Стальная сеть
Шрифт:
— Ах, её сейчас нет, — говорит Генриетта. — Она на кухне, готовит свои зелья. Ведь это так называется? Сказала, чтоб не тревожили её.
Подошла ко мне, за руку взяла и к дивану потащила.
— Подождите немного. Вы ведь не торопитесь?
Ох, что-то она ласковая очень. Видел бы её любовничек, на дуэль бы меня вызвал.
Сел я на диван, Генриетта рядом пристроилась. Смотрю, юбочку приподняла, ногу на ногу положила. На ногах туфельки были, так она их сбросила, босиком осталась.
Придвинулась
— Ой, какой вы разгорячённый. Не хотите вина?
— Мне бы воды.
— Ну что вы, выпейте вина! У меня хорошее, из Бургундии.
Тут же мне бокал в руки сунули, светлого набулькали. Мне бы сбежать сейчас, но уже неохота. Хорошо на диванчике, мягко. И девица такая… добрая.
Выпил я одним махом. И правда, пить очень хотелось. Мне тут же ещё налили.
— Пейте, Дмитрий Александрович. Вот так… А скажите, моя подруга Альвиния — ваша девушка? Что у вас с ней, всё серьёзно?
Ух, хорошо вино пошло. И правда из Бургундии.
— Нет, — отвечаю, — у нас с Альвинией ничего нет. Мы просто друзья.
Зря я это сказал. Или наоборот — не зря.
Взяла Генриетта у меня из рук бокальчик, допила до дна, на ковёр бросила. Забралась с ногами на диван, обхватила меня ладошками. И поцеловала.
Только и успел я понять, что до этого не знал, как целоваться надо. Тут у меня мозги и отключились.
Всё равно стало: и что гоблинка здесь, и горничная подглядывает, и что Альвиния меня просила о защите…
Опомнился, когда часы стали бить. Бум, бум, бум-м.
Горничная в дверь — тук-тук-тук.
— Госпожа, к вам от Ерофея Николаича пришли!
Тут всё сразу и закончилось.
Генриетта поднялась, с ковра халатик — пеньюар называется — подхватила. И вжух — нет её. Упорхнула. Сказала на прощанье:
— Мне пора, милый. Анюта тебя проводит.
Только дверь хлопнула.
А я на диване в неглиже остался.
Тут горничная появилась, Анюта. Вся такая любезная. Думаю, если бы я хозяйке не приглянулся, не Анюта бы пришла, а дворник с метлой. И на том спасибо.
Собрался я, взял фотоаппарат — и на кухню. Гоблинка моя вышла мне навстречу. Вижу по лицу — всё слышала.
— Что-то случилось, Дмитрий Александрович? — спрашивает. А сама руки к сердцу прижала, волнуется.
Тут я ей всё и рассказал. И про подвал, и про заклятье на молчание, и про то, что чуть не убил её папаша меня. Когда сюда шёл, всё думал, как бы помягче. Но когда увидел её, не смог соврать. Всё выложил.
Только про видение своё не сказал. Ни к чему ей это.
— Простите, — говорю. — Помочь хотел, но не получилось. Мне жаль.
Помолчала она. Что думает — не понять. Положила мне ладонь на плечо, — я уж решил, сейчас в лицо вцепится, — и сказала:
— Не жалейте. Мой отец был плохой гоб. Полиции доносил, работал на всех, кто платит. Запрещённым товаром торговал. Ничем не брезговал. Говорил, что для меня. Чтобы у меня лучшая жизнь была. Но я об этом не просила!
— Не такой уж плохой он был, — отвечаю. — Мой отец меня бросил, когда я маленький был. Меня отчим вырастил. Так что ваш ещё ничего. Не ругайте его, что теперь…
— Ничего? Лучше бы он меня бросил. Не жалейте, Дмитрий Александрович. Не вздумайте.
А сама чуть не плачет. Я ей:
— Это вы от горя так. Хотите, помогу вам с похоронами?
Фыркнула гоблинка. Глаза зелёным зажглись.
— Не станете вы помогать, Дмитрий Александрович. Вы мне правду про его смерть сказали. Я тоже врать не буду, пользоваться вашей добротой. Отец от меня мало что скрывал. Недавно, неделю назад, он вместе с полицейскими вашу квартиру обыскивал, что вы снимали. Там кот был, ваш кот. Мой отец его убил. Он котов не любит. Ну что, будете мне помогать теперь?
Смотрит мне в лицо, глазищи так и сверкают.
— Я знаю, — говорю.
— Знаете?
Кивнул я. А что тут скажешь? Девчонка не виновата, что папаша у неё гад ползучий.
Приподнялась она на цыпочки, обхватила меня руками, как только что Генриетта.
— Вы благородный человек. Даже эльв, что живёт в вашем сердце, это знает.
Прикоснулась губами к губам, и убежала на кухню. Остолбенел я от такого. Тут возле ног шевельнулся мешок из занавески. Голос Микки сказал:
— Вот и я говорю.
Глава 11
Хорошо делать карьеру. Лезешь себе вверх по головам, сапогами по мордам. Никакой жалости, сомнений никаких. Вижу цель — не вижу препятствий. Лепота!
С утра себе твержу. Тысячу раз сказал — солнце вылезти не успело.
Едва рассвело, погнали мы инородов по месту назначения. Сельское хозяйство поднимать. Местным помещикам в помощь.
Холодно, снегу навалило, ветер, бр-р-р. Никаких автобусов с тёплыми сиденьями, только телеги. В повозке полицейской получше, но тоже не сахар.
Вот и твержу себе про карьеру. Не всё тебе, будущий генерал Найдёнов, бумажки в тёплом участке строчить. Настоящий полицейский должен нюхнуть пороха, портянок, подвальных крыс и свежей крови.
Утешает так себе.
Мои солдатики во главе с Кошкиным бодрые, как кони. Вот народ крепкий, и мороз с ветром нипочём.
Кроме нас, ещё жандармов куча, все с ружьями. Выстроили инородов, и по дороге погнали. Всех, кто без документов в городе проживал, всех, кто с нарушениями всякими. Орки отдельно, гоблины отдельно. У колонны орков конвоя вдвое больше. Это понятно, ребята очень уж крепкие, и на всякое способные. У меня под началом тоже полицейские, суровые мужики. Сам я непроспатый да голодный, аки пёс. Но виду не показываю.