Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии
Шрифт:
Крестины Альфрида были событием национального масштаба. Были выпущены программы и приглашения, забронированы места в зале первого этажа. Присутствовали все сановники, которые были ранее на свадьбе Берты, а позднее посетили неудавшийся турнир Густава, и сам кайзер предстал в качестве крестного отца ребенка. В программе давались разъяснения выбора каждого из имен: Альфрид – в честь прославленного великого деда, Феликс – в честь брата Маргарет, а Эльвин – в честь брата Густава. Отец ребенка лично составил расписание церемонии, где подчеркивалось, что Альфрид Феликс Эльвин фон Болен унд Хальбах, который однажды станет Круппом фон Болен унд Хальбах, будет крещен сразу же после рождения. С тех пор всякое, даже самое мелкое сообщение о нем в печати приобретало значение для всего рейха. Решение последовать примеру Фрица и добавить якорь к своему гербу было расценено как добрый знак; германский военный флот набирает силы, и Британия будет изгнана с морей. Когда Берта шествовала по центру Эссена, все смотрели на ребенка, который следовал за ней; взиравшие на него домохозяйки прекрасно знали, что будущее их собственных детей когда-нибудь окажется в руках этого малыша.
Благодаря страсти Густава вести записи, сохранилась масса сведений о ранних годах жизни мальчика, которому суждено было стать самым могущественным из Круппов за всю историю династии, идолом немецкой молодежи в другом, еще более зловещем рейхе. Добросовестная рука отца отметила, что Альфрид при рождении имел рост двадцать два с половиной дюйма; его рост измерялся каждый год в день рождения до совершеннолетия, когда он уже был выше шести футов. Первыми книгами, с которыми он познакомился, были
Долг требует, объясняла ему гувернантка Марго Брандт, сбросить пажеский костюм и забыть о том, чтобы скакать галопом перед его величеством. Ему не будет разрешено скакать верхом по ристалищу вместе с отцом. Он должен оставить конскую сбрую и вернуться к урокам. Это и есть то ответственное, что нужно сделать. В конце концов, это ведь только игра, увещевала она его. Может быть, когда-нибудь он сможет послужить рейху в настоящей войне.
«Холодная война» – в те дни ее называли «сухой войной» – целиком захватила односторонний ум Густава. За исключением вопроса о нержавеющей стали и опытов с твердой вольфрамо-углеродистой сталью, он почти не интересовался продукцией мирного назначения. Международная торговля оружием включилась тогда в гонку вооружений, устремляясь к незримой пропасти, и Густав Крупп быстро приближался к ней вместе с Шнайдером, Шкодой, Мицуи, Виккерсом и Армстронгом, Путиловым (Россия), Терни и Ансальдо (Италия), Бетхлемом и Дюпоном (Америка). Между ними была существенная разница: Крупп вырвался и теперь несся впереди этой стаи хищников. И Берлин надеялся, что он останется в лидерах. Консервативные депутаты в рейхстаге вновь подняли вопрос: «Является ли Германия лидером в гонке вооружений?» (Ist Deutschland Ruestungstreiber) – и благодаря Эссену ответ был утвердительным – «да». Он всегда был таковым. В мае 1914 года Карл Либкнехт, лидер социал-демократической фракции в рейхстаге, подвел итог этой гонке: «Крупповское предприятие – это матадор международной индустрии воооружений, он первенствует во всех отраслях военного производства». Конечно, раздавались отдельные голоса, сокрушавшиеся по этому поводу. Либкнехт клеймил позором этот «кровавый интернационал торговцев смертью». Эндрю Карнеги, рассматривая сметы расходов на вооружение великих держав, признал, что «серьезно обеспокоен», а на другом конце политического спектра Ленин писал, что Европа стала «пороховой бочкой».
