отскакивают от его стальных плит и разрушают крупповские. Его фабрика в саксонском городе Магдебурге имела столь сильное превосходство, что Йенке посоветовал Фрицу забыть об орудийных башнях; они остались безнадежно далеко. Но Грузон сделал одну фатальную ошибку, которую избежал Крупп. Во время паники 1873–1874 годов он оформил свою фирму как корпорацию. Весной 1892 года собрались акционеры АО «Грузон». И очень удивились, увидев в своем кругу Фридриха Альфреда Круппа. Пока Герман глазел из-за стола, сын его старого недруга производил подсчеты. Под конец он положил карандаш и выдал простую сумму. Он владел 51 процентом акций. Теперь «Грузон» принадлежал Круппу. Сокрушенный Герман ушел домой и умер, а к маю следующего года, когда Магдебург был официально поглощен эссенской империей, «Крупп-Панцер» стал синонимом качественной листовой стали во всей Европе.
К тому времени непревзойденная репутация Круппа существовала уже сама по себе; если у какого-нибудь изобретателя появлялась по-настоящему достойная вещь, он направлялся на виллу «Хюгель». 10 апреля 1893 года приехал тридцатишестилетний немецкий инженер-механик с патентом номер 67 207 на новый тип двигателя внутреннего сгорания с использованием самовоспламенения топлива. К нему была приколота пояснительная записка: «Теория и конструкция эффективного теплового мотора». Инженера звали Рудольф Дизель, и он произвел на Круппа впечатление словами о том, что «двигатель должен быть целиком изготовлен из стали». Крупп кивнул, одной рукой перелистывая чертежи, а другую протянув к контракту. Четыре года спустя он подарил миру первый дизельный двигатель мощностью в 32 лошадиные силы. На холм приехал Хайрем Максим с лицензией, разрешающей Круппу производить его пулеметы, так же поступил Альфред Бернард Нобель, который привез свою революционную формулу бездымного пороха, баллистита. Баллистит означал, что солдаты отныне не будут указывать противнику на свои позиции облаками черного тумана. Бездымный порох был очень важен для скорострельного орудия «максим», и, поскольку он горел медленно, обеспечивая максимальную тягу, изменилась конструкция артиллерии. Большие стальные бутылки навсегда ушли в прошлое. Пушка стала длинной и грациозной – и гораздо более смертоносной.