Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии

Манчестер Уильям

Теперь, когда новость стала достоянием гласности, могло последовать все, что угодно. То, что произошло в действительности, трагично; в октябре анонимные письма с приложенными вырезками были посланы Марго на виллу «Хюгель». Обезумев от горя, она следующим же поездом выехала в Берлин и направилась прямо к кайзеру. Вильгельм выразил свое неудовольствие, затем созвал совещание своих советников и высказал предложение передать управление заводами Круппа совету доверенных лиц треста. Это давало императору время на обдумывание. Вопрос оставался нерешенным, и как только в заседании сделали перерыв, Крупп узнал по телеграфу подробности. Ему сообщили также, что друзья Фрица в столице предлагают некий стратегический курс поведения. Они скажут его величеству, что Марго недееспособна, что она страдает галлюцинациями и «нуждается в срочном длительном лечении

в институте нервных расстройств».

Фриц, не зная, что делать, согласился. Можно только вообразить последовавшую за этим сцену на вилле «Хюгель» – госпожа Крупп с вытаращенными глазами и в истерике при возвращении из Лондона господина Круппа, который велит отослать ее в приют профессора Бинсвангера в Йене. Некоторым сотрудникам фирмы сообщили, что она уехала в Баден-Баден на отдых, но большинство знали правду – слишком многие служащие видели, как ее силком сажали на поезд, поджидавший на станции около замка. Это было 2 ноября. События теперь развивались быстро. Через шесть дней католическая «Аугсбургер постцайтунг» поместила длинную статью со ссылкой на публикацию в Риме. Фриц там не был назван, но одна зловещая фраза предполагала однозначную идентификацию: «К сожалению, случай непосредственно касается личности крупного промышленника с самой высокой репутацией, который тесно связан с императорским двором».

В ярости Фриц решил подать в суд на двух итальянских издателей. Он послал за Хоксом. Позднее советник по финансам вспоминал, как промозглым осенним вечером он позвонил в замок в ответ на вызов господина Круппа: «Создавалось почти полное впечатление, как будто он знал, что ему не долго осталось жить; он был озабочен тщательным пересмотром своего завещания. В огромном особняке царила гробовая тишина. Госпожи Крупп не было… Господин Крупп вручил мне послание для передачи его личному юрисконсульту в Берлине, королевскому адвокату фон Симеону. Мне следовало безотлагательно той же ночью отправляться в столицу. И когда мы сидели в темной библиотеке, беседуя о том о сем, я подумал, что господин Крупп был чувствительной, ранимой личностью… Ему следовало бы быть более толстокожим».

Симеон не советовал подавать в суд. Самое лучшее было «залечь на дно» и надеяться, что шторм утихнет. «Постцайтунг» не осмелилась упомянуть имя Круппа; пожалуй, и никто больше не посмеет. Это было принятие желаемого за действительное. Одна газета очень даже посмела, и ее редакторам удалось заполучить самую большую читательскую аудиторию в империи. Удар обрушился 15 ноября. В этот день «Форвертс» в своем 268-м выпуске опубликовала пространную статью под заголовком «Крупп на Капри». В течение ряда недель, говорилось в ней, иностранную прессу заполняли шокирующие подробности по делу Круппа. Богатейший человек в Германии, годовой доход которого со времени появления военно-морских проектов достиг 25 миллионов и более, на заводах которого заняты более 50 тысяч человек, вступал в гомосексуальную связь с молодыми мужчинами на острове. Отдельные откровенные фотографии можно увидеть просто в ателье какого-нибудь фотографа на Капри. Остров, после того как деньги Круппа проторили путь, стал центром гомосексуализма. «Форвертс» сообщала о расследовании итальянской полиции, о депортации Фрица и делала прогноз дальнейшего развития событий: «Если Крупп живет в Германии, он подпадает под уголовные постановления параграфа 175. После того как развратные действия вылились в открытый скандал, долг прокуратуры принять правовые меры».

Теперь уже Фрицу пришлось возбуждать дело. В течение считанных часов после появления газеты он телеграфировал в столицу, прося правительство поддержать его. В тот же день канцлер дал согласие привлечь газету «Форвертс» к уголовной ответственности. К вечеру ее выпуск под номером 268 стал предметом коллекционной ценности. Имперская полиция конфисковала все экземпляры, которые смогла обнаружить; обошла дома подписчиков, даже осмотрела столы депутатов рейхстага. Однако рука его императорско-королевского величества не могла обшарить все уголки. Везде знали о деле Круппа. 18 ноября Фриц приказал разослать в рабочие цеха Эссена, Аннена, Рейнхаузена и Киля, а также вывесить при входах на каждую угольную шахту и рудник сообщение следующего содержания: «Берлинская социал-демократическая газета поместила недавно публикацию с оскорблениями и инсинуациями грязного характера в отношении господина Ф.А. Круппа. Настоящим извещаем, что по просьбе господина Ф.А. Круппа королевской государственной прокуратурой в Берлине

возбуждено и передано в суд уголовное дело в отношении несущего ответственность за публикацию редактора газеты. Также отдано судебное распоряжение о немедленной конфискации берлинской газеты и других газет, перепечатавших эту статью».

