Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии
Шрифт:
Фюрер отступил в сторону, а его полоумный оружейный мастер прошествовал, как робот, на трибуну и выступил с краткой речью. Один из знакомых поразился, увидев, как он сдал за лето: «Это был человек с белыми как снег волосами, который держался даже еще более чопорно, чем прежде, с застывшим, как маска, лицом, неестественно принужденными движениями и напряженным негнущимся телом».
Потом в своем офисе Густав сказал секретарю, что не понимает всего этого. Он не думает, что сделал что-то такое, чтобы заслужить такую славу. В конце концов, он всего лишь выполнял свой долг.
Глава 17
Эй, грабь, круши!
На рассвете 10 мая 1940 года вермахт вторгся в Бельгию, Голландию и Люксембург (в три маленькие страны, чей нейтралитет Гитлер обещал уважать) и ринулся на запад и на юг. Огромная дуга серых полевых мундиров и похожих на совки для угля касок развернулась на 175 миль, от Фризских островов в Северном море до казематов «линии Мажино». В суматохе войны для прессы всегда трудно сориентироваться в том, что происходит, но тут комментаторы столкнулись
В то же день баварский торговец картинами Артур Рюман завтракал в фешенебельном дюссельдорфском клубе с тремя рурскими промышленниками. Никто не знал, что свободно катившаяся волна фронта начинает застывать. Когда масшатбы успеха стали явными, генерал Йодль наспех набросал в своем дневнике: «Фюрер вне себя от радости». Рюман тоже вел дневник, и в некоторых отношениях его дневник не менее ценен для истории, чем генеральский. Как и Йодль, Рюман в этот день чувствовал себя бодро, хотя и совсем по другой причине – в прошлом он не скрывал своего критического отношения к режиму, и ему становилось все труднее зарабатывать на жизнь. Последнее время он работал искусствоведом, и вот как будто появился выгодный заказ. Его пригласил позавтракать управляющий завода «Хейнкель» Любс, опытный коллекционер. Рюман представлял владельца ценной картины и очень рассчитывал получить комиссионные. Он потерпел неудачу. Так же как Британский экспедиционный корпус, бельгийцы и французы, он стал заложником прорыва немецких армий под Седаном.
Во время завтрака в их отдельном кабинете зазвонил телефон. Любс поднял трубку. «Сюда собирается прийти молодой Крупп», – сказал он, обернувшись. И только они успели отложить в сторону салфетки, как вошел Альфрид. Ему представили историка искусства, но времени для разговоров не было, так как все хотели послушать последние известия. Они перешли в соседнюю комнату и столпились около приемника, стоявшего на маленьком столике. Кто-то принес карту. Ее развернули и принялись отыскивать на ней названия, которые перечислял диктор, рассказывая о глубине прорыва сил вермахта. В коммюнике пока еще не упоминалась Франция, но «в Голландии, – записал Рюман, – положение настолько упрочилось, что влиятельные члены промышленных кругов уже могли подумать о поездке туда. Оживление этих господ возрастало прямо на глазах: приемник выключили, и все четверго принялись тыкать пальцами в какие-то районы Голландии». Они возбужденно переговаривались: «Вот он, этот городок. Там Мюллер – он ваш». «Вот тут герр Шмидт или Хюбер… у него было два завода, мы его арестуем». Альфрид сказал кому-то: «Эта фабрика – ваша».
Короче говоря, они словно услышали средневековый клич «На позор и разграбление!», клич тевтонских разбойничьих орд XIV века. Стоявший позади них Рюман даже вздрогнул. Позднее он поделился своим впечатлением: «Они напомнили мне стервятников, слетевшихся на падаль, и, поверьте, это не могло не потрясти человека вроде меня, историка искусства, который посвятил свою жизнь культуре».
Полный отвращения, он тронул своего хозяина за плечо и сказал: «Господин Любс, разрешите мне откланяться. Я тут, кажется, лишний». Он понимал, что теряет комиссионные, которые были ему необходимы, «но в ту минуту о них не думал». Любс торопливо звонил в управление своего завода по поводу специальных паспортов для него и остальных, а те все еще разглядывали карту. Рюман тихо вышел и в следующий раз встретился с Альфридом только в Нюрнберге, как свидетель на его процессе. После процесса доктора Рюмана в Эссене насмешливо называли «почтенный антиквар», но его не так просто было выбить из седла. Автор четырех книг, он был обладателем ученых степеней университетов Берлина, Мюнхена и Гейдельберга. Весной 1940 года, когда он описал вышеупомянутый эпизод в своем дневнике, ему было пятьдесят два года; во время последнего пребывания в Мюнхене автор этой книги встречался с престарелым Рюманом, который все еще отличался ясностью ума.