Двадцать лет спустя, когда поднялось антивоенное движение, в кругах интеллигенции стало модным упрощать вопрос о конкуренции между крупнейшими поставщиками оружия. Любой агрессивный шаг Франции приписывался Шнайдеру; каждый новый всплеск милитаризма в Стране восходящего солнца – Мицуи. На деле же соперничество между ними носило более сложный характер. За исключением Круппа, фактически все крупные оружейные торговцы были зарегистрированы на мировых биржах, и в результате «перекрестного опыления» инвестиций, обмена патентами и объединения в картели их интересы часто совпадали. Негодование кайзера во время марокканского кризиса 1911 года часто приписывалось влиянию Густава вследствие ошибочного предположения, будто французы и немцы вводили в заблуждение друг друга, преследуя свои коммерческие интересы в Марокко, и Вильгельм направил туда канонерскую лодку «Пантера» для устрашения французов. За шесть лет до этого, когда император высадил войска в Танжере и потребовал проведения политики «открытых дверей», он действительно подвергался нажиму со стороны директоров Марго Крупп, которые хотели по бросовым ценам сбыть в Марокко устаревшие пушки и были встревожены перспективой тарифных барьеров, которые благоприятствовали бы Шнайдеру. Однако ко времени авантюрного рейда «Пантеры» в Агадир ситуация изменилась. Для сталепроизводителей эта страна стала привлекательной уже не как рынок сбыта, а как источник сырья. И хотя Берлин и Париж спорили, кому из них дергать за веревочки марокканских марионеток от политики, Крупп и Шнайдер, а также Тиссен объединили свои интересы в подставной компании «Юнион дэ мин». Эти фирмы договорились разделить железную руду султана на троих. Менее всего они желали дипломатических осложнений между Францией и Германией. Осложнения возникли из-за того, что реймшейдский стальной магнат Рейнгард Маннесман был исключен из соглашения. Он выплатил марокканцам значительную сумму за концессии по добыче руды. Если бы Марокко стало французским протекторатом, то Маннесман потерял бы все. Он убедил нескольких депутатов рейхстага, что является жертвой, а бряцающий оружием всегерманский союз доделал остальное. Канонерка пустилась в плавание, Великобритания встала на сторону Франции, ход Вильгельма успеха не имел. Марокко стало французским. Шнайдер, не нуждаясь больше в союзниках, вышел из картеля, а все трое немцев – Крупп, Тиссен и Маннесман – остались на бобах.
Однако такие сложные маневры бывали редко. В большинстве отсталых стран торговые агенты, хорошо освоившие старую испытанную тактику «выдавливания глаз» и «удара в промежность», продолжали добиваться поразительных успехов. Одной из самых больших побед в истории такой нечестной игры был бразильский контракт, выхваченный Круппом из-под носа у Шнайдера. Вначале немцы казались совершенными неудачниками. У их соперников было значительно лучшее орудие – французская 75-мм пушка, и люди Круппа знали это. Когда бразильцы назначили первые испытания орудий, эссенские скорострельные пушки даже не прибыли еще в Рио. Зато 75-мм пушки уже были размещены в стране на хорошо охраняемом складе. Утром в день показательных стрельб агент Шнайдера получил истерическую депешу от караульного: склад сгорел, стволы непригодны. Толпа окружила французский склад и забросала крышу зажженными факелами. Все образцы пушек были уничтожены. Благодаря отчаянным телеграммам в Ле-Крезо оттуда была отправлена вторая партия орудий, но, когда судно достигло бразильского порта, где пушки надо было перегружать на речные пароходы, выяснилось, что были подкуплены местные капитаны: они отказались принять груз на том основании, что 75-мм снаряды взрывоопасны. На следующий день одна из газет в Рио-де-Жанейро сообщила как сенсацию, что перуанские войска вторглись в бразильский штат Амазонка. Специальный корреспондент этой газеты, носивший совсем не латиноамериканское имя Гауптман фон Рестсоф, передал, что войска Перу вооружены пушками Шнайдера. Рио, заключил он, должен немедленно приобрести современное оружие. Начавшиеся вечером враждебные демонстрации у французского представительства исключали какие-либо конструктивные обсуждения, а на следующий день пришло сообщение из Рура, что целый артиллерийский парк Круппа отправлен морем в Бразилию. Его закупили не глядя. Когда
Как и все прочие представители европейского истеблишмента, Густав был озабочен событиями на Балканах, но по причинам особого свойства. Других тревожила идущая там война. Крупп не возражал против этого. Он любил хорошую схватку. Но его беспокоил самый ход событий. Хотя каждая из сражавшихся армий имела разнообразное оружие, полученное из Шеффилда, Ле-Крезо и Эссена, но в отношении тяжелых орудий устанавливались определенные сферы влияния. Например, греческие и болгарские пушки были от Шнайдера. Артиллерия Оттоманской империи отливалась Круппом, а эти тупые турки умудрялись все время проигрывать сражения. Осенью 1912 года они практически подорвали блестящую репутацию Круппа, созданную еще под Седаном. Отступая перед греками, сербами и болгарами, войска султана были основательно потрепаны в Кирк-Килисе, Куманове, Люле-Бургасе и Манастире. Это ставило в затруднительное положение Густава, поэтому он почувствовал огромное облегчение, когда в начале 2-й Балканской войны Румыния выступила на стороне Турции. Румыны были и хорошими солдатами и клиентами Круппа, и, узнав, что они погнали болгар, в главном управлении фирмы устроили общее ликование. Каждый раз, как крупповский снаряд поражал цель, Эссен не упускал случая оповестить об этом весь мир, подобно тому как в Берлине чествовали любого немца, если он побивал мировой рекорд, завоевывал награду или вызывал восхищение в других странах.
