Стальная империя
Шрифт:
—Значит нужны чистки! — резко высказался Врангель, — жестокие и скорые. Как прошлым летом, когда военно-полевые суды пресекали попытки спекуляции и вывоза хлеба во время неурожая. Надзирать и карать!
—Никаким надзором эту задачку не решишь, — парировал Кропоткин. — Надзор — это тоже чиновники. И за ними нужен контроль. А над контролем — спецнадзор, а над спецнадзором — спецконтроль… И так до бесконечности.
—А вот тут я согласен с Петром Алексеевичем, — кивнул Ипатьев. — Система, которой требуются бесконечные чистки — нежизнеспособна. Нужно решать проблему отбора в дворянство… Ну хорошо, не нравится дворянство, назовите
—Деградация неизбежна в любом случае, если мы говорим о профессиональных столоначальниках, — настаивал на своём видный теоретик анархизма. — Посмотрите внимательно. Большинству тех, кто при власти, хорошо при любой власти и надо быть идиотом, чтобы отдавать свою страну кучке бюрократов в надежде, что все они будут заботиться о ней, как о своей матери. Заботиться они, конечно, будут, но только о собственной заднице. Она ближе и роднее. Особенно под лозунгом "Воруем вместе". Воровать и защищать свои привилегии различными иммунитетами — вот то, что лучше всего получается у бюрократов. И случится, как всегда — чем больше неприкасаемых, тем хуже работают государственные механизмы. Особенно в России, стране огромных возможностей для злоупотреблений.
— Уважаемый Петр Алексеевич, — невольно улыбнулся Менделеев, — мы все знакомы с Вашей теорией анархо-коммунизма. Я даже скажу больше. Такой строй без чиновников и сословий уже существовал в истории человечества, когда Адам пахал, а Ева ткала. И вот сами видите, что из этого вышло.
Менделеев сделал эффектный жест, приглашая собеседников оглянуться и подтвердить несовершенство окружающего мира.
— И какой же выход из замкнутого круга предлагаете Вы? — сварливо спросил Кропоткин. — Коллективное управление? Опять элита? А это кто? Самые просвещенные? Но нужны не просто знания, а знания на фундаменте нравственности. Знания без нравственности приводят к цинизму… Тогда где и как искать этот круг избранных?
—Пожалуй, я знаю человека, который лучше меня ответит на этот вопрос, — загадочно улыбнулся Врангель, вглядываясь куда-то в зал поверх голов, — прошу простить меня… Одну минуту…
— Я не столь категоричен в отношении государственных служащих, как Вы, Пётр Алексеевич, — обратился к Кропоткину Ипатьев, — и уверен, народ простит им очень многое, кроме обманутых ожиданий. Всё, кроме несправедливости. А справедливость торжествует не тогда, когда всем поровну, а когда по заслугам. Нет у русских и никогда не будет зависти к материальному достатку и привилегиям талантов и тружеников. И властные полномочия никогда не будут предметом иронии, если они уравновешиваются личным талантом и самоотверженностью, ответственностью за результат управления, в конце концов… Хотя лучше всего про это Вам расскажет тот, кого ведёт к нам барон….
— Пётр?
—Петро?
Вельяминов и Кропоткин разглядывали друг друга, будто давно потерянную вещь, отыскавшуюся в самом неожиданном месте, когда про нее все и думать забыли.
—Ты все-таки решил вернуться в немытую Россию из просвещенной Европы?
—Ты тоже решил вернуться в безбожную Москву из добровольной ссылки, из тмутаракани?
—Меня пригласили, Петя.
— Так и меня, Петро, тоже пригласили… Сказали, что время собирать камни…
—И
— Как только встретил здесь тебя — буду считать это своим долгом…
—Господа, вы знакомы? — с удивлением произнес Врангель.
— Более, чем… — странно улыбнулся Кропоткин, — мы делили походный котелок и палатку во время Олёкминско-Витимской экспедиции Восточно-Сибирского отделения Императорского Русского географического общества…
—…во время которой ты заклеймил меня, как ретрограда и религиозного фанатика…
— А ты меня, как карбонария и разрушителя устоев…
— Господа, — решил вмешаться Ипатьев, — предлагаю обмен воспоминаниями старых знакомцев перенести на более позднее время, тем более, что в нашем управлении император, словно специально, собирает политических противников, которым всегда есть что сказать друг другу. Но мы хотели услышать сегодня другое…
— Да, будьте добры, — обратился Врангель к Вельяминову, — расскажите, пожалуйста, про реформу государственного управления, в которой Вы принимаете такое непосредственное и деятельное участие.
— Вообще-то я буду подробно говорить о ней в своем докладе, — проговорил Вельяминов, не отрывая взгляд от Кропоткина.
— Не беда, — вставил свое слово Менделеев, — это настолько важный вопрос, что мы готовы выслушать Вас дважды…
— А для Вас это будет что-то вроде репетиции, — добавил Ипатьев.
— Ты вот что, Петро, не тушуйся и не жди от меня никакого подвоха, — абсолютно серьезным тоном вдруг произнес Кропоткин, — я же прекрасно понимаю, что Его Величество собрал нас вместе не для выяснения, кто прав, а для того, чтобы такие как мы, разойдясь по разные стороны баррикад, в запале не разорвали на куски Россию.
— И то верно, — натужно улыбнулся Вельяминов, — Отечество и его благополучие поважнее наших амбиций. А с реформой всё просто и сложно одновременно. Император уверен, что право законодательной инициативы могут иметь только те, кто готов нести уголовную ответственность за свои предвыборные обещания. Не уверен — не обещай. Пообещал — расшибись в лепешку, но сделай. Не смог — посиди, подумай, почему не получилось.
—И сколько надо сидеть и думать, в случае провала?
—Были различные предложения, пока остановились на зеркальном варианте — время, проведенное в кресле законодателя в случае невыполнения предвыборных обещаний, должно соответствовать времени последующего заключения …
—Кхм… Предполагаю некоторые трудности в формировании законодательного собрания…
— Россия — слишком бедная страна, чтобы позволить себе парламент из сказочников и прохиндеев. Нам не подойдут традиции западного парламентаризма с безбожным надувательством избирателей и безудержным грабежом колоний…
— Мне даже страшно предположить, что же тогда вы собираетесь делать с прохиндеями-столоначальниками?
— Исполнительная власть, начиная с губернатора и выше, должна формироваться из тех, кто физически не сможет наживаться, используя служебное положение. Чиновнику на время службы не будет принадлежать никакого собственного имущества. Ни ему, ни членам семьи. Казённый человек должен быть таковым полностью. Как монах, взявший на себя обет нестяжательства. Раз уж взялся служить — всё личное на время службы становится государственным. Не навсегда. По окончанию ревизоры подсчитают результат службы. Если государство приросло, всё личное вернётся приумноженным… И наоборот.