Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии
Шрифт:
Ближе к вечеру официальное немецкое телеграфное агентство разослало эту молнию по недоверчивому рейху:
«ВИЛЛА «ХЮГЕЛЬ» 22 НОЯБРЯ. ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО КРУПП УМЕР СЕГОДНЯ В ТРИ ЧАСА ПОПОЛУДНИ. СМЕРТЬ ПОСЛЕДОВАЛА ЗА АПОПЛЕКСИЧЕСКИМ УДАРОМ, КОТОРЫЙ СЛУЧИЛСЯ С НИМ В ШЕСТЬ УТРА».
Обращает на себя внимание противоречивость сведений относительно точного времени смерти второго «пушечного короля»: согласно докладу Хокса, он видел Фрица мертвым в полдень, а свидетельства слуг указывают на период между рассветом и серединой второй половины дня. При таких обстоятельствах вызывал беспокойство вопрос о последних словах Круппа. Он мог что-то сказать. Правление решило, что он не раскрывал рта; журналистам сказали, что он умер, «не приходя в сознание». Однако, ко всеобщему замешательству, это противоречило заключению врача, и, поняв ошибку, правление сообщило, что Фриц был в сознании и «в здравом уме». Члены правления, вероятно, пришли к заключению, что если и были какие-то последние слова, то пусть они будут правильными. Во всяком случае, прессу теперь известили, что последней фразой, произнесенной умирающим промышленником, была такая:
Очень странным было поведение врачей. В начале века медицина не относилась к числу точных наук; тем не менее, поразительно читать в заключении, что «холодная кожа» была отмечена до «наступления состояния прогрессирующей потери сознания». Даже неискушенные дилетанты знали, что кожа не может начать охладевать, пока в теле еще теплится жизнь. В самом деле, врачебная неточность этого документа (прерывистость дыхания и замедление биения сердца описаны как «симптомы», которые заставили врачей поверить, что Крупп был сражен апоплексическим ударом) вместе с его общей неопределенностью наводят на мысль, что он мог быть составлен кем-то еще. Что бы там врачи ни увидели в спальне Фрица, они были последними, кто туда вошел. И самое шокирующее из всего – это то, что тело было в запечатанном гробу. Его нельзя было открывать никому, включая родственников, друзей и членов правления. Не было даже официального вскрытия трупа. Объяснение, данное этому чрезвычайному (и незаконному) нарушению состояло в том, что характер смерти представлял «важное свидетельство в предъявлении иска газете, принимая во внимание связь между клеветническими нападками и последовавшим за ними ударом». Если такая связь имеется, то расследование приобретает исключительное значение. Опечатывая гроб, врачи покрывали себя и мертвеца густым облаком подозрений. «Кельнише цайтунг» опубликовала слухи, ходившие по стране: «Может быть, осознание собственной вины заставило его свести счеты с жизнью?»
Правые отрицали это. Крайне консервативная правая ежедневная газета «Дер таг» опубликовала разжигающий страсти некролог под заголовком «Варварство», объявлявший, что СПГ сделала из Фрица «загнанного зверя». За рубежом эта интерпретация была взята за основу. «И если бы не дикие нападки на него социалистической прессы, его жизнь могла бы быть более долгой» – вот типичный для американской газеты комментарий.
Марго была освобождена из заточения, как только бюллетень германского информационного агентства получили в Йене (в атмосфере нереальности никто не задумался: почему это ее вменяемость восстановилась при вести о неожиданной смерти мужа), и на поезде в личном вагоне она прибыла как раз ко времени похорон 27 ноября. Но не она была в роли самого близкого родственника усопшего на похоронах. Кайзер оставил эту привилегию за собой. Невероятно, но он появился в полной походной военной форме в сопровождении членов Генерального штаба и офицеров морского ведомства рейха. У Круппов сохранился кинофильм, запечатлевший движение процессии от родового дома до кладбища. Вдовы не видно; вместо нее – Вильгельм, марширующий один за орудийным лафетом. Правой рукой он держит длиннейший меч. За ним идут строем генералы и адмиралы. Как и во всех фильмах той поры, движение кадров ускорено и прерывисто, и создается впечатление, что все там торопятся скорее закопать гроб в землю.
