Стальная тень
Шрифт:
— Да, да, да! — вспомнил Актер. — В книге Суворова «Аквариум» этого предателя демонстративно сжигают в топке. Но это писатель, наверное, преувеличил?
— Скорее всего, — кивнул я. — А вы как считаете, приговор справедлив?
— Ну, если человек выдавал государственные секреты и подрывал обороноспособность своей Родины, то… Справедливо, конечно! — к Актеру вернулась былая уверенность.
Правда, она вновь была чересчур театральной.
— Справедливо, — кивнул я. — Но есть и другая точка зрения. Благодаря данным, полученным от полковника Пеньковского, западные спецслужбы имели объективную картину боевой мощи Советской армии. И это, в свою очередь, заставило командование наших противников отказаться от плана превентивных (то есть упреждающих) ядерных ударов, от последующей войны, которая должна была закончиться оккупацией войсками НАТО России и стран Восточной Европы. То есть западные стратеги поняли, что ограниченного ядерного конфликта не получится, у СССР хватит сил на ответный удар, и оккупировать в итоге будет некого и некому. И к такому решению они пришли благодаря достоверной информации от изменника.
— Предатель спас весь мир, всю цивлизацию, от ядерного огня? — аж бровями заиграл Актер.
— В некоторой степени, — ответил я. — Но это всего лишь гипотеза, точных данных на сей счет нет и быть не может. Когда я узнал об этом, то подумал, а может быть, Олег Пеньковский был нашим человеком? Да, его публично осудили, но не расстреляли, а сделали пластическую операцию, изменили внешность, документы и дали звание Вечного Героя Земли.
— Покруче Штирлица, — кивнул Актер.
— Нет, это, конечно, я преувеличиваю. Но парадокс тот же, что и в случае с вашим другом-полковником. Вроде бы отвратительное, подлое дело, которое спасает… В итоге спасает все человечество!
— Гениально, Валентин! — Актер всплеснул руками и, кажется, готов был мне аплодировать. — Я вижу, ты правильно понял меня! Действия Петра могут показаться жестокими, иной раз несправедливыми, но они оправданы…
— Вами оправданы, — очень спокойным тоном добавил я.
Актер вновь обхватил лицо ладонями, на некоторое время взял паузу. Вся его сгорбленная фигура должна была символизировать вселенскую скорбь. Скорбь по непонятливому, путающемуся под ногами десантничку Вале Вечеру.
— Толчем воду в ступе, — прервал я паузу. — Давайте по существу и без театральных жестов. Я не хочу участвовать в ваших экспериментах и знать о них тоже ничего не хочу. Но ваш друг Петр решил уничтожить меня на этом основании. Мне нужны гарантии моей жизни, только и всего!
Я сознательно ушел от линии, которую гнул Актер. Комбриг меня в живых не оставит, это факт. Но сейчас он боится, что я сумею сорвать подписание указа. Для этого хорош любой «театр». Комбриг должен нейтрализовать меня на несколько дней, но не убивать. А после подписания указа руки у Петра Петровича буду развязаны, и тогда я просто исчезну. Кажется, я вычислил, где у Актера прослушивающее устройство! Немного выжду, а потом начну действовать!
— Петр не собирается тебя убивать, поверь мне! Но ты должен будешь несколько дней провести под нашим наблюдением. А потом — будь свободен! — проговорил Актер, глядя мне в глаза.
Боже, как примитивно! Расчет на то, что мне попросту некуда деваться, и я куплюсь на эту примитивную приманку! Да, да — несколько дней под ИХ наблюдением, потом подписание указа, на следующий день меня закатывают в асфальт. После указа и придания Управлению координации министерского статуса мои возможные «разоблачения» мало кого заинтересуют. Подпись президента заполучить непросто. А отменить иной раз еще сложнее.
— Дайте подумать, — развел руками я. — Все бы меня устроило, но… Гарантий нет, что Петр меня отпустит.
— Гарантии были бы, причем более чем весомые, если бы ты согласился работать на Петра.
Согласился! Легко говорить, тут увяз коготок, всей птичке звездец. Нельзя соглашаться, нельзя отказываться! А что можно? А вот что!
— В горле пересохло, — кашлянул я, нервно усмехаясь. — Может, попросим хозяйку чем-нибудь нас угостить?
— Что предпочтете? — с заметным энтузиазмом отозвался Актер, при этом почему-то перейдя на «вы».
— Легкого красного вина, — ответил я. — Играющего и бодрящего.
— Полусладкое?
— Любое.
Актер мило улыбнулся и вышел из комнаты. Использовать Ирочку в качестве подавальщицы напитков не решился. Я вновь выглянул за окно. На сей раз никого, что, впрочем, еще ни о чем не говорит. Комбриг неосмотрительно дал мне время. И я сумею его использовать. Но он, однако, точно все рассчитал, психолог Петр Петрович первостатейный. Прислал человека, «которому я должен безоговорочно доверять». И ведь в самом деле, когда-то я верил Актеру. Верил его персонажу, когда он играл заброшенного в тыл советского разведчика, верил и его школьному учителю, и простому шоферу… И леснику, спасшему маленького медвежонка от браконьеров, а потом получившему от них пулю в спину. И революционеру-подпольщику, и политзаключенному из разоблачительной лагерной драмы конца восьмидесятых, и доброму сказочному волшебнику, рассказывающему в утренней детской передаче сказки Андерсена… И сейчас он мне интересные «сказки» тут излагает.
— Прошу вас! — послышался за моей спиной голос Актера. — Какой сыр предпочтете в качестве закуски?
— Французский с плесенью, — обернувшись, ответил я.
— Пожалуйста, — Актер кивнул на поднос с колесиками, который он вкатил в нашу «переговорную».
— Вино можно пить с сыром, а водку только с другом, — заметил я, беря в руки бокал красного.
— Подружимся, выпьем водки, — заметил Актер и подмигнул мне.
— Чем черт не шутит, может, и подружимся, — улыбнулся я. — Ответьте мне на последний вопрос. Лично вы очень хотите власти? Хотите на самый верх?
— А ты, Валентин? Я знаю, Петр предлагал тебе хорошую должность.
— Было дело… Вместо вас произнесу завершающую фразу — любой прогресс несет с собой социальные бури и катаклизмы. Война — основной мотор, двигатель этого самого прогресса. Спорить с этим бессмысленно, выбора у нас нет!
На самом деле выбор есть. О нем мне говорила детская писательница Наташа. Только выбор этот специфический. Либо войны, несправедливость, но при этом прогресс. Либо идеальное общество, но ходишь при этом в одной набедренной повязке, как островитяне, про которых мне рассказывала детская писательница.
— Ты и Петр должны быть друзьями, — подняв свой бокал с вином, продолжил свою линию Актер. — Точнее, соратниками.
— Петр Петрович пошел погулять, поймал перепелку, пошел продавать. Просил полтинник, получил подзатыльник! — я всеми силами изображал нервное, наигранное веселье обреченного человека.
— У тебя прекрасная актерская дикция! Вполне мог бы поступить в театральный институт.
Я лишь махнул рукой.
— Выпьем за принятое мною решение, — проговорил я, перестав улыбаться. — Знаете, какое?