Постепенно и другие европейцы начали ощущать силу древнего тевтонского духа и приходить к выводу, что легкие победы в войне 1870 года вскружили Берлину голову. Чем больше новое немецкое поколение думало о битвах тех дней, тем более утверждалось в мысли о том, что германская кровь превосходит кровь других народов, что немецкие солдаты непобедимы и что, если какой-либо противник окажется несговорчивым, они повторят победы своих отцов. Эта воинственность немцев, олицетворяемая их императором, начала оказывать глубокое влияние на соседние страны. Менее всего поддавалась воздействию Великобритания, все же в первом десятилетии XX века англичане пришли к убеждению, что в конце концов им придется сражаться против немцев. В 1908 году один британский аристократ заявил: «Опасность теперь состоит в том, что в Европе у нас появился самый грозный конкурент из всех, с кем мы когда-либо сталкивались, – как в количественном, так и в интеллектуальном и в образовательном отношении». В Лондоне ходили по улицам люди в остроконечных касках германской армии, рекламируя книгу о немецком вторжении, а пьеса на ту же тему шла уже полтора года.
Со стороны рейх выглядел монолитным, кайзер – самоуверенным, его офицеры – агрессивными, а единственной функцией Эссена было, по-видимому, служить арсеналом Германии. Поскольку особое положение Круппа у себя на родине было важно для фирмы, никто и не стремился исправить это впечатление. Тем не менее, оно было неверным. В 1911 году старый сталелитейный завод продал свою пятидесятитысячную пушку. Из этого количества более половины ушло клиентам за пределы Германии – пятидесяти двум правительствам в Европе, Южной Америке, Азии и Африке. Когда принадлежность к Германии была выгодна концерну, то он, конечно, ее демонстрировал; крупповские коммивояжеры регулярно сообщали полученные ими разведывательные данные в ближайшее германское посольство начиная с 1903 года. В ответ они, естественно, ожидали некоторой поддержки. Посол Максимилиан фон Брандт был отозван из Пекина за обнаружение дефектов в поставленной туда пушке Круппа, а агент Густава в Константинополе был поселен в особняке по соседству с посольством Вильгельма. Но в действительности фирма была международным институтом. Ее торговые представители, или, как Густав любил называть их, «полномочные послы фирмы «Крупп», были обычно гражданами тех государств, с которыми вели дела, и почти все они имели большие связи. «Полномочный посол» Круппа в Вене был другом Ротшильдов, нью-йоркский посол – родственником Джона Пирпойнта Моргана, копенгагенского ждала карьера датского военного министра, брюссельский посол был зятем военного министра Бельгии, пекинский – племянником исполняющего обязанности главы государства, а римский – председателем итальянской торговой палаты. Последний – Марио Креста – однажды попал в чрезвычайно неудобное положение во время войны из-за Триполи, ставшей следствием второго марокканского кризиса. Италия, преисполненная решимости захватить свою долю в Северной Африке, прежде чем Франция возьмет все, высадила войска, чтобы аннексировать Триполи. Турки нанесли ответный удар в заливе Энвер. Синьор Креста выступал с пламенной речью на патриотическом митинге, призывая новые римские легионы сражаться, как при Цезаре, когда пришла весть о том, что один из этих легионов только что уничтожен пятьюдесятью пушками Круппа.