Они мелькали мимо сорока трех сотен крупповцев, стоявших с выражением сосредоточенного внимания, и после церемонии похорон император, подкручивая загнутые вверх усы, объявил, что хочет обратиться к видным людям Эссена на железнодорожной станции. Там он сказал о своем намерении «водрузить геральдический щит германского императора над домом Круппа в память о нем». Социал-демократическая партия повинна в «интеллектуальном убийстве», и, поскольку для каждого лояльного немца это очевидно, пусть «тот, кто не порвет всякие отношения с этими негодяями – социалистами, возлагает на себя определенную моральную вину за свое поведение». Он не в силах понять, продолжал Вильгельм, повышая голос, «как люди могут поступать так низко. Но он хотел бы, чтобы преданные крупповцы услышали от императора, что он отвергает все нападки на доблестного лидера рейха, немца среди немцев, честь которого так поругана. Кто так подло подверг нападкам нашего друга? Люди, которых до сих пор считали немцами, но которые с этого момента недостойны так называться. И эти люди – выходцы из рабочего класса рейха, который так безгранично обязан Круппу».
Его императорско-королевское величество удалился, гневно чеканя шаг. Вслед за ним, блестя начищенными сапогами, в закрепленных под подбородком касках, шагали его тевтонские помощники, среди которых по меньшей мере шестеро были неисправимыми гомосексуалистами. Возможно, они поражались тому, что кончина одного из их круга стала событием национального траура. Теперь уж Вильгельм должен был узнать правду. Доктор Изенбиль, общественный обвинитель, был человеком выдающихся способностей. В течение последующих нескольких лет ему довелось продемонстрировать поразительное усердие в преследовании немцев, нарушивших параграф 175, и в день похорон Фрица ему уж наверняка было известно о существовании весомых доказательств в Берлине и Риме, достаточных, чтобы осудить Фрица, а не редактора «Форвертс». Тем не менее, кайзер твердо стоял на своем. Мотивов было множество: дружба с человеком, лежавшим теперь на кладбище, враждебность по отношению к СПГ и забота о сохранении доброго имени Круппов. Свою убежденность в чем-либо Вильгельм умел дать почувствовать. По его настоянию каждого крупповского сотрудника обязали подписать обращение, где выражалась благодарность императору за кампанию против «интеллектуального убийства». (Два ветерана с завода «Грузонверк», прослужившие тридцать восемь лет, отказались поставить свою подпись и были уволены.) 5 декабря император принял делегацию, глава которой доложил ему об их «глубокой, почтительной» признательности покойному шефу. В ответ император заверил их, что крестовый поход против СПГ будет продолжен.
И
Кайзер мог лишь мечтать, чтобы это было правдой. Заводы Круппа, столь же важные для бронированного кулака Вильгельма, как и любая отрасль военной службы, находились теперь в руках женщины, единственный раз обратившейся к императору за помощью и попавшей за это в сумасшедший дом. Вдова Крупп откровенно говорила своим гостям о «коварстве» кайзера, который нанес ей такую психологическую травму в ту кошмарную осень, что она преждевременно состарилась и в семье ее теперь уже называют бабушкой. В Берлине были очень озабочены: у концерна нет наследника, а осталась лишь наследница – длинноногая девчонка Берта. Что последует? Эта страна, заявил суровым тоном Вильгельм, была, есть и будет – фатерланд – Отечество. Нельзя ожидать от гордых германских офицеров, чтобы они щелкали каблуками перед девицей. В конце концов он решил, что есть лишь один выход из проблемы Круппа: ему придется найти Берте жениха.
