Стальная империя
Шрифт:
— Отдохните, Василий Иванович, — заботливо предложил фельдъегерю генеральный секретарь ГПУ, — двенадцать часов в воздухе — не шутки…
Едва дверные створки отрезали кабинет от мира, премьер вскрыл пакет. Его лицо побледнело.
— Начальник разведки БОР сообщает, — медленно произнес он, что германские войска начали выдвижение к линии границы. Одна из групп потеряла ориентировку, зашла на нашу территорию и была частично уничтожена, а частично задержана нашими патрулями. Один из германцев, уроженец Австрии, ефрейтор, сказал, что вчера им был зачитан приказ о том, что освобождение Европы от славянского варварства начнется завтра, двадцать второго июня, в четыре часа утра.
Лист бумаги дрожал в руках генерала, сменившего совсем недавно пост командующего Дальневосточным округом на жёсткое кресло председателя кабинета министров.
— Четыре часа утра… —
— Кто?
— Император. Прямо перед той самой трагедией. Он говорил, что мы заиграемся в политиканство и однажды, двадцать второго… В воскресенье… В четыре утра… Он пытался предупредить нас. А мы…
В помещении прекратилось даже щелканье телеграфного аппарата. Собравшиеся смущенно переглядывались, как будто то, уже забытое совещание состоялось буквально вчера, и все они были участниками парада постыдного неверия, погубившего, как всем казалось, последнего монарха империи.
— Уважаемое собрание, прошу прощения, — прервал тишину глухой голос с кавказским акцентом, — есть мнение, что требуется прежде всего принять незамедлительные меры по парированию угрозы. Виноватых мы можем поискать позже.
— Надо поднять войска по тревоге. Но следует передать, что возможна провокация со стороны кайзера и поддаваться на нее ни в коем случае нельзя!
— Вздор, — отрезал генерал Леш. Во-первых, это хуже, чем не передавать никакого сигнала. Командиры и начальники на местах сочтут, что мы сами не знаем, что происходит, и растеряются. Это наложится на бардак, неизбежный при переходе от мирного времени к военному, и германцы возьмут нас тепленькими.
— А во-вторых, — заметил тот самый старый еврей, при одном взгляде которого вытягивались во фрунт все офицеры разведки, — озвученные здесь перемещения германских войск и войск их союзников — это немного дороговато для простой провокации.
— В соответствии с регламентом, — снова подал голос генеральный секретарь Главного Политического Управления, — предлагаю Комитету издать приказ по Армии и Флоту: подняться по боевой тревоге и быть готовым всеми силами отразить нападение Германского Рейха, которое должно состояться завтра, двадцать второго июня тысяча девятьсот тринадцатого года, в четыре часа утра. Великая страна, оставленная нам в наследство, стоит того, чтобы сделать всё необходимое для её защиты, даже если тревога окажется ложной. Наше дело правое, товарищи. Враг будет разбит. Победа будет за нами.
—На аэродром, — сухо бросил водителю генеральный секретарь ГПУ, устраиваясь на кожаном кресле Руссо-балта и не сводя при этом глаз со здания Ставки Верховного главнокомандования. Только когда стены Кремля исчезли за поворотом, он разжал кулак с талисманом — маленьким перламутровым крестиком, врученным императором во время их единственной встречи на награждении героев битвы в Персидском заливе. В тот день последний монарх империи остановился напротив него, только что выписанного из госпиталя, худого и несуразного, в новой, плохо подогнанной форме, сидевшей мешком, скользнул взглядом по искалеченной левой руке и нашивке за ранение, покачал головой, долго пронизывал его своим стальным взором глаза в глаза, а потом вдруг обратился по-грузински:
—Как чувствуешь себя, Сосо?
—Уже лучше, спасибо, батоно, — автоматически ответил Иосиф, удивленный домашним обращением и не поняв причины такого повышенного внимания к своей персоне.
—А мама? — ещё более неожиданно и совсем тихо спросил император, — как себя чувствует мама? Ты давно ее видел?…
— С мамой всё в порядке, спасибо, — сконфуженно ответил молодой кавказец, замечая, что на них уже начинают коситься все присутствующие, — она недавно ко мне приезжала, привезла чурчхелу…
—Это хорошо, — неожиданно широко улыбнулся император, думая, как показалось Иосифу, о чем-то своем, — это очень хорошо…
Он уже сделал шаг в сторону, а потом неожиданно развернулся и уже по-русски произнес нормальным громким голосом:
—Чем собираешься заниматься дальше, герой?
— Морской артиллерией, — заученно выпалил Иосиф, сотни раз думавший о дальнейшем образовании, и опять был сбит с толку неожиданным вопросом:
—А что по этому поводу говорит мама?
—Мама? — вздёрнул брови Сосо, — мама говорит “Лучше бы ты стал священником!”