Это был впечатляющий ход. Несомненно, СПГ хотела бы знать, сможет ли она выдержать открытую борьбу. В партии понимали: то, что безупречные доказательства находятся в архивах римской полиции, – это одно дело; а вот представить их в зале германского суда – совсем другое. Стоит только правительству кайзера надавить на итальянцев, и эти ценные документы и фотографии – даже свидетели – могут исчезнуть. Друзья Круппа думали так же. Послания из Берлина убедили его, что механизм давления наготове. Ожидалось только императорское слово, а кайзер даст команду, если Крупп об этом попросит. Фриц восстановит свою репутацию, но и окажет неоценимую услугу рейху. СПГ будет нанесен coup de grace – завершающий смертельный удар.

Фриц почти согласился со своими сторонниками. 21 ноября он направил ноту управляющему королевским двором. «Высокоуважаемый покровитель! – так он его начинал. – По возвращении из Англии будет доведено до сведения Вашего Превосходительства, какую злую шутку сыграли со мной социал-демократы. Удар для меня был еще чувствительнее из-за горя, случившегося со мной за несколько недель до этого в связи с болезнью моей жены. Мои друзья в Берлине единодушны во мнении, что при данных обстоятельствах у меня нет другого выхода, как обратиться к Его Величеству с просьбой об аудиенции и моем появлении в обществе в Берлине. Как только появится возможность, я осмелюсь, если мне будет пожалована аудиенция, нижайше просить, нельзя ли сделать так, чтобы итальянское правительство потрудилось дать объяснения или принести извинения в связи с распоряжениями о моей депортации».

Это не было речью бойца. Но лишь боец – каким был Альфред Крупп – мог постоять за себя в такой ситуации. Фриц к тому же опасался за собственных детей. Их мать уже находилась в психиатрической лечебнице. На следующий день, 22 ноября, четверо врачей явились в замок, чтобы обсудить с Круппом вопрос о ее дальнейшей судьбе. Она могла быть несправедливо обречена на жизнь в камере, а ее дочери росли бы в уверенности, что она лунатик. Фриц не мог этого вынести. Он скорее бы умер. Что он и сделал.

В свой последний в жизни вечер он обедал с Бертой и Барбарой, а потом играл с ними в новую домашнюю игру. Прекратив раньше времени, он объяснил, что неважно себя чувствует. Темная гряда облаков низко нависла над замком. К утро небо очистилось, и весь день холм был залит солнцем, таким ярким, что оно пробивалось сквозь фабричный дым, но Фриц не видел этого. Каким точно образом и в какой час он совершил самоубийство, никогда не станет известно. С определенностью можно сказать только о том, что официальные бумаги были слишком запутанны – вероятно, подделаны или наспех сфабрикованы. Хокс, наиболее надежный эксперт, был в то утро на собрании служащих Круппа, обсуждавших, как помочь подвергшемуся нападкам человеку на холме. Все они знали, что врачи обсуждают будущее Марго, и Хокс с двумя коллегами поехал на виллу «Хюгель», чтобы выяснить, что же все-таки решено и решено ли вообще. Трое мужчин поднялись в двухколесном экипаже на холм и – «Как только мы прибыли в большой особняк, асессор Корн, личный секретарь Круппа, выбежал из дому в чрезвычайном волнении и с известием о том, что господин Крупп умер несколько минут назад – у него был удар. В большом доме стояла тишина. Мы не увидели никого из членов семьи. Глубоко опечаленный дворецкий повел нас вверх по лестнице, и мы вошли в просто обставленную спальню. Там лежало тело человека, который теперь уже был вне земных страданий».

Присутствие врачей было просто удачей, но один извлек из этого выгоду, согласившись подписать заявление, которое, в частности, гласило: «Господин Крупп плохо себя почувствовал с вечера 21 ноября, однако слуги не вызвали сразу врача, поскольку доктор Фогт все равно должен был прибыть в замок на следующий день в 6.00 утра. Когда он появился 22 ноября, то нашел господина Круппа без сознания… Вскоре после назначения двух инъекций пациент очнулся и отдавал себе отчет о происходящем. Он попросил доктора Фогта дать знать двум дочерям и участвовать в организации похорон. Примерно в 8.15 утра дыхание стало прерывистым, а биение сердца слабым, и все заметнее охладевала кожа. Были отмечены симптомы кровоизлияния в мозг… Смерть наступила в три часа пополудни».