Но это была забота и риск полномочного представителя – такой же, кстати, который сопровождал и главу фирмы. Подобно тому как его рабочие голосовали за социалистов, но оставались горячо преданы Круппу, так и Густав умудрялся соединять преданность своей стране с заботой о доходах своей жены. В одном из писем к фон Валентини он писал: «Ни фирма Крупп, ни ее владелец не должны быть втянуты в политические баталии». Разве не нонсенс? Если вы ведете торговлю с пятьюдесятью двумя иностранными правительствами и продаете 24 тысячи полевых орудий своей собственной стране, очевидно, что вы увязли в политике так глубоко, как это вообще возможно для непрофессионала. Все-таки Густав, вслед за Альфредом, хотел и того и другого и, убеждая себя в том, что конфликта между его торговой деятельностью и патриотизмом не существует, продолжал заключать многочисленные сделки, явно во вред безопасности Германии. Хотя выдача секрета снарядных взрывателей фирме «Виккерс» была не на его совести. Последний раз это соглашение продлевалось в 1904 году, за два года до того, как он вошел в правление. Не лежала на нем ответственность и за передачу армии США патента на раздвижной хоботовый лафет для полевых орудий, использование которого значительно увеличило маневренность американской армии, способствуя тем самым поражению кайзеровских войск. Подобно германскому послу в Вашингтоне, Круппу и в голову не могло прийти, что Вашингтон и Берлин окажутся в состоянии войны, причем так скоро – еще до того, как маленькому Альфриду исполнится десять лет. Густав имел все основания относиться подозрительно к Санкт-Петербургу. С 1907 года Россия, Франция и Англия объединились в Тройственном союзе – Антанте. Противниками Антанты были три государства Тройственного альянса: Австрия, Италия и Германия. Тем не менее Крупп не жалел денег на взятки, делая все возможное, чтобы вытеснить конкурентов и стать главным фактором укрепления морального духа царской военной верхушки, удрученной победами японцев. Каждый ствол, который Густав отгружал в Россию, усиливал опасное окружение вокруг рейха, и однако же он посылал все, что русские готовы были купить. Его продукция стоила затраченных на нее рублей. Когда войска Гинденбурга в 1914 году захватили русские крепости «великого польского треугольника», то обнаружили, что эти укрепления вооружены самыми последними моделями гаубиц Круппа.
Задолго до этого Густав продемонстрировал, что намерен держать свои двойные обязательства, руководствуясь строго выверенными логическими рамками, и не позволит международной политике империи подрывать свой бизнес. В 1906 году граф Фердинанд фон Цеппелин начал производить в Фридрихсхафене дирижабли для Германии. Три года спустя Крупп взбудоражил международную ярмарку во Франкфурте-на-Майне, выставив там «антицеппелиновские» пушки, которые тут же в спешке начали раскупать наиболее нуждающиеся в них державы – Франция, Англия и Россия. В том же году первый лорд адмиралтейства Англии Реджинальд Маккена произвел еще большую сенсацию в палате общин; состязание между Германией и Великобританией в оснащении флота дредноутами шло уже четвертый год, и вдруг Маккена информирует парламент, что верфи Круппа в Киле готовы поставлять Англии по восемь боевых кораблей в год. Но сделка провалилась. Это было уже слишком, и тут впервые Тирпиц, Армстронг и Виккерс оказались союзниками. Но Крупп все равно выиграл, потому что ему удалось сохранить два вида цен на корабельную броню, беря с Берлина почти вдвое дороже, чем с Вашингтона. Карл Либкнехт огласил эти цифры в рейхстаге, а Тирпиц подтвердил их правильность. Кайзер, совершенно ошеломленный, спросил старшего директора совета фирмы Ретгера, почему так происходит. В ответ он услышал только, что Густав и его директора действуют как душеприказчики покойного Фрица Круппа. Ответ был дан ледяным тоном и никаких последствий не имел.