Еще до вторжения в Польшу фюрер предложил немецким промышленным магнатам составить списки их собственности, потерянной в 1918 году, и Густав попросил о возвращении ему его имущества в Лотарингии. Веймарская республика уже выплатила ему компенсацию за эту потерю, однако его просьба выглядит вполне пристойно по сравнению с тем, что произошло на самом деле. Когда сопротивление союзных войск было сломлено, условия кардинально
Особое положение фирмы в вооруженных силах повышало ее шансы на роль эксплуататора. Несомненно, что одного лишь ее высокого престижа было достаточно, чтобы гарантировать ей львиную долю добычи. Но долг рейха перед Круппом продолжал расти. Агенты, оставленные в Нидерландах после того, как прекратилось нелегальное производство подлодок, проектировавшихся там в конструкторском бюро, могли сообщать оккупационным властям о тайных складах, где хранились ценные образцы вооружения. Нередко они провожали их представителей к этим тайникам. Голландцы, конечно, считали это проявлением грубости – не будь они так терпимы и гостеприимны, флот военно-морских сил никогда бы не достиг своей нынешней мощи, – а военные губернаторы были благодарны. Еще большую роль сыграло то, что Альфрид состоял в двух официальных организациях, учрежденных для планомерного прибирания к рукам военной добычи, – в Имперском объединении по железу (РФЕ) и в Имперском угольном объединении (РФК).
Как заместитель председателя РФК, Альфред занимал выгоднейшую стратегическую позицию, однако его роль в РФЕ была даже значительнее. Созданная на третий год войны, эта ассоциация представляла собой одну из тех полуавтономных клик, которые именем фюрера присваивали себе абсолютную власть. В связи с этим своим назначением Альфрид отправил отцу ликующее послание:
«Эссен, 29 мая 1942 года,
«Гусштальфабрик»
Милый папа!
Большое спасибо за твое письмо от 26 мая.
Доктор Мюллер и я были вчера у рейхсминистра Шпеера, который сразу же принял меня в совет по вооружению. Более того, он сообщил мне, что он совместно с рейхсминистром экономики предложил мою кандидатуру на пост вице-председателя Имперского объединения по железу, которое сейчас организуется. Я дал свое согласие главным образом потому, что, по моему глубокому убеждению, фирма «Крупп» должна играть ведущую роль в этой новой организации рейха.
Господин Шпеер обещал снова побывать в Эссене, но пока еще он не может точно назвать дату.
С наилучшими пожеланиями тебе и маме
Позже Альберт Шпеер заявлял, что он привык считать вице-председателя РФЕ одним из ее «трех мудрецов». (Другими были Герман Рехлинг, «стальной король» Саара, и Вальтер «танк» Роланд из Германского завода высокосортных сталей.) Согласно архивам РФЕ, 22 июля 1942 года «Альфрид Крупп, представляя РФЕ, присутствовал вместе со Шпеером и другими на заседании совета центрального планирования, на котором было решено использовать 45 тысяч русских гражданских лиц на сталелитейных заводах, 120 тысяч военнопленных и 6 тысяч русских гражданских лиц на угольных шахтах, а также установить при отборе военнопленных для работы на шахтах более низкие медицинские требования, чем предъявляются при найме на угольные шахты немецких граждан».
Очень тщательно Альфрид замаскировал деятельность, проводимую через голландское Бюро по железу и стали, немецкое управление которого систематически принуждало голландские фирмы доставлять на его склады в порядке конфискации партии металлов и сплавов. Тут-то Альфриду весьма пригодились долгие годы изучения инженерного дела. Он прекрасно знал, чем располагают голландцы, что требуется фирме Круппа и как отличить бедные руды от богатых.
Хладнокровный методический подход победителей к захвату добычи, соединенный с безжалостным применением силы, посеял ветер для будущей бури. С одной только Франции Берлин получал ежегодно контрибуцию в 7 с лишним миллионов долларов, то есть в четыре раза больше тех репараций, которые выплачивала Веймарская республика и которые Гитлер обличал как граничащие с уголовным преступлением. И все же Альфрид непрерывно изыскивал новые способы увеличить эту цифру. Обратив алчный взгляд на европейскую собственность американских граждан, он написал одному из директоров фирмы, осведомляясь о том, какие шаги «сделаны для того, чтобы обеспечить фирме опеку над предприятиями, которые представляют для нас интерес, на случай, если американская собственность будет конфискована». Во втором письме он прямо называет подлежащую захвату американскую фирму: «Насколько мне известно, зингеровские швейные машины являются американской собственностью. В ближайшее время следует ожидать назначения опеки в качестве контрмеры против действий американцев. Возможно, управляющим удастся сделать кого-нибудь из крупповцев».