Император вернулся обратно, еще раз пронзил собеседника своим металлическим взглядом и также тихо, как в начале разговора, но отчётливо произнес:
—Надо слушать маму, бичо!
—Я подумаю, — упрямо наклонив голову, пробормотал молодой кавказец, хотя в глубине души понял, что его судьба только что сделала уверенный поворот.
—Подумай, — согласился император и вложил в ладонь этот перламутровый крестик, — это вам с мамой… лично от меня…
Новая духовная академия под патронажем Льва Толстого и близко не напоминала ненавистную для Сосо семинарию. Два года будущих священников пяти основных конфессий учили практическим вопросам выживания их паствы больше, чем духовным канонам. Оказание первой помощи при бедствиях и болезнях, ликвидация безграмотности, организация медицинского обслуживания, потребительской кооперации и всему, всему, всему, что имеет отношение к облегчению нелегкой доли в основном крестьянского населения. Академия настойчиво прививала вкус к взаимодействию и взаимовыручке вдали от очагов цивилизации. Учила не уходить от мирской жизни, а наоборот — активно вторгаться в неё. Готовила из духовных лиц специалистов самого широкого профиля, чтобы каждый был способен, если надо, работать преподавателем, библиотекарем, фельдшером, строителем и даже пожарником. А что? Храм — обычно самое высокое здание, с него лучше всего обозревать окрестности и, в случае чего, бить в набат. А потом им же, как самым грамотным, первыми пришлось осваивать ремонт и эксплуатацию тракторов и автомобилей, потому что вокруг сельских приходов и монастырей уже создавались механизированные тракторные станции. Их же привлекали в рейдовые отряды по выявлению и пресечению ростовщичества — единственного, полностью запрещенного вида хозяйственной деятельности в стране. Именно там его способности к оперативной, организаторской и аналитической работе подметил сам Дзержинский, двинув в Главное Политическое Управление…
—Иосиф Виссарионович, приехали!
Он даже не заметил как Руссо-балт выкатился на Ходынское взлетное поле, где уже раскручивал винты первый в мире пассажирский самолёт “Илья Муромец”. Старшее поколение еще побаивалось совершать воздушные путешествия, но для него это — служебная необходимость, по другому везде просто не успеть. С дозаправкой в Казани, он уже к вечеру будет в Мотовилихе, на самом западном заводе военно-промышленного комплекса. Все остальные — гораздо восточнее, немцам до них никак не дотянуться. И дело тут не только в расстояниях. Урал, Алтай и Сибирь — это целая сеть подземных хранилищ Всемирной резервной валютной системы, безопасное пристанище золотых авуаров правительств половины мира. Результат длинного и трудного выяснения отношений с Ротшильдами. Сошлись на том, что творить они могут что хотят, но только за границей. После массового путешествия по сибирским и тибетским просторам, финансисты нашли “Хартлэнд” идеальным местом для надёжного хранения международных резервов и первыми подали пример. Даже знаменитый метеорит не поколебал их решимости. Ротшильдов понять можно — в подбрюшье медведя, да еще и под охраной его клыков гораздо безопаснее, чем на “свободном рынке”, где банкиров грабят и отстреливают гангстеры, как куропаток. (Савенков совсем распоясался). Мировые биржи последние десять лет сотрясает кризис за кризисом, и только сибирские полиметаллические ценные бумаги стоят скалой посреди ревущего океана нестабильности. Лучше дела только у казенной компании “Русский нефтяной консорциум”, раскинувшейся широким серпом от Аравии и Месопотамии на юге до Уфы и Казани на севере. Вот на это богатство и зарится военная машина кайзера, сидящая на строгой углеводородной диете. Ну ничего, поборемся! „Воевать без нефти нельзя, а кто имеет преимущество в деле нефти, тот имеет шансы на победу в грядущей войне“ (*)
Самолет парил над прямой, как стрела, дорогой, по которой неторопливо ползли зеленые гусеницы поездов. Изредка их разбавляли яркие оранжевые пятна молодёжных поселков на колёсах — вагоны, сконструированные, как жильё на две семьи — для каждой гостиная, две спальни, кухня, туалет, душ — невиданная роскошь для селян, привыкших к спартанским условиям. Эти — на БАМ. А буквально пять лет назад “бородинцы”, их назвали так по фамилии инженера-конструктора Александра Бородина, ежедневно сотнями стартовали из европейской части империи, вывозя охочую до приключений и заработка молодёжь на стройки Урала, Сибири, Маньчжурии. Простое в своей гениальности решение. Дом на колесах заселялся молодожёнами при отправлении. По месту прибытия его просто снимали с рельсов, устанавливали на временный фундамент, утепляли, подключали к удобствам, а новоселы отправлялись на заранее заготовленные для них рабочие места.