Глава 10
«Пушечная королева»
Выбор подходящего жениха требует времени, да и юная Берта все же пока не доросла до замужества, и поэтому ее вместе с младшей сестрой Барбарой отправили в пансион для благородных девиц в Баден-Баден. Газеты описывали его как «модное учебное заведение, дающее законченное образование». Под этой характеристикой подразумевались контроль поведения, тишина в классах с соблюдением этикета, лекции по программе лицея и упражнения в искусстве правильно делать реверанс. Барбара не помнит, чтобы все это происходило именно так. Там иногда бывали музыкальные занятия (она пиликала на скрипке, в то время как Берта бренчала на стареньком расстроенном фортепьяно), а остальные пункты учебной программы предполагали уроки кулинарии и домоводства. «Это было приготовление еды, шитье, ведение домашнего хозяйства, глажение, – вспоминала Барбара, состроив кислую гримасу и имитируя движения при работе утюгом. – И скучища!» Изо всего, чему там научилась будущая «пушечная королева», для нее оказалось полезным лишь умение обращаться со слугами: пресекать воровство днем и сексуальные утехи ночью.
Хотя сестры и не чувствовали себя в Баден-Бадене особенно богатыми, они, по существу, таковыми являлись, и целый штат юристов был занят проблемой, возникшей из-за внезапной смерти их отца. С Барбарой было просто. По завещанию Фрица одна часть состояния в акциях и облигациях была оставлена ей, а другая – его вдове. С Бертой сложнее. Верный, как всегда, заветам Альфреда, Фриц оговорил в своем завещании, что, поскольку его жена не смогла произвести на свет сына (конечно, несправедливо так говорить, но и тут второй «пушечный король» просто копировал манеру своего отца), фирма должна стать корпорацией. Такой шаг был в любом случае необходим, независимо от завещания, иначе Марго не могла бы быть опекуном Берты до ее совершеннолетия. Но Фриц помнил и неприязнь Альфреда к акционерам со стороны. Поэтому он распорядился, чтобы акции Круппа никогда не выставлялись на продажу ни на одной бирже.
Удовлетворение этого условия при одновременном следовании букве закона создавало дилемму, в большинстве стран неразрешимую. Тот факт, что трудности были преодолены, ярко высвечивает как германские корпоративные порядки, так и решимость Берлина сохранить оружейников империи. 1 июля 1903 года старое предприятие «Фридрих Крупп» было преобразовано в акционерное общество «Ф. Крупп», зарегистрированное как корпорация, которая выступала и в качестве самостоятельной компании в Эссене и в качестве «холдинговой компании» для дочерних предприятий в Киле, Рейнхаузене, Аннене, Магдебурге и других местах. «Фрейлейн Берта Крупп» объявлялась «владелицей и главой фамильного предприятия». Этот титул должен был переходить к «старшему наследнику в последующих поколениях». Все формальности, касающиеся корпорации, были соблюдены, но все они так и оказались простыми формальностями. Да, правление было переименовано в «Vorstand», что означает совет директоров в предприятиях совместного владения. Но его членами остались те же самые люди. Германский закон предусматривал, что акционерное общество должно выпустить акции и иметь по крайней мере пять держателей акций. Соответственно: акционерное общество «Ф. Крупп» напечатало 160 тысяч акций. Одну из них получил брат Марго – Феликс, три достались другим членам совета, а остальные 159 996 акций – девочке-подростку, бравшей уроки игры на фортепьяно. То есть у Берты оказалось 99,9975 процента капитала концерна. (Через сорок лет, когда она передавала его своему старшему сыну, Третий рейх даже еще более благосклонно смотрел на эссенского оружейника. Берте было разрешено повысить свою долю акционерного капитала до 99,999375 процента. Она практически владела всеми до одной акциями. Неоплаченный сертификат принадлежал Барбаре и был занижен до смехотворной суммы в 500 рейхсмарок – менее 100 долларов.)